И все, что я слышал – твой голос, говорящий, Что я получаю то, что заслужил. (c) Linkin Park – New Divide
Тогда
- Так ты будешь… ждать? - … - Бля… Можешь соврать, если что, восемь лет – долгий срок. - Да. Да, Микки, буду ждать. Микки повесил трубку на рычаг – она едва не соскользнула, но удержалась. Вытер влажные ладони о шершавую ткань казённых штанов и по привычке полез в карман, но сигареты остались в камере. Блять. Смешно всё повернулось. Хотя больше хотелось разъебать эту комнату к херам, чем смеяться. Когда-то, словно не с ним, Йен приходил на свидания каждый четверг и говорил, что скучает. Рассказывал о том, как дни проводит и что без Микки совсем тухло. Микки было приятно, но постоянный страх заставлял пиздеть не о том и огрызаться, затыкая Галлагеру рот. Никогда не срабатывало, ибо Йен молчать не умел, но попытка засчитывалась за успех. Сейчас бы он отдал всю заначку, спрятанную за кроватью, за ладонь Йена, прижатую к стеклу, или за его улыбку, но пришла очередь Галлагера отталкивать. Жизнь – сука. Сэмми тоже сука. Так и не получила того, что заслужила, сполна. Хотя Микки не жалел о том, что сделал, даже с перспективой просидеть пятнадцать лет. Для Йена он готов был и на большее. - Милкович, двигай обратно в камеру. Время истекло. Микки недовольно посмотрел на охранника, поднялся – делать здесь действительно было больше нечего. В камере его встретила привычная тишина. Микки достал из тумбочки смятую пачку сигарет, открыл, не глядя, – и через секунду уже затягивался вонючим дымом: в тюрьме ассортимент курева был совсем ограничен. С татуировкой он облажался. И, несмотря на разыгранное перед Йеном удивление, Микки узнал об этом почти сразу, как закончил её набивать – стоило только привыкнуть к боли и рассмотреть надпись целиком. Исправлять было поздно, кожа горела и чесалась, не переставая, и он решил не показывать её Йену. А сегодня не удержался: слишком равнодушное лицо было у Галлагера. Хотелось эмоций от него – любых. Тот ведь не смог бы не заметить ошибку в собственной фамилии. Наверное, Микки надеялся и на то, что Галлагер заценит сам порыв. Может, и заценил бы, не накосячь Микки с написанием. А так… Йен хотя бы засмеялся – прогресс в сравнении с тем мёртвым выражением лица, которое он демонстрировал всю встречу. Ладно, похуй. Йен ещё придёт. Микки знает это. Ему страшно от такой уверенности – хорошее? С ним? Разве он заслужил? – но Йен научил его верить в то, что пиздец не всегда обязателен. Может, как раз сейчас у него перерыв. Галлагер, конечно, зол и расстроен, хренова биполярка никуда не делась, а таблетки он не признаёт. Он наказывает Микки за излишнюю опеку и непонимание, и, зная его упёртость, остывать и демонстрировать независимость будет долго. В разнос пойдёт, как пить дать, и берегись, Чикаго. Микки не хочет представлять размытые лица и тела рядом с Йеном, но, кажется, это невозможно. Становится совсем тоскливо, но Микки переживал и не такое. Он справится. И даже постарается не сожрать себя изнутри.***
Йен не приходит ни через месяц, ни через год. Микки думает, что заслужил, и не ломается только благодаря мыслям о побеге.***
Йен бросает его у самой границы с Мексикой, и Микки решил бы, что это дохуя символично – на этот раз границу боится перейти Галлагер – если бы не был уничтожен. Он хочет развернуться обратно, въебать Йену, обнять его и не отпускать. Хочет сдаться и вернуться в тюрьму, потому что зачем ему мир без Йена? Свободы без него не существует.***
Сейчас
Йен оборачивается на звук открывшейся двери в камеру, и Микки с трудом заставляет себя остаться на месте. Это и правда Галлагер – здесь, в метре от него. Рыжие волосы почему-то сменились чёрными, он выглядит возмужавшим и уставшим, а по больному взгляду сразу становится понятно, что в его жизни наступил очередной пиздец, но он такой родной, что Микки больно. - Я сдал картель, в котором работал, и взамен на это, смотри-ка, кому разрешили выбрать себе камеру? Йен смотрит на него как на галлюцинацию. Думает, что совсем крышей поехал? Или ждёт обвинений? Микки замечает страх в его глазах и едва удерживает маску беззаботности на своём лице. - Охуеть. На большее он, видимо, пока не способен, и Микки продолжает разыгрывать спокойствие. - Моя нижняя, кстати, так что… ты сверху. Микки доволен тем, как звучит его голос – ни грамма того волнения, от которого внутри всё выворачивается наизнанку. Словно всё это – в шутку, а они – лишь случайные знакомые, не связанные каруселью страсти и вины. Он ложится на койку, закинув руки за голову, и смотрит на Йена. У Галлагера в глазах – ебучий шторм, который вот-вот накроет их обоих. Микки видит его боль, и неверие, и слёзы, и чувствует, что скоро сорвётся. Но этот выбор должен сделать Йен. Они снова на равных. Он не думает о том, что будет, если Йен не сделает шаг навстречу. Галлагер бросается к нему, ложится сверху, одной рукой удерживая его запястье, а второй касается лица. Осторожно, словно не уверен, что ему позволено, и Микки вспоминает другого Йена, из прошлой почти беззаботной жизни, который точно так же боялся к нему прикоснуться, чтобы не огрести. Другой Микки слишком долго отталкивал, но теперешний кладёт руку Галлагеру на шею, притягивая ближе. Йен наконец целует его, и Микки не знает, как жил эти годы без него. Он отвечает, и это не та стремительная страсть после разлуки, толкнувшая их друг к другу в прошлый раз, но не удержавшая вместе. Микки захлёбывается нежностью, всхлипывает в поцелуй, чувствуя, что губы Йена солёные, и обнимает его крепче. Галлагер дрожит в его руках, шепчет: «Прости» и жмётся ближе. Микки любит его так сильно. Мы больше не проебёмся. Чего бы это ни стоило.