Доплыть до энигмы

Испания. Мадрид. 23 августа 2021 год. Трек: The Wolf and the Swallow — Mikolai Stroinski Оставив на столе чашку, Ирина проходит через просторную гостиную в сторону веранды и выходит на улицу, вдыхая полной грудью. Она чувствует приятное тепло в груди, когда Кирилл чуть улыбается, заприметив ее. Кузнецова оставляет на виске мужчины короткий поцелуй и чувствует на пояснице тепло его ладони, после чего выходит с веранды на улицу, направляясь в сад. Августовские вечера одни из самых прекрасных в году, особенно в Мадриде, поэтому Ира не торопится, когда идет вдоль ухоженных кустов винограда босыми ногами. Она прекрасно знает, где он чаще всего сидит, и то место — она знает — он выбрал неслучайно. — Привет, милый, — она садится рядом с ним на лавку из бурого дуба и кладет ногу на ногу, устраиваясь поудобнее. Арсений рассеянно смотрит перед собой, но все же реагирует кивком на приветствие девушки. — Плохо спал? Снова? Получив положительный кивок, Ирина чуть кусает губы, потому что боится спросить его. Она всегда была открыта с Арсением, все эти годы доверяла ему больше, чем себе. Он одобрил ее брак с Кириллом, даже не колебался, просил лишь провернуть все это как можно тише, учитывая тот факт, что он постоянно находится на виду с момента выписки. Ирина должна была помочь ему, обязана была, но она не могла. Она обещала молчать. — Что снилось? Она решает сменить тему разговора, потому что только так ей и следует делать. Убегать от ответов. Все эти месяцы она только этим и занимается. — Снова он. Ирина кусает губы, поглядывая на очень сильно уставшего за все эти месяцы Арса. Он очень плохо спит, а в те единственные моменты, когда ему удается отключиться, он видит его. Этот образ. Белый халат, широкую улыбку, светлые глаза, размытые черты лица. И слышит шум его браслетов. Именно так он и говорит своему психологу каждую неделю на вынужденных сеансах, которые ему совсем не помогают. — Дашь таблетки? — Знаешь же, что нельзя. Арсений чертыхается. — Ир, блять, мне не девять лет, чтобы ты учила меня, что мне можно принимать, а что нельзя. Что-то ты так не беспокоилась, когда я на лсд сидел. — У тебя было свое сердце, когда ты на нем сидел. Ирина скрещивает руки на груди и снова разочаровывается сама в себе, потому что ей отвратительна одна только мысль, что ей столько месяцев приходится Арсу лгать. Она не может дать ему элементарное снотворное, держит его в ежовых рукавицах изо дня в день, напоминая, какие таблетки ему надо пить, и когда идти к врачу. Арсений шутит: зачем тебе дети, если тебе Бог меня послал? Ирина смеется надрывно и прячет подальше в ведро для мусора положительный тест на беременность. Она об этом не готова сказать даже собственному мужу, что уж говорить об Арсении. Она за него боится с каждым днем все сильнее, хотя сама себя пытается держать в руках. Она созванивается с Павлом Алексеевичем и по сей день, даже спустя полтора года после того, как они покинули клинику, тот уверяет ее, что отторжение невозможно, Арсений в порядке, анализы в норме. Но Ира видит: последние два месяца он не в порядке. Ира видит: сознание Арса заставляет его вспомнить. — У меня гонки через три часа. Надо выехать пораньше, хочу прогнать пару десятков кругов по трассе. — Скажу Кириллу, чтобы заводил машину. Ира встает с места, захватывая с ветки пригоршню винограда, и тянет ее в рот, чтобы не было возможности хоть как-то завести разговор. И такие уловки Арсению давно знакомы. — Ир? Она останавливается, поворачивается на босых пятках к нему, тщательно пережевывая ягоды. — М? — Ты же ненавидишь виноград. Коковкин ведет автомобиль молча до самого стадиона, перекидывается только с Ирой тяжелыми взглядами и периодически смотрит в зеркало заднего вида, озадаченно поглядывая на брата, который действительно сам не свой последние два месяца. Арсений смотрит в окно, но шикарного вида не ценит, мысли его вязкие и липкие, на лбу испарина, а сердце очень сильно бьется. Оно давно не билось так. Последний раз оно так билось в той крытой оранжерее. Арсений не понимает, что с ним происходит. Кирилл глушит двигатель на парковке и оборачивается через плечо. — Мы будем в зоне для… Арсений хлопает дверью, когда выходит из машины. Он накидывает на голову капюшон и натягивает на глаза солнечные очки. Арс бредет вдоль частной парковки в тени от здания стадиона и слышит вдалеке девчачьи крики. «Уже здесь», — проносится в его голове мысль, но он тут же забывает об этом, потому что в груди что-то сдавливается от непонятного чувства, когда он слышит звуки сирены от проезжающей на соседней улице кареты скорой помощи. Арс заторможено провожает взглядом мигающие огни, переливающиеся синим и алым. « … я думал, ты скажешь «к звездам»… — Алё, блять! Попов вздрагивает от щелчка перед глазами, и определенно хорошо настроенный на сегодняшний заезд Матвиенко сияет улыбкой на все тридцать два, нажевывая мятную жвачку. — Заснул? — Если бы, — фыркает Арсений и снимает с глаз солнечные очки, после чего надавливает пальцами на переносицу. — Готов к заезду? — почти прыгает от нетерпения Серега, расстегивая на себе молнию кожаной куртки со своим фирменным номером. — О, фанатки уже здесь. Шатенка знойная, — присвистывает он, щурясь на солнце. Арсений идет с ним рядом и усмехается, когда Серега снова проворачивает какой-то финт с приспущенными очками. — Подмигнула, — сообщает он. — Всё, она моя. Попов безумно рад, что Серега наконец получил то, к чему так долго стремился. Уже полгода они вместе катают по трассам, обгоняя друг друга, и у обоих в контрактах с работодателем стоит логотип «Формулы 1». Матвиенко даже один раз сумел его обогнать, на что Арсений фыркнул, списав на удачу, но другом все равно был безмерно горд. А еще его радует, что Серега все еще с ним, все еще рядом и никуда не делся. Матвиенко остепениться не собирается, дома его не ждет жена, а еще он так заботится о том, чтобы не обзавестись потомством, что предохраняется даже лучше, чем раньше. Арсений, конечно, счастлив за Ирину, он бы не стал никогда в жизни ставить палки в колеса ее счастью, но, Арсений устал. Устал видеть людей, которые сумели найти друг друга среди миллиардов других. Устал смотреть на счастье, которого ему никогда не видать. Он пытался забыться с другими, как делал это раньше, но кое-что изменилось. В три часа ночи Ира больше не ждет его на кухне с мороженым, чтобы рассказать о том, как она провела ночь. Ира спит в постели со своим супругом. — Ты чего такой убитый? — чуть толкает его локтем Серега. — Сплю плохо, — кивает он. — Трахайся чаще, действенный способ спать слаще, — довольно замечает он и снова дарит свое внимание шатенке у изгороди. Арсений бросает мимолетный взгляд на девушку. Та стоит с горящими глазами у ворот, но не получает замечаний от охранников, которые и сами на нее поглядывают. У нее длинные каштановые волосы, завязанные в густой колосок, пухлые щеки и губы. Очень худенькая, миниатюрная почти — она кого-то ему напоминает. Арсений морщится. — Ты знаешь эту девушку? — спрашивает он. Серега жмет плечами. — Первый раз вижу. Потрахаемся и разбежимся, ты же меня знаешь, — хмыкает он. Матвиенко смотрит на девушку снова и чуть облизывает пересохшие губы. Сколько бы он ни пытался, он не может заставить себя переключиться на иной типаж девушек. Блондинки его больше не интересуют, высокие модели тоже. Он видит Оксану в других девушках, но знает, что они ею никогда не станут. Жизнь теперь его наказывает, но Серега всеми силами доказывает, что это не так. Доказывает себе, что ему никто не нужен. Доказывает себе, что есть сотни других. Прекрасно понимая, что есть только она. И это его расплата за то, как он с ней поступил. — Пойдем прогоним трек, — наконец произносит Серега. Арсений снова смотрит на нее. Волосы, губы, тонкие руки. Он определенно где-то видел ее. Или кого-то, кто на нее похож. — Идем? Шатенка широко улыбается, обнажая ровный ряд белых зубов, и хватается руками за прутья ворот, улюлюкая вместе с подругами. Длинная коса дергается из стороны в сторону всякий раз, как девушка прыгает. Арсений качает головой, поджимая губы, и снова начинает идти вперед. Серое небо сотрясает раскат грома. Он поднимает вверх голову и щурится от яркого небосвода. Глаза непроизвольно слезятся. Попов вытягивает вперед руку, ладонью вверх, и на грубую кожу начинают медленно капать мелкие капли дождя. »… ты же не против посидеть под дождем?..» — Чего застыл? — слышит он голос Сереги от дверей, ведущих к стадиону. — Орошают растения? Слова срываются с языка сами, и Арсений замирает от этого так, словно за него это сказал кто-то другой, вдоль позвоночника бегут мурашки, собираясь где-то в области поясницы. — Чего ты сказал, я не услышал, — сердито ворчит Матвиенко, когда все-таки подходит к нему снова. — Ничего, — тут же отвечает Арсений, опуская ладонь вниз. — Идем. В боксе его команды уже снуют помощники, подготавливаясь к грядущим гонкам. Ребята катят новенькие колеса на положенное им место, обеспечивая тем самым достойный пит-стоп, другие парни грузят баки с бензином, все заняты своим делом, но все здороваются с прибывшим венцом команды, не отрываясь от своих дел. — Здорова, Арс, — появляется наконец старший механик с гарнитурой возле уха и протягивает вперед руку. Попов улыбается и уже тянет свою в ответ, как вдруг взгляд его останавливается на кисти парня, которая полностью была увита различными браслетами, а пальцы его украшали кольца. Арсений хмурится. — Это ты чего вдруг?.. — кивает он на бижутерию. — Ты чего, Арс? — смеется он. — Я уже полгода так хожу, жена подарила. От сглаза, мнительная она у меня. Говорил же. Забыл? Попов жмет руку и отмахивается, отвечая, что так и есть: забыл. Арс в одиночестве переодевается в кожаную форму со своим фирменным номером, пьет полбутылки воды, а остатками умывает лицо, хотя надобности в этом нет, потому что рядом стоит умывальник. Арсений смотрит на себя в зеркало, капли стекают по его лицу, и взгляд сам собой скользит ниже и задерживается на розоватом и уродливом шраме, который полосой тянется вдоль грудной клетки точно посередине. Он сжимает губы, наглухо застегивает куртку под самое горло и выходит к команде. — Всем приготовиться! — тут же реагирует старший механик. — Всем занять свои места, прогон трассы! Парни тут же принимаются за дело, в руки Арсения прилетает шлем, и он надевает его, усаживаясь в любимую тачку и наблюдая за тем, как помощник закрывает дверь. Машину проверяют по второму кругу, и Арс заводит двигатель. Мотор рычит утробным рыком хищного зверя, и команда одобрительно гудит, но Арсений не обращает на это никакого внимания. — Приготовиться! Старший механик раздает указания и машет руками, но Арс не слышит того, что он говорит, он слышит лишь, как звенят его браслеты. Они гремят так громко, что это заглушает прочие звуки. Черный с круглыми бусинами бьется блестящими боками с соседним металлическим, и его блики попадают на панель авто. Арсений слышит только их, собственное дыхание и стук сердца. Так не должно быть. — Старт! Мотор ревет, и Арсений трогается с места с такой ловкостью, что только дым из-под колес клубами рвет воздух. Автомобиль за несколько секунд разгоняется до нужной скорости, руль не дрожит, трасса потрясающая. Арсений снова слышит другие звуки, и это его успокаивает. Он переключает передачу. — Держись левее, проверь малый круг, — слышит он в наушнике голос старшего механика. — Понял. — Осторожнее на четвертом повороте, солнце в глаза. Ориентиром будет белый флаг. — Принял. Арсений переключает передачу и перестраивается на внутренний круг, слушая потрясающий гул двигателя. Скорость развивается бешеная, он снова наконец погружен в гонку, и ничего его не отвлекает, как вдруг он слышит смех. — Какого черта? — хмурится Арсений, теряя нужную волну. — Что случилось? — Никаких посторонних и раздражающих звуков в эфире, Макс, ты же знаешь, — рычит он. — Я не понял. — Чей был смех? На том конце провода какое-то время тишина. — Арс, никто не смеялся… Дыхание Арсения нарушается, он сжимает руль сильнее и проходит второй поворот. Смех повторяется, и ладони Арса начинают потеть. Смех такой чистый и звонкий, и он словно здесь, с ним. В этой машине. В нем самом. Попов резко выдыхает и на мгновение морщится, тряхнув головой. Мир замедляется. Перед глазами мелькает улыбка девушки, что стоит у ворот, сжимая худыми руками черные прутья. Арсений снова трясет головой. Каштановая коса качается из стороны в сторону от каждого ее прыжка. Попова бросает в жар, он проходит третий поворот, не сбавляя скорости. Смех звенит в воздухе. Бусины черного браслета сталкиваются с металлическими. Длинная коса мелькает. Мотор ревет. Арсений смаргивает капли пота, которые попадают в глаза, и крепче сжимает обод руля. Девушка у ворот смеется и ее лицо, стоящее у него перед глазами, сменяется другим. Сердце бьется о ребра так сильно, что начинает тошнить. Арсений поворачивает в четвертый раз, и вдалеке в свете яркого солнца мелькает белый флаг. Девушка смеется. Каштановая коса летает из стороны в сторону. Ее лицо перед глазами сменяется его лицом. Сердце выпрыгивает из груди. Белый флаг. Бусины черного браслета сталкиваются с металлическими. Он смеется. Ирина кричит, выбегая из-за трибуны вместе с Кириллом. Тормоза гоночного автомобиля визжат, из-под колес вырываются клубы черного дыма, тачку заносит возле финишной черты, но та не переворачивается, лишь замирает, купаясь в черном облаке. — Арсений! — кричит Ирина, со всех ног направляясь к его машине. — Врача ему срочно! Арсений! Ира не успевает добежать, когда клубы дыма рассеиваются, дверь автомобиля открывается, и из салона, едва находя в себе силы, вылезает Арсений, держа руку на сердце. — Арс! — синхронно с Ирой кричит Кирилл. — Где больно?! Скажи, сердце?! Врачи уже здесь! Арсений поднимает голову, и Ирина видит на его усталом, осунувшемся и потном лице озарение, смешанное с толикой страха. Попов облизывает сухие потрескавшиеся губы и, убрав с сердца руку, смотрит Ирине в глаза, после чего едва слышно произносит всего одно слово: — Антон.

***

Россия. Москва. 25 августа 2021 год. Трек: Ludovico Einaudi — Una Mattina Добровольский бросает закрытый черный маркер на стол и переводит взгляд на трех своих ординаторов, шумно выдыхая. Фролова сегодня суровее и собраннее обычного, что Павла Алексеевича не может не радовать. Девушка справляется со своими обязанностями лучше остальных, вырываясь вперед по всем аспектам. Глаза у нее только пустые. Слишком пустые для безбашенной юности, которую она должна проживать. Гараев делает вид, что полностью заинтересован в работе, да только Добровольский не дурак, он видит, что телом-то он в клинике, но мысли у него не здесь. Они далеко за пределами белых стен. Павел старается держать его в узде, чтобы тот не расслаблялся, но с каждой последующей неделей это удается ему все хуже. Шастун даже не старается сделать вид, что хоть в чем-то заинтересован. Раньше он спорил с Добровольским, часто спорил, отстаивал свою точку зрения, хоть и боялся его до усрачки. Сейчас Антон даже не пытается вступить в дискуссию, лишь покорно выполняет то, что ему говорят. Добровольскому такой работник поперек горла. И если около недели назад он проявлял хоть какие-то признаки жизни, то сейчас погас окончательно. Добровольский недоволен своей командой. Это не люди, это роботы, а Павел их механик, который явно забыл, как держать в руках гаечный ключ. — Чего сидим? Все обсудили. Мне вам указания раздавать, как детям? — смотрит он на них. — Сыч — анализ на токсины, Барби — биопсия печени, Малой делает анализ на уровень калия в крови. Шустрее, — прихлопывает он в ладоши. Оксана, Антон и Айдар встают с места, но Гараев не прекращает смотреть на симптомы, которые Павел Алексеевич написал на доске, и нервно пожевывает нижнюю губу, хмуря брови. Добровольский тут же это замечает и щелкает пальцами, привлекая внимание Гараева. — Сыч, если ты сейчас скажешь, что убитая печень из-за алкоголя — пойдешь работать педиатром в детскую поликлинику вслед за Битком. Все ясно? Айдар берет со стола папку и согласно кивает, опустив взгляд. Антон, наклонив вниз голову, идет вслед за Оксаной в сторону выхода из кабинета. — Ясно. — Малой, — Антон не сразу останавливается, — задержись. Фролова бросает быстрый взгляд на коллегу и обходит его, выбираясь из кабинета в коридор. Коллега, именно. Теперь они просто коллеги. В коллективе нет больше тех теплых моментов, которые окружали их, когда их было шестеро. Оксана скучает по тому времени, потому что ей не хватает не только смеха с ними, ей не хватает даже ссор. Она просто скучает по людям, которым пришлось уйти. Щетков ушел первым. Не просто ушел, нет. Приехал мужчина в форме — отец Вити, ей Айдар об этом сказал, — забрал документы Вити и уехал, обмолвившись лишь парой слов с Добровольским. Никто не смог даже с ним попрощаться. Так их осталось пятеро. Журавлев ушел следующий. Он попросил Добровольского уйти с достоинством, самостоятельно, и Павел лишь кивнул, хотя его прямо разрывало от невозможности сорваться на ком-то в этот непростой для него и для клиники период. Дима просто кивнул всем на прощание и ненадолго задержал свой взгляд на Оксане. Фролова тогда просто отвела взгляд, и Дима ушел. Их осталось четверо. Воробей ушла немногим позже Журавля с Цикадой. Клиника гудела осиным гнездом о ее романе с Добровольским. Топольницкая еще долго продержалась. Перед тем, как уйти, она обняла крепко Айдара, пожала руку Оксане и хотела на хорошей ноте попрощаться с Антоном, но, как только она протянула к нему руки, Шастун отпрянул. И она ушла, обронив тихое: «Прощай, Малой». Их осталось трое. И сейчас, когда Оксана оглядывается назад, она вспоминает, как они буквально рвались на эти три золотых места, а в итоге сели на них без всякого энтузиазма. Оксана была единственной, пожалуй, для кого это место все-таки что-то значило. Айдар и Антон попросту застыли. Совсем нет движения. — Если хочешь, можешь провести анализ крови на токсины, — появляется с ней рядом Айдар, опустив свободную руку в карман халата. — Я могу взять… — Я справлюсь с биопсией сама, спасибо за заботу, — чеканит она, не сбавляя шагу. Гараев останавливается, впиваясь ногтями в кожу ладоней, и предпринимает последнюю на сегодня попытку заговорить с ней о чем-то, кроме работы. — Оксан… — чуть сбавляет шаг, но не оборачивается. — По поводу Журавля… — Я знаю, — она останавливается и поворачивается назад. — Он писал мне. — Мне тоже. Дима остался в Москве, работает педиатром в какой-то детской поликлинике на окраине, а две недели назад женился. Дима дочку Лены лечил два раза, так они и познакомились. Оксану эта новость порадовала сначала, но затем она увидела в инстаграме фотографии со свадьбы, и неприятное чувство царапнуло ей нутро. Она искренне была рада за Диму, но не она одна заметила, что новоиспеченная супруга Димы очень сильно на нее похожа. Антон лишь пожал плечами, когда Оксана спросила его, похожа ли некая Елена на нее, или у нее просто разыгралось воображение, а вот Айдар видел на фотографии точную копию Оксаны. Видимо, Дима настолько сильно от нее зависим, что так и не смог отпустить образ из сознания, и женился на девушке, которая сильно на нее похожа. Айдар предпринимает попытку сказать что-то еще, но Фролова так непривычно для себя чуть улыбается и жмет плечами. — Я рада за него. Гараев неловко улыбается в ответ, и Оксана разворачивается на каблучках, направляясь в палату к пациенту. Ей хочется только работать, и чем больше, тем лучше. У нее не осталось друзей, она осознает это лишь пару месяцев назад. Единственная вынужденная подруга в лице Топольницкой больше не является таковой, Малому не то, что до нее, даже до себя дела нет. Она своими глазами видела, как Шастун проходил пять стадий принятия потери, и ей меньше всего хотелось в тот период загружать его своими пустыми переживаниями об одиночестве, которые она из раза в раз все сильнее обесценивала. У Фроловой есть только работа. Она ей и подруга, и любимый муж. — Здравствуйте, — входит она в палату. — Меня зовут Оксана Александровна, я один из ваших лечащих врачей. Она кладет все необходимое для биопсии на постель, открывает историю болезни, быстро просматривает все, что ей нужно знать, и кладет ее на стул недалеко от кровати. — А сколько у меня их? — впервые заговаривает с ней парень, и Оксана поднимает взгляд. — Основной один. И еще трое, — отвечает она. — Лягте, пожалуйста, ровно на спину, и заведите за голову правую руку. Мне нужно взять у вас фрагмент ткани печени для анализа. Парень кивает и послушно укладывается ровно, заводя руку за голову, как она и попросила. Оксана достает из кармана перчатки. — А вы основной или еще трое? — Я еще трое, — спокойно отвечает она, надевая перчатки, и парень смеется. Оксана впервые на своей памяти не может не улыбнуться пациенту в ответ. Надев перчатки, она задирает футболку парня, как бы невзначай замечая косые мышцы, и чуть облизывает губы, захватывая с тумбочки дезинфицирующее средство. — Анализ быстрый, но неприятный, лгать не буду, — замечает она и параллельно обрабатывает место будущей пункции быстрыми и ловкими движениями. — Вы честная, ценю это качество. — А я-то как ценю, — не удержавшись, саркастично отзывается она и берет шприц с местным обезболивающим анестетиком. — Ой, — чуть дергается парень. — Я предупреждала, конечно, но это еще не анализ, я просто ввожу обезболивающее. — Да нет, — ухмыляется он, — у вас просто руки холодные. — Извините, — бросает она быстрый взгляд на парня и снова чуть улыбается в ответ на его улыбку, вынимая иглу. — Скоро приступим. Парень все так и лежит на спине, не сводя с девушки взгляда. Она привыкла к тому, как на нее часто реагируют многие пациенты противоположного пола, но сейчас его взгляды не приносят ей дискомфорта, ей скорее приятно, что непривычно для нее самой. — Меня Лёша звать… — Я знаю, — протягивает она, доставая иглу для взятия анализа. — Я только что видела вашу историю болезни. Леша улыбается снова, когда видит, как девушка немного смущается. Оксана вздергивает аккуратный нос, чтобы снова выглядеть как можно профессиональнее. — А теперь хватит разговаривать, задержите дыхание на пятнадцать секунд и не шевелитесь. — Как скажете, капитан. Леша задерживает дыхание, и Оксана не может сдержать улыбки, когда снова лишь на мгновение на него смотрит. И впервые за долгое время у нее появляется мысль о том, что пора бы уже изменить работе. Айдар спускается в лабораторию с взятым с утра анализом крови и садится на стул, включая свет. Обычно ему нравится возиться с микроскопом и химичить наедине с собой, но сегодня ему особенно неспокойно. Он кладет рядом с собой на стол мобильный, но легче ему не становится. Взгляд то и дело падает на темный экран. Айдар ждет его звонка так сильно, что болит за ребрами четырехкамерное. Гараев старается быть хорошим врачом, потому что он обещал это Вите. Слово дал, что творить хуйни не будет и не лишится места, за которое другие готовы перегрызть глотку. Айдар чувствует себя неблагодарным, потому что одно из самых престижных мест занято именно им, а он не испытывает ни капли гордости за самого себя. Ему тяжело. Ему очень тяжело без него. Отец Вити был немногословен в тот день, когда забрал его. Щеткова отправили служить в Сибирь, и за весь прошедший год Айдар получил от него лишь одно сообщение с незнакомого номера с текстом: «Позвоню, когда буду в Москве». Это станет моментом, который будет означать, что все у них будет хорошо. Вот Айдар и ждет это «хорошо» изо дня в день, но так ничего и не происходит. Он смотрит на черный экран, и надежда его с каждым днем все слабее и слабее. И он вздрагивает, разбивая предметное стекло с образцом крови, когда на всю лабораторию гремит трек Тимы Беларусских, и на экране высвечивается имя, которое он ждал так долго, что в глазах закипели слезы. — Привет, Сыч, — хриплый родной голос на том конце провода. Айдар улыбается сквозь слезы и кусает нижнюю губу, бесконечно радуясь, что его сейчас никто не видит. Добровольский закрывает дверь кабинета и кладет руки в карманы брюк, оборачиваясь к поникшему парню. — Я не буду спрашивать, в порядке ли ты, но ты знаешь, зачем я попросил тебя остаться, — без прелюдий начинает он. — Да, — коротко отвечает Антон. Добровольский все же немного смягчается, потому что парень вроде как только недавно отказался от препаратов, притупляющих боль, и это решение далось ему не так просто. Он никогда еще не видел, чтобы кого-то из его коллег так сильно подкашивала потеря человека. Павел слишком проклят из-за своей профессии, чтобы испытывать такие чувства. — Ты… все еще принимаешь таблетки?.. — Павел Алексеевич. — Ты сегодня просто овощ, Малой, я… — У нее сегодня день рождения. Добровольский замолкает, у него весь агрессивный запал куда-то теряется, и духу не хватает сейчас съязвить или нагрубить, хотя он может. Правда, может. Но он молчит. Молчит и смотрит, как Малой едва находит в себе силы, чтобы сдержаться. Павел не выдерживает первым. — Иди работай. Антон коротко кивает и, больше не обронив ни слова, выходит из кабинета Павла, оставляя его одного. Добровольский трет лицо ладонями, сжимает губы и подходит к ящику с баром, наливая себе в стакан четверть виски. Полтора года прошло, но время пролетело так быстро, словно кто-то щелкнул пальцами. За это время многое изменилось, даже сам Добровольский, хоть это и кажется кряду сказке. Павел Алексеевич крутит по столу стакан, а после вздыхает, берет его в руку и, глядя куда-то за горизонт в окно, произносит: — С днем рождения, Энигма. Афонасии сегодня бы стукнуло двадцать. Он осушает стакан и даже не морщится, гулко сглатывая и облизывая губы. Роза ветров всё же в помощь, от нее многое зависит. Ветер перемен был неизбежен. Добровольский закрывает глаза и касается гладкой поверхности кольца на безымянном пальце. Его губы трогает легкая улыбка. Это все было не зря. Девчонка многое расставила по своим местам, стала маяком и точкой преткновения. Павел снова гладит пальцем кольцо. Не зря. Несмотря на то, что Юля в Санкт-Петербурге проходит ординатуру под крылом Утяшевой, Добровольский видится с ней каждые выходные. «Ласточка» помогает им всего за четыре часа оказаться в объятиях друг друга, Юля даже ключевую фразу придумывает: «Я к тебе в Москву на денек», а потом добавляет: «Даже на два». Осталось всего полгода ординатуры, и она будет просыпаться с ним в одной постели каждый день. Воробей была права, когда сказала, что всему надо утихнуть. Добровольский впервые с гордостью признал свою неправоту и отстоял ее честь в клинике. А еще он впервые почувствовал, что значит, когда тебя не гнетет одиночество. Всё, что произошло «до», теперь не имеет никакого значения, есть только сейчас, а в «после» он больше не смотрит. Добровольский снова смотрит на обручальное кольцо и берет в руки телефон. — Привет, Мышка. Антон идет по коридору с поручением Павла Алексеевича, но ноги несут его совсем не в лабораторию. Ему очень хочется поговорить с Несси, посидеть с ней, рассказать, как сегодня солнечно, дать ей послушать Una Mattina ее любимого композитора Людовико Эйнауди, подышать теплом и помолчать. Он теперь часто молчит. Антону тяжело дались эти полтора года, он этого не скрывает и не может скрыть. Перед тем, как Арсений покинул клинику, Ирина отвела его в сторону и спросила, как же быть. Шастун попросил лишь одно: забыть. Забыть, как Арсений забыл, и никогда больше не вспоминать. Не пытаться ему напомнить, не стараться вытянуть из него воспоминания, просто похоронить их. Зарыть глубоко в душе, закопать на глубине в шесть футов и оставить в прошлом. Ирина спросила тогда, как быть, если он сам попытается вспомнить. Он безразлично пожал плечами и произнес: «Ничего». Ирина пообещала, что так и сделает. Смерть Несси здорово его подкосила. После того, как Арсений уехал, а Несси похоронили, Антон погас. Он оттолкнул от себя Топольницкую, пресекал все ее последующие попытки выйти на связь, забросил все соц сети, кроме инстаграма, где так и не смог убрать уведомления с аккаунта Арсения. Добровольский заметил первым, как тает Малой, и собственноручно притащил его к психотерапевту. Павел ничего не говорил, только отводил его к нему, следил за ним, глаз буквально не спускал. Он беспокоился, и сам был в стрессовом состоянии, хоть и не показывал виду. Первые три дня после смерти для близких людей самые страшные. Именно в этот период самая большая вероятность того, что человек не выдержит и наложит на себя руки, поэтому в этот период Павел загружал Антона работой и не отходил от него ни на шаг, не позволяя вернуться из клиники домой и оставляя его на ночные. Шастун злился и крыл его матом, и Добровольский принимал эту агрессию, отвечал на нее, отмечая вторую стадию принятия потери. Шастун оттолкнул вскоре и Оксану. Если первые пару недель девушка пыталась быть рядом и старалась включить в себе эмоции человека, а не робота, то вскоре перестала предпринимать даже попытки. Антон не принимал помощь. И они все работали вчетвером эти полтора года так, словно все они чужие друг другу люди, которые не могут говорить ни о чем, кроме работы. Врачи, которые спасают жизни других, но не смогли спасти собственную. Шастун морщится и в какой-то момент останавливается посреди коридора, впервые осознавая такую важную вещь. Он один. Он — капитан без команды, а весь белый корабль все это время пахнет смертью. Белые стены давят на него, в нос бьет запах хлорки, Антон снова морщится и достает телефон, сбрасывая Оксане односложное сообщение о том, чтобы она провела анализ на калий в крови вместо него, на что получает такое же сухое согласие. Что-то тянет его прочь из клиники, и он решает уйти к Несси, чтобы хоть немного стало полегче. Он скучает по ней, он все еще винит себя в ее смерти, хоть и понимает, что она не оказалась напрасной. Антон скучает по Арсению, не вылезает из его инстаграма, смотрит все интервью с ним, все гонки. Смотрит, как он улыбается в камеру, целуя после победы Ирину. Видит, как он в слоумо под потрясающий трек смеется и обнимает своего друга Матвиенко после того, как победу одерживает он. Понимает и без слов, что Кирилл теперь не просто влюблен в Ирину, а любит ее без памяти, забывая иногда о том, что камеры ловят каждый их вздох. Арсений жив, сердце Несси бьется у него в груди, и это действительно важно. Но это очень тяжело: смотреть на человека, к которому ты когда-то прикасался, а теперь не можешь этого сделать. На экране высвечивается баннер с уведомлением о новой публикации в инстаграме Ирины. Антон переходит в социальную сеть. Пока все грузится, он оставляет в ординаторской халат со стетоскопом и перекидывает через плечо сумку, чтобы убраться из клиники хотя бы на пару часов. И замирает возле выхода из клиники, когда видит геолокацию на фотографии Ирины. Москва. Антон чувствует, как сильно начинает биться сердце, старается понять, что это за район города, потому что ему просто нужно знать. Хотя бы знать, что она здесь не одна. Он выходит на улицу под яркое августовское солнце и морщится, стараясь разглядеть экран гаджета, как вдруг слышит надрывный гул клаксона автомобиля и на автомате поднимает голову. Пассажирская дверь автомобиля открывается, и оттуда выходит Ирина, опуская руку на дверь. Девушка улыбается и чуть кивает в сторону. Антон переводит взгляд туда, куда она указывает, и замирает. Черная кожаная куртка отбрасывает блики, черные солнечные очки скрывают взгляд, от которого бросает в дрожь. Он подходит к нему, останавливаясь на небольшом расстоянии, а Антон так и стоит, не дыша, и сжимает в руке телефон, не в силах оторвать от него взгляд. — Знаешь, я был прав. Это сердце, — стучит он указательным пальцем по куртке, — все еще любит. Он замолкает, глядя на него, и от этого внутри все начинает дрожать, ломая толстый слой льда, который образовался за долгие месяцы. — А мои руки, оказывается, все помнят, — Арс на мгновение замолкает, а после добавляет: — Стажер. Гущина смотрит на них и лучисто хмыкает, поднимая трубку и отвечая на очередной звонок. Сегодня на небе ни облачка, волны океана спокойны, паруса не подняты, у берега дрейфуют шлюпки. Капитаны вернулись в порт.