Доплыть до энигмы

— Если я вылезу из-под одеяла, то сдохну, серьезно тебе говорю, — сонно бубнит в трубку Антон, даже не в силах элементарно открыть глаза. — Блять, ну Тох, пожалуйста, — умоляет его Журавль, — я и без того сегодня ночное дежурство заработал, потому что Добровольскому на глаза не вовремя попался. Без портативки я попросту не вывезу, выручай. Шастун страдальчески вздыхает, заваливаясь на спину, и трет ладонью лицо, приоткрывая один глаз. — Я тебя ненавижу. — С меня пачка Парламента. — Я пересмотрю свое решение, — тут же оживает парень. — Ладно, через час буду. — Шаст, вся любовь. Журавлев отключается быстрее обычного, что означает только одно: попался за разговорами под горячую руку Павла Алексеевича, так что Антону ничего не остается, кроме как выполнить свое обещание и выручить в со-счета-сбился-который раз друга. Шаст страдальчески вздыхает и почти хнычет, вылезая через силу из-под одеяла. Он выдержал два ночных дежурства и две полные дневные смены, на что Добровольский сегодня с утра даже похлопал его по плечу — два раза, на минуточку! — и отпустил домой отсыпаться, чтобы на следующее утро выйти в дневную огурцом, а не трухлявым овощем. Антон стажируется в одной из лучших клиник Москвы, которая входит в тройку лучших в России, а курирует его великий человек и врач с большой, просто огромной буквы — Павел Алексеевич Добровольский. Шанс парню выпал просто дьявольски уникальный, и вот уже четвертый месяц каждое утро он просыпается в пять утра, чтобы добраться до больницы, надеть на себя халат и впитывать как губка каждое слово Добровольского в группе фартовой полдюжины будущих врачей. И он не жалуется, потому что и не на что как бы. Недосып компенсируется осознанием великого будущего, а большая нагрузка в будни — мыслью о том, что выходные всё же не за горами и шанс отдохнуть как-никак есть. Маленький, но есть. Шастуна колбасит почти от недосыпа и холода, когда он не с первого раза натягивает через голову розовую толстовку с завязками и влезает в узкие джинсы. Забросив в портфель портативку Димы с проводом, наличку на метро и ключи от дома, парень, накинув на голову капюшон, выходит из небольшой двухкомнатной съемной квартирки, захлопнув за собой дверь. На улице уже темнеет, часы показывают четверть седьмого, но Шастуну на время глубоко пополам. Он, блять, спать до утра хотел, а не вот это вот всё. Зажав между зубами белый фильтр, парень на ходу прикуривает, подключает к телефону наушники и бредет в сторону метро, периодически затягиваясь со всей страстностью. Шастун к Москве радушен, только понять не может: вывод этот он сделал потому, что город слишком шумный и с бешеным ритмом, коего в родном Воронеже кот наплакал, или потому, что столицу-то толком и не видел, ибо вся его жизнь после переезда вертится вокруг больницы, в которой он фактически живет. Неудивительно, что тут успеешь увидеть, если кругозор сосредоточен около гор энциклопедий с учебниками и бесконечного потока пациентов. Шастун даже забыл такое понятие, как личная жизнь, да просто потому что кто станет встречаться с тем, у кого на тебя дай бог один вечер в неделю будет, и то не факт. Парень не отчаивается: найдется, как же иначе. Находят же как-то, значит, и он найдет. Радует Антона только тот факт, что друзьями он не обделен и само его нахождение в больнице приносит восторг. Развивается он в здоровой, правильной конкуренции, потому что факт остается фактом: из шести стажеров ординаторами станут лишь трое, и отбор этот будет жестким. Шастун только надеется, что выбирать не придется между дружбой и карьерой. К такому дерьму жизнь пока его еще не подготовила. В метро снова давка. Московский вечер по определению подразумевает мясо из моря желающих поскорее вернуться с работы домой людей, но когда ты только-только открыл глаза, весь этот пиздец выносить как-то по особому сложно. Шастун закатывает глаза, когда вредная старушка напролом лезет в вагон и поскорее занимает место у поручня, чуть ли не скалясь на других пассажиров. Он закрывает глаза, прикладываясь спиной к противоположной двери, и погромче включает рандомную песню, зная, что, если прокрутить ее трижды, он приедет на свою станцию. — Такой высокий, ты посмотри на него, мне плохо, — слышит краем уха Антон и чуть приоткрывает глаз, глядя на то, как две девушки шушукаются, бросая в его сторону улыбки. Парень хмыкает. На такое внимание ему глубоко пополам, будем откровенны. Оно приятно, глупо отрицать, но ему совершенно не по душе. Шастун устал, он просто хочет отключиться до утра, не так уж и много он просит. Перебежав дорогу в неположенном месте и получив в спину гудок клаксона, Антон виновато жмет водителю плечами и быстро вбегает в клинику, тряхнув волосами, кончики которых из-за влажности снова завиваются. — Ты чего тут делаешь, сумасшедший? — сходу вместо приветствия произносит из-за стойки регистрации медсестра Лёля, и Шастун улыбается. — Ты двое суток был здесь, каким ветром занесло? Спать не пробовал, балбес? — Не каждый умеет спать так долго, как я, Лёль, но клиника так и тянет свои клешни мне в душу, не могу без нее, — положив руки на сердце, отзывается он. Гущина заразительно смеется, обнажая ровный ряд белых зубов, и закатывает глаза. — Добровольскому на глаза не попадись, а то получишь по своей светлой макушке. — Понял, принял, — неумело подмигивает ей Шастун. — Ты меня не видела. Лёля машет парню рукой, как бы намекая, мол, как всегда, и поднимает трубку, отвечая на очередной звонок. Шастун улыбается, дергая за провод наушники и запихивая их в карман, после чего снимает с головы капюшон. Каждые несколько секунд приходится с кем-то здороваться, но это почти его обязанность, так что парень снимает с себя маску усталости и приклеивает улыбку. Первый этаж он без проблем проходит, даже без лишних свидетелей поднимается на второй на лифте и уже ликует про себя в голос, однако обрадовался он определенно рано. — Малой! — слышит Шастун в ту же секунду, как перед ним открываются створки лифта, и прямо перед глазами парня стоит предмет его восхищения. — Павел Алексеевич, — коротко кивает он, поджимая губы и скрещивая руки на груди, после чего делает пару нервных шагов вперед и слышит в спину тихое «Удачи, братан», после чего лифт снова уезжает. О да, черт возьми. Удача ему понадобится. Павел Алексеевич Добровольский — человек с такой большой буквы, что caps lock нервно курит в стороне. Павел Алексеевич Добровольский — это гордость российской медицины, как бы странно в данном контексте это сочетание ни прозвучало. Его зазывали всеми возможными и невозможными способами в Европу, предлагали бешеные деньги, места в лучших клиниках Чикаго, Нью-Йорка и даже Майами. И только одному Богу известно, почему Павел всем давал категорический отказ, оставаясь на родине и продолжая вытягивать российскую медицину из самого настоящего болота, намереваясь вывести ее на мировой уровень. И у него, блин, получается. — Девочка моя, — щурит глаза Добровольский и складывает руки на груди, — объясни мне, пожалуйста, какое слово из фразы «Шастун, исчезни из клиники до завтра» тебе непонятно? — саркастически спрашивает он. — Да я туда, обратно и назад, — хрен пойми как машет руками Шастун, — я только портативку Журавлю отдам… и домой! Павел Алексеевич с прищуром смотрит на парня и выжидающе молчит, в то время как Шастун замер с портфелем в руках, ожидая каких-либо указаний со стороны начальника. — Исчезни, — мотает головой Добровольский, раздражительно указывая рукой в сторону ординаторской. — Понял, — опустив голову вниз, тут же мчится от греха подальше Антон, не забыв отсалютовать мужчине. — Спокойной ночи, Павел Алексеевич! — Исчезни! — прищелкнув пальцами, повторяет тот, а Шастуна попросту уже и след простыл. Завалившись в комнату, Антон останавливается на пороге, наблюдая за тем, как все уже постепенно собираются под конец смены домой. Внезапное появление Шастуна всех немного удивляет, так что он тут же качает головой. — Не начинайте, я на секунду. — Герой нашего времени, не иначе, — хохочет Оксана, доставая из рукава шарф. — Проснуться после двух ночных через несколько часов. — Я всё не могу понять: ты волшебник или дебил? — хлопает парня по плечу Айдар, после чего жмет ему руку. — Второе, — улыбаясь, кивает Антон и жмет руку в ответ. — Сыч, сам же знаешь. Гараев смеется, снимая с шеи стетоскоп и запихивая его в правый карман халата. Шастун оглядывается по сторонам, разыскивая нарушителя своего полноценного и такого редкого сна, и находит его — болвана, блять, — свернувшегося на диване калачиком. — Журавль! Я тебя сейчас пиздить буду, — бросает в него попавшийся под руку халат Антон. — Ты должен был встретить меня с распростертыми объятиями, блять, потому что я в час-пик привез тебе ебучую портативку. — Малой, не ори, я тут с девушкой разговариваю, — просит его Витя, на что Гараев заливисто хохочет. — С парнем, ты хотел сказать, да, Цикада? — Ой, да завали ты, — беззлобно бросает ему в ответ Щетков. И Айдар безобидно треплет его по голове, не скрывая улыбки. В группе стажеров Павла Добровольского шесть нереальных счастливчиков, как вы уже успели понять. Стеклись они в Москву из разных уголков России, и за место это каждый из них держится так сильно, что белеют временами костяшки пальцев. Шестеро. Четыре парня и две девушки. Айдара Гараева занесло из Якутска, Витьку Щеткова — из Ижевска, Фролова Оксана прикатила из самого Владивостока, Димка Журавлев из Томска на поезде ехал несколько дней, а Шастун примчал из Воронежа вместе со своей близкой подругой… — Воробей! — не скрывая раздражения, рычит Антон. — Ты хоть меня поддержи. Топольницкая улыбается, выправляя волосы из ворота водолазки, и подходит к парню, легонько чмокая его в щеку, после чего захватывает зубами с запястья резинку, намереваясь заплести высокий хвост. — Поддерживаю, — неразборчиво бубнит она. — Зато мне теперь домой не так одиноко добираться, — жмет она плечами. — А, то есть вы вдвоем пое… — начинает Айдар, но Журавль его перебивает, вскакивая с места и подбегая к Антону с такой скоростью, что Оксана немного шугается, прикладывая руку к груди и взволнованно вздыхая. — Внезапный экзамен Поттерианы, Шастун! — Ой, да пососи! — щелкает ему по лбу парень и вытаскивает из портфеля портативку с проводом. — Парламент, две пачки, — напоминает он. Журавль скалит зубы и смеется, а после резко прекращает и выставляет указательный палец вперед. — Одну, — щурится он. — Ты меня бесишь сегодня, так что две, — спокойно отвечает Антон. — Я испытал стресс пятнадцать минут назад, встретив у лифта Добровольского. Все сочувственно протягивают длинное «о-о-о», и Журавлев согласно кивает. — Понял. — Ну что, мы идем? — первой подает голос Юля. — Малой, нам еще в магазин надо, яйца в холодильнике не плодятся. — А у Цикады плодятся, — хохочет Айдар, указывая пальцем в сторону что-то пишущего в телефоне Вити. Щетков закатывает глаза, стараясь скрыть улыбку. Все уже поняли, что у него появилась девушка, да только Гараев как-то в штыки это немного воспринимает, как кажется Шастуну, и не упускает ни одной возможности отмочить по этому поводу колкую, хотя и безобидную (пока что) шутку. — Все, мы пошли. Всем пока, — машет рукой Топольницкая, захватывая с дивана сумку. Оксана тоже прощается с остальными, шлет воздушный поцелуй Юле, на что Журавлев чуть хмыкает, не замечая, что его реакцию видит Антон, и выходит из ординаторской первая, после чего за ней следом выходит Топольницкая, жестом показывая Шасту, чтобы догонял. — Да, Воробей, пока-до-завтра-спокойной-ночи! — зачем-то выкрикивает несколько вариаций Айдар, смешивая все в кучу, после чего в ординаторской становится тихо и три пары глаз смотрят на него почти с жалостью. — Ты безнадежен, Сыч, — первым подает голос Витя, качая головой. — Вообще пиздец, — соглашается Журавлев. — Здоровья погибшим, — заканчивает «поддержку» Шастун. — Журавль, удачной ночной, — напоследок бросает он и жмет ему руку. Попрощавшись с Айдаром и Витей, Антон догоняет Юлю почти у выхода из клиники, и девушка буквально сразу же начинает рассказывать ему, как прошел день, сколько раз она получила замечание от Добровольского и напоролась на его саркастические реплики, а также не забывает упомянуть, сколько раз влетело остальным. Так, в принципе, они постоянно делают, когда кто-то остается на ночные, а после на денек выпадает из нестабильной тяжелой жизни интерна-стажера. Они едут в уже не таком забитом вагоне метро до своей станции, разговаривая обо всем, потом хохочут над очередными цитатами Павла Алексеевича, которые не грех и записать, скуривают по две сигареты и закупаются по мелочи в продуктовом. Юля с Антоном живут вместе. И нет, вы не подумайте, ничего такого. Они просто учились в Воронежском меде вместе, и шанс стать хорошими врачами тоже получили оба. Квартиру снимать в Москве — даже на окраине — одному не слишком комильфо, так что они решили облегчить друг другу жизнь. Юля нравится Антону как человек и друг, о большем они оба не думают по одной простой причине: Антону Юля больше нравиться попросту не может, и девушка об этом знает. Одна из немногих, к слову. Готовят они ужин на скорую руку, Топольницкая так устала за смену, что даже пельмени в кипящую воду бросать не боится. Шастун только хохочет: кулинар в этой квартире всегда был только один. И они оба знают, что это Юля. Топольницкая заваливается спать сразу после душа, откладывает телефон подальше, чертыхаясь на социальные сети, ведь до них который день руки не доходят, и выключается под звуки автомобильной магистрали, шум от которой доносится из открытого почти настежь окна. Девушка спать в тишине не любит. Шастун тоже укладывается калачиком на своем диване, до самых ушей заворачиваясь в одеяло и надеясь, что оставшиеся драгоценные шесть часов сна пройдут не очень быстро, хотя, если честно, он жуть как хочет скорее завтра вернуться в клинику. Антон уверен: врачом он станет хорошим. Антон уверен: для этой профессии он попросту был рожден. И завтра его ждут новые пациенты, новые знания и новые нагоняи от Добровольского, которые стали уже фактически необходимостью за эти несколько месяцев. Шастун засыпает быстро, и слава богу. Иначе он увидел бы прямо сейчас внезапно пришедшее сообщение от Димы, которое многое в его жизни изменит. Журавль (02:45): Ты не поверишь, кого доставили в отделение и что сказал Добровольский Журавль (02:46): Шаст, крепись, это чудо свалится на твою голову