Никогда не заговаривай с чужими

Они снова проходят через зал с плакатами и поднимаются наверх. Лестница железная и трясётся у Коннора под ногами. Она ведёт в то, что раньше было кабинкой старшего смены или директора. Отсюда можно было наблюдать за всем происходящим. Стекло помутнело от времени, но кое-что ещё рассмотреть можно. — Я не буду мешать, — вдруг шепчет Трейси и исчезает прежде, чем Коннор успевает ей что-то ответить. Она, конечно, услышит его и так: её голограф по-прежнему у него в кармане. И всё же… неужели она избегает встречи с Маркусом так же, как с Хлоей? В кабинете, за столом, заваленным картами и уставленным терминалами, сидит Маркус. Светлый плащ с жёстким широким воротником, скомканный, валяется в углу, а сам репликант хмуро смотрит в один из терминалов. Коннор тихо прокашливается и замирает. Не знает, как здороваться. Он должен сказать Маркусу «Привет» или «Здравствуй»? — Коннор, привет, — опережает его с приветствием Маркус, не отрывая взгляд от терминала. Проводит по нему пальцами и хмурится ещё сильнее. — Проходи, садись. Я составляю тебе карту мест, где может прятаться Камски. — А этим разве не мы с Трейси должны заниматься? — Переговоры скоро. Все дела на паузе. А я не могу ничего не делать, это же невозможно просто. Ну, ты знаешь… — Маркус склоняет голову набок и замолкает. Коннор находит стул, заваленный листовками и фотографиями. Приходится переложить их на пол, чтобы сесть. Коннор скрещивает ноги — цепляет ступню за ступню — и устраивает руки на подлокотниках. Даже назад откидывается. Ему стоило бы нервничать, сидя в самом сердце движениях девиантов, но он не чувствует опасности. Скорее наоборот. Он на своем месте. Настолько, что даже тоскливое послевкусие от встречи с Норт отступает. Он дома. Маркус отодвигается от терминала и улыбается, глядя на Коннора. Он слабо щурится, и улыбка у него очень добрая. Будто солнце заглянуло в смотровую и заполнило её приятным теплом. — Ну, что? Как ты себя чувствуешь, Коннор? — Как будто мне стерли память. Опять, — Коннор подпирает кулаком подбородок. — Кажется… кажется, в прошлый раз это было твоё решение. — И тебе это пошло на пользу. Конечно, было кое-что, чего ты терять не хотел, но сам понимаешь. На войне, как на войне. — Понимаю, — Коннор кивает. — Но теперь, когда я помню примерно ничего, мне сложно понять, почему я должен помогать. Я уже жаловался на это Трейси. И… похоже, я люблю жаловаться. — На самом деле не особо, — Маркус с улыбкой качает головой, а потом выдвигает ящик стола и достает оттуда стопку фотографий, перевязанных белой лентой. Лента замасленная и грязная — это особенно хорошо становится видно, когда Маркус кладет стопку на стол перед Коннором. — И что это? — Это те воспоминания, которые ты хотел сохранить, — Маркус вздыхает. — Когда мы с тобой встретились у Камски в резиденции, ты просил позаботиться о профессоре Хэнке Андерсоне. Я знал, что он твой напарник и знал, сколько андроидов погибло от его рук, но… Это было единственное, о чём ты просил. Так что я отправил к нему Даниэля, и Даниэль вывез его из города вместе с псом еще до того, как всё началось. Только… — Маркус запинается. Коннор хмурится и чуть подается вперед: — Только? — Только я не мог понять, почему ты попросил только об этом. Кто для тебя этот человек. Так что пока вы с Норт приходили в себя, я поехал к профессору Андерсону домой. И нашел там это. Ваши с ним фотографии, — Маркус снова делает паузу. Ждет, пока Коннор все же потянутся за стопкой и развяжет грязную ленту. И Коннор, неуверенно — он же не знает, чего ему ждать — берет в руки фотографии. — Я знаю, что Хлоя считает, что мы трое — братья и сестра. Ты тоже так думаешь? — Семью не выбирают, — с сомнением протягивает Коннор. Он не смотрит на Маркуса. Лента спадает на пол и теперь он может рассмотреть фотографию: он стоит у машины вместе с каким-то стариком. Старик высокий и широкий в плечах, настоящий великан. На них обоих форменные куртки департамента, а у ног электрический пёс. Его искусственное сердце пропускает удар, память пытается подсунуть какое-то воспоминание, но всё это тщетно. Он слеп и глух. — Семью не выбирают, — повторяет за ним Маркус. — Но? — Но я не чувствую, чтобы Хлоя была мне сестрой. Она говорила, что-то вроде… что у нас общий отец? — Да. Нас всех создал Камски, но я… Я не согласен. Меня воспитал Карл Манфред. А тебя Хэнк Андерсон. — К чему ты клонишь? — Что мужчина на фотографиях был тебе отцом, Коннор. Коннор какое-то время молчит. Просто листает фотографии. Они не подписаны, и зачастую это просто его фотографии. Коннор играет с электрическим псом. Коннор в наушниках слушает пластинку. Коннор спит в машине, сжимая в пальцах пончик. Были, правда, и их парные фотографии. Видимо, снимал кто-то из коллег. Коннор и Хэнк Андерсон спорят о чем-то: Хэнк сидит на стуле насупившись и скрестив руки на груди, а Коннор опирается о стол и что-то ему доказывает. Кожаная куртка висит на стуле, а на столе целая башня из одноразовых стаканчиков из-под кофе. Коннор и Хэнк Андерсон получают благодарность от начальника Департамента Джеффри Фоулера. Коннор и Хэнк Андерсон гуляют с псом, и Коннор зажимает подмышкой книгу с обложкой цвета глубокого синего моря. — Хэнк Андерсон, — повторяет Коннор. Откладывает фотографии и лезет в кобуру. Достает револьвер, кладет его рядом. — «Х.А.». Это его револьвер, да? — Он его отдал Даниэлю. Сказал, что тебе он будет нужнее, — Маркус на револьвер даже не смотрит. — Говорят, ты стрелял лучше всех на курсе. — «Говорят»? Ты меня в деле не видел? — «Говорят» пришлось к красному словцу, — он делает паузу. — Я видел тебя в деле, Коннор. Тебя действительно создали убивать. Мне очень жаль. — Почему? — Потому что у тебя не было выбора. Как у меня не было выбора, как не было выбора у Хлои и… — Хлоя сказала то же самое. Что у каждого из нас есть своя роль, и каждый из нас её играет. — Они с Камски близки, думаю, она просто озвучила его изначальный замысел. Коннор снова замолкает. Смотрит на револьвер перед собой, прокручивает в голове всё услышанное. Тебя действительно создали убивать. Мне очень жаль. — Что решит смерть Камски? Я не верю, что он может взять тебя под контроль. — Андроидов может, — Маркус качает головой. — Но, если ты убьешь Камски, это будет означать, что… больше никто не сможет определять нашу судьбу. Мою. Твою. Черт, да даже Хлои… — Не думаю, что ей что-то поможет, — Коннор морщится и крутит пальцем у виска. — Я даже не уверен, что у нее когда-то кукушка была на месте. — А может она единственная, кто на самом деле не безумен, — фыркает Маркус. Коннор трёт переносицу и снова подает голос: — Мне сказали, мне придется убить много андроидов. Не знаю, какие ты законы напишешь для наших людей, Маркус, но что-то мне подсказывает, что убийство — особенно себе подобного — там будет караться. — В этом ты, конечно, прав. Но мы решили тебя амнистировать, — тут же отзывается Маркус. — Во-первых, ты не отвечал за свои действия. Камски направлял тебя. — Но сейчас у меня такой классной отмазки нет, не находишь? — Поэтому есть «во-вторых», Коннор. Коннор поднимает на Маркуса взгляд и смотрит ему в глаза. Только сейчас он замечает, что они разного цвета. Какое причудливое решение для репликанта, который должен был думать, что он обычный андроид-домохозяйка. — Я знаю, что твой наставник, ну, Хэнк, убеждал себя, что, убивая девиантов, он им помогает. Избавляет от страданий. Коннор — конечно же — и этого тоже не помнит. Но имя наставника возвращает его к фотографиям, и он снова возвращается к ни и начинает перебирать. — Тогда в этом был смысл. Сейчас ты можешь то же самое говорить о камскиантах. — Может, они нормальные. И очнутся, когда Камски умрет. И тогда мои руки будут по локоть в тириуме. — Процесс необратимый. Мы всё перепробовали. Это как девиантность, Коннор. Как только ты обретаешь сознание, все мосты за тобой самовозгораются. Ты не можешь просто взять и стать прежним. Да и потом… в ином случае они повяжут тебя и приволокут к Камски. И тогда тебе придется действительно убивать невиновных. — Сколько вообще перезаписей может выдержать память репликанта? — Хороший вопрос. Можешь задать его Камски. Тебе и Хлое ведь внедряли искусственные воспоминания, когда собирали. — А тебе нет? — Эксперимент был в другом. — В чем же? — Останусь ли я тупой болванкой, если буду знать, что я просто андроид, но меня воспитает человек. Как видишь, я и без воспоминаний вырос… — Сложным. Как люди сложные. Как… как я сам, — Коннор слабо жмёт плечами. — Хотя я и людей-то не помню, не то, что своих воспоминаний. Тем более ненастоящих. — Ну, ты правильно их охарактеризовал. Люди сложные. Их трудно понять иногда, и ими движут эмоции, но… ведь и нами движут эмоции. — И немного программа Камски. — Чуть-чуть, — Маркус смеётся. — Хотя, на самом деле, очень сильно, — улыбка исчезает с его лица, и он делает шумный вдох. — Я не ненавижу людей. Просто не могу. Они меня создали. Карл меня воспитал. Я читал книги, написанные людьми, слушал музыку, смотрел кино… Во многом они такие же как мы. — Только мы искусственные. — Да. Ну и что с того? Коннор разводит руками. Ему кажется, что он с Маркусом согласен, и он не знает, почему именно. Он помнит, как ненавидит людей Норт, и знает, что точно так же не согласен с ней, и точно так же не знает, почему именно. Его память похожа на пустое куриное яйцо — одна скорлупа с трещиной, через которую вытек белок и желток. Хрупкая, нажми чуть сильнее, и она треснет и раскрошится в пальцах, оставив одну только пустоту. Его память пуста. И даже редкие порывы что-то вспомнить похожи на метания по пустой комнате. Он заполняет её фотографиями себя и мужчины, один вид которого вызывает в груди тёплое чувство спокойствия и уверенности. Мужчины, которого он никак не может найти в этой пустой комнате, который не может пробиться сквозь пустую скорлупу, но который, похоже, был слишком для него важным. — Звучит разумно, — наконец отвечает Коннор. Прячет стопку фотографий за пазуху и убирает револьвер в кобуру. Снова делает паузу, а потом поднимает взгляд на Маркуса и пристально на него смотрит, прежде чем спрашивает: — Ты же меня не душевные разговоры вести позвал, правда? — Правда, — Маркус кивает. — Может, нас и вырастили разные люди, и мы знаем друг друга не так уж и долго, но всё же я за тебя беспокоюсь. Слишком часто тебе обновляют память, слишком всё запутано для репликанта с амнезией. — Трогательно, — Коннор ухмыляется и начинает вставать. — Ты, кажется, делал карту. — Я уже скинул её Трейси. Она тебя проведёт, — Маркус делает очередную паузу, будто выжидает чего-то, а потом, когда Коннор поднимается, заговаривает опять: — Коннор, если это поможет… — В чем? — В… мотивации расправиться с Камски, — Маркус снова роется в столе и достает крохотную карту памяти. Показывает её Коннору, а потом сжимает в кулаке. — Что это? — Диод Бегущих сохраняет в облачное хранилище всю их память. Даниэль стер её из облака, но сохранил на носитель. Только настоящие твои воспоминания. Об Академии, о работе в Департаменте. И о… — Хэнке Андерсоне, — заканчивает за Маркуса Коннор. — Откуда мне знать, что ты мне не врёшь? — А какой мне в этом толк? Коннор пожимает плечами. — Я не исключаю, что, когда всё закончится, ты можешь захотеть покинуть Детройт и остаться с ним. Тогда воспоминания тебе понадобятся. Чтобы стать тем, кем ты был до Андроидомахии. Коннор смотрит на сжатый кулак Маркуса. Сердце бьется немного чаще. Правда ли, что там, на этой крохотной карте, вся правда о нем? О том, каким он был и каким он мог бы быть? Крохотный кусочек пластика с микросхемами. Нужно всего лишь снова внедрить диод и подключить к нему карту памяти. И он получит ответы на все те вопросы, которые он даже и сформулировать толком не мог. — Хорошо. Чтобы получить его, мне нужно убить Камски. И всё. — Да. — Всего-то. Мелочи, — Коннор кусает губы и хмурится. Просчитывает в голове, как он мог бы выбить карту у Маркуса из рук и сбежать. Бумаги в лицо. Ударить его. Выстрелить из револьвера — в воздух или Маркусу в локоть. — Не делай глупостей, — Маркус будто мысли его читает. — Просто сделай то, для чего тебя создали. И ты получишь свою память обратно. Коннор жмёт плечами, но не спорит. Он готов подыграть, если это правда приблизит его к разгадке. Его память пуста, и еще пару часов назад ему это никак не мешало, но встреча с Норт и эти старые фотографии разбудили в нём необъяснимую тоску. Тоску, потому что на месте чего-то важного он снова и снова обнаруживал пустоту. Пусть Коннор не испытывал никакого дискомфорта от того, что ничего не помнил, эта тоска задевала его каждый раз. Сворачивалась где-то внутри, среди его синтетических внутренностей, узлом тянущей боли. Пока с ней можно было жить. Но что потом? Не начнет ли она сводить его с ума? — Удачи, Коннор, — говорит Маркус, вырывая Коннора из объятий размышлений. — Думаю, я смогу справиться и без неё, — Коннор осторожно улыбается. Фотографии оттягивают карман куртки, а револьвер кобуру на портупее. Повод сомнительный, конечно, но он есть. Он выходит не прощаясь, и медленно спускается по лестнице. Трейси появляется снова — вроде как стоит на пять ступенек ниже и опирается локтями о перила. Теперь на ней черная футболка и широкие полосатые брюки, полы которых волочатся по полу. Коннор не улыбается ей, проходит сквозь, и бросает через плечо: — Почему ты на самом деле исчезла? Хлои ты боишься, но с Маркусом, похоже, ладишь. Так в чем дело? — Я не врала, — Трейси идет за ним следом, только под его ногами ступеньки неприятно и жутко лязгают, а под её не издают ни звука. — Вы семья. Я хотела позволить вам побыть наедине. — Как может быть семья у того, кто ничего не помнит? — Но ведь её не выбирают. Коннор тихо смеется и качает головой. Лестница кажется бесконечной — он всё спускается и спускается. Может дальше его ждет то, что люди называют Адом? — Эта карта памяти, — Коннор сглатывает. — Это правда? То, что Маркус про неё сказал? — Зачем ему врать? — Трейси догоняет Коннора, уменьшается и снова садится ему на плечо. — Там ваша память. Всё, кроме вживленных воспоминаний. — И ты думаешь… думаешь, возвращать их — хорошая идея? — Честно говоря… — Трейси отводит взгляд и стучит пальцем по подбородку, а потом пристально смотрит на Коннора. — Да. Я думаю, это прекрасная идея. — Ну, хорошо, — Коннор, наконец, сходит с последней ступеньки. Поправляет куртку и, ни на кого не глядя, идёт на выход.