«Всем сердцем моим ищу Тебя; не дай мне уклониться от заповедей Твоих» (Псалтырь 118:10)
Он сказал это тихим, слегка дрожащим голосом, ведь мысли его были сейчас совсем о другом. В последнее время юноша только и делал, что думал о горячо любимой матери, да о наставлениях, которые раздавал ему поп в церкви. Принять решение о начале своего своеобразного паломничества было для юноши трудно. Он не раз приходил с вопросами к учителям своей Православной Гимназии, которую закончил уже несколько лет назад. Его терзали сомнения по поводу правильности собственных действий. Мысли о том, что покидать мать и родной дом не правильно, преследовали Руслана постоянно, не давая ни спать, ни есть. И на протяжении всего полугода подготовки к дальней поездке сомнения юноши старался развеять батюшка Семион, нёсший службу в храме Святого Даниила Ачинского, перед которым сейчас и замер Руслан. Мужчина, собственно, и натолкнул парня на то, что ему необходимо приехать в столицу и поклониться Святой Матроне Московской. Церковный служитель с упоением рассказывал, как молитвы, обращённые к этой иконе, исцеляли недуги просящих, как отступали болезни и как напасти покидали жизнь людей. Руслану же он пророчил спасение и избавление от мучений. Юноше только и оставалось, что поверить в слова духовного наставника. Просто выбора уже не было: либо гнить (и душой, и телом) в глуши таёжных лесов, либо просить помощи у Бога. Руслан ещё раз задрал голову наверх и, взглянув на маковку, стал медленно отходить от храма, произнося тихое:«Во имя Отца, Сына и Святаго Духа. Аминь».
Петляя тёмными дворами и мелькая быстрой тенью на облупившихся стенах домов, юноша добрался до станции, а чуть позже, уже тяжело дыша, выбежал из здания вокзала на перрон, замирая на мгновение и бросая взгляд на большие, круглые часы, надеясь, что пришёл не поздно. Простояв пару секунд, он облегчённо выдохнул, с приятной легкостью на сердце, осознавая, что до прибытия его поезда ещё целых пять минут. И Руслан, в очередной раз, поправив висевшую на плече сумку, неспешным шагом двинулся к месту остановки последнего вагона. Всё ещё стараясь восстановить дыхание, парень шёл, озираясь по сторонам с удивлением, ведь на платформе помимо простых гражданских было достаточно много военных. Они стали появляться на улицах его города несколько месяцев назад, и были призваны следить за порядком. По радио активно передавали, что во многих городах (кажется, буквально по всей стране) вспыхивали какие-то восстания, однако дикторы никогда не упоминали причину народных волнений. Забывали случайно или нарочно — не знал никто. Вскоре вдалеке показался маленький огонёк и, прорываясь сквозь метель, к станции стал подползать гремящий и, грохочущий старыми колёсами, поезд. Стоявшие на перроне солдаты тут же подошли к краю платформы и, встав спиной к рельсам, все как один приложили приклад автомата к бедру. Их безэмоциональный взгляд выражал исключительное спокойствие и стойкость. Состав остановился и через несколько секунд открылись двери вагонов. Приветливые проводницы, укутавшись, кто в куртки, кто в полушубки, соскочили со ступенек и принялись высаживать и принимать пассажиров. Руслан протянул все необходимые документы, а когда всё было проверено, вежливо улыбнулся проводнице и, забрав из её рук билет вместе со своим паспортом, вскочил на высокую ступеньку вагона, проходя в тамбур, а после уже в салон, где располагались спальные места дрянного плацкарта. Аккуратно расположившись, согласно купленному билету, на боковой полке, где-то в середине вагона, он начал снимать с себя верхнюю одежду, поставив свою сумку на разложенную койку. Отряхнув тяжёлое, усеянное сплошь белыми снежинками, тёплое пальто и повесив его на небольшой крючок в изголовье кровати, он остался в одном лишь чёрном подряснике, плотно закрывающем всё его тело: от пяток до шеи. Грузно плюхнувшись на тонкий, старенький матрац, юноша обвёл взглядом вагон. Прямо перед ним сидели женщина с мужчиной и дети — две белокурые девочки. Они заняли обе нижние полки, и перед ними на маленьком, закрытом белым платочком столике стояли гранёные стаканы в подстаканниках. В воздухе, кружа голову обилием красок, перемешались сотни приятных и не очень запахов. Аромат крепкого чёрного чая, солёный запах пота, затхлости и горечь смазок и масел оседали в носу и на языке. Всё это было в лучших традициях плацкартных вагонов. Порывшись в недрах своей сумки, Руслан выудил небольшую чёрную книжечку, величиной в ладонь, с вызолоченным крестом на обложке. Это был старый, местами потёртый псалтырь, который ему когда-то отдал в дар батюшка из их городской церкви. Его страницы уже давно пожелтели и покрылись неровными линиями разводов, что изрядно попортили текст, сделав его в некоторых местах совсем нечитаемым. Однако юноша, уже наизусть выучивший бóльшую часть стихов, мог по памяти петь псалмы, даже не заглядывая в книгу. Открыв молитвенник на страничке с загнутым уголком, он, прочистив горло, начал тихо, так чтобы шевелились одни только губы, читать священные строки. Незаметно прошли несколько минут стоянки, и поезд тронулся, однако Руслан даже не обратил на это внимание, не дрогнул и не шелохнулся. Он не прекращал читать стихи, полностью погрузившись в тёплый, вполне осязаемый поток церковных молитв. И, наверное, не перестал бы читать, если бы не заметил краем глаза, мелькнувшие в мутном окне старые, железные перекрытия моста. Юноша оторвался от книги и с какой-то печалью взглянул на открывшийся ему пейзаж. Отошедший от станции поезд с оглушительным грохотом заехал на мост через небольшую речку. Чулым, уже скованный ноябрьским холодом, убегал белой лентой вдаль. На одном его берегу, нахохлившись, стоял покосившийся город, а на другом уже простирались поля, горбатясь холмами и изгибаясь коряжистыми оврагами. Сердце Руслана пропустило болезненный удар. Необъяснимая тоска охватила его, и в горле стало сухо. Юноша до сих пор не знал, правильно ли поступает, покидая родной край, покидая любимую мать; правильно ли делает, срываясь с якоря и оставляя всё свое прошлое лежать на дне. Однако лицо его в одно мгновение переменилось: помрачнело и приобрело какие-то грубые черты. И без того тёмные глаза стали теперь, кажется, чернее ночи. Он повёл плечами, пытаясь сдержать очередной тик, и глухо произнёс:«Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня. Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее.» (От Матфея 10:37–39)
Поезд стал тормозить и вскоре, скрипя колёсами, остановился на станции Шумиха. Сквозь сон Руслан услышал какой-то странный гул и приглушённые голоса, и это заставило его пробудиться. Парень лениво перекатился на бок, приоткрыл заспанные глаза и высунулся в проход. Поморгав и, наконец, сфокусировав свой взгляд, он посмотрел на горящие тусклым, красным цветом электронные часы в другом конце вагона. «13:24» — гласило небольшое, прямоугольное табло. Руслан глубоко вздохнул, перевернулся обратно на спину и прикрыл глаза. Его тело мгновенно отяжелело, и он уже начал было проваливаться в сон, как вдруг в ушах эхом отдался звонкий звук удара. Парень вздрогнул, подскочил на своей койке и тут же повернул голову в сторону — звук исходил от окна. Осторожно приподняв пальцами шторку, он увидел на мутном, пожелтевшем стекле большую царапину. Руслан потупил взгляд и медленно перевёл его на перрон. На широкой и низкой платформе люди в военной форме стояли плотной цепочкой и сдерживали возбуждённую толпу. В руках солдат холодом металла грозно чернело оружие. Слышались грубые крики и ругательства, но для Руслана голоса людей как-то сами собой приглушились, и всё вокруг будто замедлило свой ход. Парень видел, как холодное дуло автомата буквально уткнулось в живот большого мужчины в чёрном. Однако тот, кажется, даже не обращал на это внимания, и всё лез и лез, вперёд грудью, словно дикий зверь. В нём бушевали ярость и недовольство, выливаясь наружу желчными фразами и твёрдым желанием стереть военных в порошок. Но продолжалось это не долго. Раздался резкий хлопок выстрела, и табличка с названием станции утонула в облаке порохового дыма. Руслан вздрогнул и будто бы вышел из транса. Вакуум в его ушах тут же пропал и отчаянные крики людей стали звучать намного отчётливее. Юноша отстранился от стекла, но взгляда от происходящего не оторвал. Он забегал глазами, пытаясь зацепиться в поднявшейся суматохе за того рослого мужчину в черном балахоне, что так отважно наступал, ведя за собой людей, однако его не было видно. В обезумевшей от страха толпе мелькали вперемешку и военные, и станционные рабочие и простые гражданские. В воздухе над перроном повис тяжёлый дух борьбы. Недовольные бесстрашно вступали в ожесточенную схватку. Они лезли вперёд, невзирая на автоматную очередь, которая, кажется, приводила их в раж, словно солдат барабанная дробь. Задние ряды с силой, словно лошади на мельничное водило, напирали на передние, отодвигая военных всё ближе и ближе к вагонам. В поезд вновь полетели камни, и от этого обстрела он зазвенел словно жестяное ведро. Платформу окончательно заволокло дымкой, и запах пороха теперь могли почувствовать не только люди на улице, но и пассажиры в салоне. Людей уже не было видно, толпа превратилась в огромную серую массу. Лишь изредка мелькали рыжие всполохи выстрелов. Юноша вновь вздрогнул. Громкий гудок поезда огласил окрестности, после чего состав тронулся, стремительно набирая скорость. Он, пущенной из лука стрелой, летел по стальной колее. Руслан же всё продолжал сидеть, неотрывно глядя в окно. В его голове смешались крики толпы, громкий выстрел и отрывистый паровозный гудок. Они поочередно сменяли друг друга, ударяя набатом в затылок, раскалывая на части стены черепной коробки. Каждый звук острым копьем врезался в тонкую ткань сознания, нагоняя страх. Юноша впервые в жизни увидел разъярённую толпу — дикую, сумасшедшую, живую. До этого он, несомненно, слышал о народных волнениях из новостных сюжетов по телевидению и радио, однако вживую ему никогда не приходилось сталкиваться с чем-то подобным. В его маленьком сибирском городке в принципе ничего не происходило. Время текло медленно, годы уходили не спеша. Руслан будто бы жил под куполом, что защищал его от внешнего мира — чрезвычайно враждебного; будто бы жил у Бога за пазухой, не зная грязную подноготную собственной страны. И сейчас, когда юноша увидел то, чего раньше видеть не приходилось, в душе забурлило смятение. Оно огромными валами обрушивалось на него, заставляя содрогаться всем телом. Ему было жутко страшно, ведь теперь он понял, что, даже находясь внутри уезжающего поезда, ему не удастся почувствовать себя в безопасности. Не удастся спастись. Руслан вжался спиной в холодную стенку вагона и получше укутался в одеяло. Сон как рукой сняло. В душе у него поселилась какая-то неприятная тревога. Сердце колотилось быстрее обычного, и бесконечный поток мыслей в голове лишь подстёгивал его. Юноша прислонил тяжёлую от переживаний голову к стенке и задумался. Взгляд карих глаз пронзал пространство и растворялся в пустоте. Ему оставалось только ждать и уповать на Бога.«И будет Господь прибежищем угнетенному, прибежищем во времена скорби; и будут уповать на Тебя знающие имя Твое, потому что Ты не оставляешь ищущих Тебя, Господи.» (Псалтырь 9:10-11)