Глава 18
Мы все немножечко больны
Темно. Темно и тихо. Света не видать, слов не разобрать. Кажется, я лежу на кровати, она жёсткая и холодная, как будто я лежу на мёрзлой могильной земле, а может быть, так оно и есть, но мне хочется верить, что это всё-таки кровать. Я слышу, как моё сердце, подобно массивному метроному, гулко стучит в развороченной груди, и его эхо беспрепятственно разносится по всей комнате, разгоняясь до скоростей болида «Формулы-1» и вдребезги разбиваясь о мягкие стены, постепенно растворяясь в окружающей плотоядной тьме. Я сипло, прерывисто дышу, и моё дыхание кажется единственным звуком во всей бесконечной, холодной, равнодушной Вселенной. Я хочу встать, но не могу. Тело словно говорит мне – «Не сейчас, не сразу». Я как будто пролежал в долгой зимней спячке, и только теперь измученный организм начал понемногу, шаг за шагом, возвращать меня к жизни. Онемевшие конечности наливаются кровью, окаменевший язык медленно приходит в движение. Я издаю утробный хриплый полукрик, подобно младенцу, только появившемуся на свет. Нет, это, скорее, похоже на отчаянный вопль брошенного, забытого всеми старика. -а-а-а…А-А-А…А-А-А-А-А-А! Моё тело охватывает лихорадочная агония – кровь в венах закипает до состояния вулканической магмы и проносится по вздувшимся венам, сжигая на своём пути все встреченные органы, кости, лимфоузлы и нервные окончания. Мозг в черепной коробке варится на медленном огне, передавая на глазные каналы апокалиптические предсмертные видения. Я вижу толпы грешников на погребальных кострах, чьё пламя взмывается высоко в небо. Их кожа слезает с них длинными лоснящимися лоскутами, глазные яблоки лопаются и свисают из глазниц, гнойные волдыри на обнажённом мясе. Они кричат. Кричат так истошно, так громко, так призывно, как будто надеются докричаться до самого Бога – или Дьявола. Они кричат – и я кричу вместе с ними. Потому что у одного из грешников на костре…моё лицо. -А-А-А-А-А! АААААА! ААААААААААААА!!!! Внезапно сверху кто-то включает яркий дневной свет, мгновенно выжигающий сетчатку моих воспалённых глаз. На губах лёгкий привкус свежей крови, в воздухе витает аромат спелой вишни. Грешники никуда не исчезли. Они продолжают истошно кричать и тянуть ко мне свои костлявые обугленные обрубки. Мне не нужны глаза, чтобы продолжать их видеть. Мне не нужны глаза, чтобы продолжать кричать вместе с ними. -АААААААААААААААААААААААААА!!!!!!! Сквозь собственный истошный крик я слышу чуть позади себя, как что-то тяжёлое и массивное грохочет с характерным железным лязгом, после чего – чей-то смутно знакомый голос. -У него приступ! Снова! Света, колите успокоительное! Да, двойную дозу! Вы, двое! Держите его! Крепче, чтоб не дёргался! Чьи-то сильные руки с обеих сторон хватают меня и с силой прижимают к кровати, пока моё тело извивается и дёргается в агонистических конвульсиях. Я смотрю на себя со стороны, как будто моя астральная сущность, именуемая «душой», выпорхнула из бренного мешка с мясом и костями и теперь свободно парила по всей комнате. Я вижу, как минимум, четырёх человек. Двух рослых санитаров, держащих меня за руки, пока я с бешеным видом рычу, плююсь, брыкаюсь и пытаюсь их укусить. Молодую девушку – наверное, медсестру, которая с дрожащими от страха руками пытается попасть иглой шприца в большую вздувшуюся сине-фиолетовую вену у меня на руке. И пожилого мужчину в белом докторском халате, который спокойно наблюдает за всей этой процедурой и лишь изредка её комментирует. -Света, колите быстрее! Ещё немного и он вырвется! -Сильный…падла… - пыхтит возле моего уха один из санитаров. С четвёртого или пятого захода медсестре удаётся всё-таки попасть иглой мне в вену и ввести успокоительное. -Когда оно подействует? – пыхтя, спрашивает один из санитаров. -С минуты на минуту – спокойно отвечает доктор – Не отпускайте его. Я начинаю понемногу успокаиваться – дёрганья и брыкания становятся всё более вялыми, остаточными. Один из санитаров лишь слегка ослабляет хватку – и я внезапно со всей дури впиваюсь зубами в его толстую мясистую волосатую руку. На губах лёгкий привкус свежей крови, в воздухе витает аромат спелой вишни. -А-А-А! СУКА! – кричит санитар, отшатываясь от меня на середину комнаты – Он меня укусил! Укусил! -Света, продезинфицируй и перебинтуй – даёт указания доктор – А ты – не плачь, как ребёнок! Как вас таких неженок вообще сюда берут? Медсестра выводит по-детски хнычущего санитара из комнаты, остаются только его напарник и доктор. Я, кажется, окончательно успокаиваюсь и затихаю, уставившись мёртвым немигающим взглядом в потолок – и лишь мерное, тихое, чуть сиплое дыхание выдаёт во мне ещё живого человека. -Твою ж мать! – тихо ругается санитар, осторожно отпуская меня – Сколько ему хватит укола? -Ближайшие часов пять-шесть он точно будет паинькой – в тон ему отвечает доктор – А вот после обеда его вести на химиотерапию. Там могут возникнуть проблемы. -Я скажу Егору, чтобы принёс свитер – сквозь плотно сжатые зубы сказал санитар, смотря на меня с ненавистью. -Да уж, это не будет лишним – кивает доктор – Пока что привяжи его к кровати, не хочу, чтобы он ещё кого-нибудь покалечил. Санитар кивает и начинает привязывать мои руки и ноги к металлическому основанию кровати. Наверное. Я думаю, он бы поступил именно так. Не знаю, как он поступил на самом деле. Не видел. Меня здесь уже нет. И никогда не было.***
-С ДОБРЫМ УТРОМ, СУКА! ПРОСНИСЬ И ПОЙ, ГНИДА! Жгучий, пробирающий до костей холод, диктующий умирающему организму «Действуй! Беги! Сохраняй тепло!» мгновенно приводит меня в чувство. Я широко открываю глаза, инстинктивно щурясь от нестерпимо яркого света, и жадно, рывками хватаю открытым ртом воздух, подобно рыбе, выброшенной морским приливом на берег и брошенной на нём же погибать. -ДАВАЙ ЕЩЁ! Буквально краем периферического зрения я замечаю, как на меня замахивается человек с железным ведром – и вторая волна ледяной воды окатывает меня с ног до головы. -Что…Какого хре… - дрожащими синюшными губами шепчу я, и через секунду получаю мощным отработанным хуком по морде. Резкая отупляющая боль вкупе с холодом заставляют мой желудок скрутиться в тонкую трубочку из фольги. Рвота резко подкатывает к горлу, и меня начинает обильно тошнить – кашеобразная вонючая масса цвета молочного шоколада заливает мой живот и ноги. -Ах ты тварь вонючая! – неистово орёт кто-то, после чего следует очередной удар ногой по животу, от которого я чуть не захлёбываюсь собственной блевотиной. Чья-то сильная рука хватает меня за волосы и тыкает носом в вонючую лужу переработанных моим кишечником отходов. -Давай, падла, жри то, что уже выблевал! Я безвольно открываю рот, высовываю язык и начинаю медленно лизать наблеванную лужицу, не в силах как-либо противостоять своему мучителю. На вкус это…неописуемо. -Ты смотри – жрёт! И правда жрёт! – слышу я уже другой, по-детски восторженный голос – Эй, заблёвушка! Может, ты у нас ещё и сортиры будешь языком чистить? Я смотрю – тебе такое нравится! Оба голоса радостно смеются, пока я продолжаю поглощать то, что уже, когда то, побывало в моём желудке. -Вы чё творите, уроды? – внезапный женский голос застаёт нас троих врасплох – Совсем уже охренели? -Света? Ты чё тут забыла? – говорит ей один из моих обидчиков – Сегодня ж вроде не твоя смена! -А я как чувствовала, что его нельзя оставлять с вами двоими! – воинственно говорит девушка – Господи, что вы с ним сделали? Он же человек! Больной человек! -Да он животное поганое! – огрызается один из мужских голосов – Эта сука мне руку до мяса прокусила, ты сама видела! -У него был приступ! – кричит на него девушка – А тебе, дебилу конченному, нужно было быть внимательнее и не подставляться! -Слышь, ты чё-то много себе в последнее время позволяешь, Светик-семицветик – мрачно отвечает мужской голос – Чё, прошлые гематомы уже зажили? По новым соскучилась? -Только тронь, меня, урод, и твоя жопа будет круглосуточно вертеться на куканах твоих сокамерников по параше, ты меня понял? -Нихера себе, какие предъявы! Я смотрю, у тебя морда лица реально просит кирпича! Могу быстро организовать! -Э-э-э, вы, оба! Хорош волну гнать! – прервал парня и девушку другой мужской голос в комнате – Всё, повеселись и хватит! Валим отсюда! -Да, валите отсюда, ублюдки! – злобно прошипела девушка – Чтоб я ваши гнусные рожи до конца смены не видела, иначе Петрович обо всём узнает! -Если скажешь Петровичу – мы все окажемся в жопе, сестричка – ответил ей один из парней – Так что хорошенько подумай, прежде чем рот не перед ширинкой открывать. -Пошёл нахер, козёл! – прикрикнула на него девушка, и, судя по торопливым шагам и скрипу двери – оба парней ушли. Всё это время я лежал лицом в луже собственной уже чуть подсохшей блевотины и просто слушал. А что я мог ещё сделать? Тело было…ватным, пластмассовым, игрушечным. Не моим. И мне оно не подчинялось. -Лёша…Лёша, ты в порядке? – голос девушки смягчился и я почувствовал, как она предприняла тщетные попытки поднять меня на ноги – У-ф-ф! А ты тяжелый, однако! А со стороны и не скажешь – ты же практически ничего не ешь. Я просто лежал, ощущал её тёплые и нежные прикосновения и слушал мягкий голос, который с каждой секундой становился всё более знакомым и даже…родным. -Лёша, мне…мне так жаль – в её голосе появилась нотка горечи – Я…я сегодня же пойду к Сергею Петровичу и всё ему расскажу. Да, я знаю, мне тоже влетит, но…так…так, хотя бы, этих двух нелюдей отстранят от работы. Не навсегда, всего лишь на время, но…это будет правильно. Ты не заслужил такого обращения с собой. Ты не виноват в том, что таким родился. -Каким…родился… - слова выходили из меня, словно я их отливал из свинца и они со стальным звоном гулко падали из моего рта на пол комнаты. -Молчи, ничего не говори – она заботливо потрепал меня по голове – Одна я тебя не подниму, я позову кого-нибудь. Всё будет хорошо, Лёша. Всё будет хорошо. Она наклоняется ко мне почти вплотную – и я, наконец, вижу её лицо. Господи…Это же… -Сэй…бер… - сдавленно шепчу я и немигающим взглядом провожаю её удаляющуюся из комнаты фигуру – Это…ты…Сэй…бер…***
-Лёша, ты что, заснул? Мягкий и обволакивающий голос Сэйбер выводит меня из небытия. Я медленно открываю глаза и к своему ужасу обнаруживаю себя сидящим за столом в каком-то подобии больничной столовой. Что? Какого хрена? Минуту назад я лежал в луже своей блевотины, а теперь я здесь, и…как…как я здесь оказался? Что это вообще за место? Почему,…почему я нихрена не помню? Сэйбер сидела напротив меня, держа в руке алюминиевую ложу, наполненную остывшей и полной противных комочков манной каши. -Лёша, давай, тебе надо покушать – лучезарно улыбаясь, сказала она, поднося к моему рту ложку с кашей – Давай, открой ротик. -Сэй…бер… - моя челюсть и язык как будто весили целую тонну, и разговаривать было практически невозможно – Что…про…исх… -Да, вот так! – она засунула край ложки в мой слегка отрытый рот и начала рукой проталкивать кашу внутрь – Давай, Лёша, глотай, глотай! Вязкая, холодная и безвкусная субстанция, именуемая здесь манной кашей, единым комком застряла по пути в мой желудок и вскоре и начала медленно вываливаться из приоткрытого рта небольшими комочками, с влажным шлёпаньем приземляясь на обеденный стол. -Ну, Лёша, ну зачем ты так – расстроенная Сэйбер вытерла моё испачканное кашей лицо влажной салфеткой – Компота хотя бы попей. Она поднесла к моему рту стакан с малиновым, судя по запаху, напитком. Я медленно и осторожно припал к стакану губами и попытался втянуть жидкость в себя, сопровождая этот процесс громким прихлёбыванием. -Вот так, молодец – улыбаясь, похвалила меня Сейбер – А теперь глотай. Я попытался пустить компот вниз по пищепроводу, но горло отказывалось глотать. С минуту я подержал компот во рту, а затем медленно начал его выплёвывать обратно в стакан. -Господи, Лёша, ты сегодня совсем не в форме – покачал головой Сэйбер – Я…я попрошу Сергея Борисовича, чтобы он уменьшил объём седативных препаратов. Иначе ты так с голоду помрёшь. Седативные…препараты? Меня…меня что, круглосуточно пичкают успокоительным? -Здрасьте! – к нашему столу подошла, а точнее – подскочила молодая девушка в грязном больничном халате и с растрёпанными длинными волосами – А Лёша сегодня выйдет погулять? Из-за длинных прядей сальных волос, свисающих с немытой головы, я не сразу разглядел лицо девушки... -Тан…Тан… - как заведённый начал я выговаривать её имя. -Таня, ты разве не видишь – Лёша сейчас кушает – ответила ей Сэйбер – Ну, или…пытается, по крайней мере. Сможете погулять после завтрака. -Ух ты, здорово! – Таня радостно запрыгала на месте и захлопала в ладоши – Лёша будет гулять со мой, а не с тётей Светой! Лёша будет гулять со мной, а не с тётей Светой! Лёша… -Да, да, Таня, он будет гулять с тобой, а не со мной – вздохнула Сэйбер – Только, пообещай мне, как взрослая пообещай! Что ты не будешь делать с Лёшей ничего противного. Ты мне обещаешь? -Да, да, обещаю! – широко улыбаясь жёлтыми зубами, закивала Таня – Можно, можно мы уже пойдём? -Ну…ладно, хорошо – Сэйбер вздохнула и покачала головой – Ведите себя хорошо! И верни мне Лёшу до обеда, обещаешь? -Обещаю, обещаю! – весело закивала Таня – Мы просто погуляем! До обеда! Она помогла Сэйбер отодвинуть меня от стола и пересадить моё аморфное тело в инвалидную коляску, поскольку на своих двоих я не мог передвигаться от слова «совсем». -Повеселитесь, ладно? – Сэйбер помахала нам на прощание рукой – И, Таня, не смей обижать моего Лёшу. -Не буду! – оскалилась в ответ Таня, взяла моё кресло за ручки и повезла меня по безлюдным больничным кондорам. Это…это ведь больница, да? Мне…мне так кажется. Но…как я сюда попал? Что со мной не так? И почему…почему знакомые мне девушки так…странно себя ведут? Это какая-то игра? Розыгрыш? Шутка? Я…я не понимаю… -Тётя Света сказала, чтобы я тебя не обижала – недовольно буркнула мне на ухо Таня – Но мы ведь с тобой друзья, Лёша, зачем мне тебя обижать? Тётя Света – глупая, она ничего не понимает. -Тан…Таня… - каждое слово давалось мне с титаническим трудом и вызывало страшную головную боль – Куда…мы…едем… -Мы едем в одно особое место, Лёша – весело ответила мне Таня, толкая моё кресло по безлюдному стерильному коридору больницы – Тебе там понравиться! Довезя меня до безымянной двери без таблички, она достала из складок халата засаленный ключ, открыла им дверь, быстро завезла меня внутрь и закрыла нас изнутри. Комната оказалась обычной кладовой, где хранился всевозможный больничный хлам, вышедшее из употребления оборудование и всевозможные швабро-тряпки для влажной уборки. -Та…Таня… - прошептал я – Зачем… -Лёша, милый, ты только не вставай, Танечка сама всё сделает – она внезапно начала говорить о себе в третьем лице – Танечка позаботится о своём Лёшеньке… Обеими руками она взялась за мои тонкие спортивные штаны и начала с силой тянуть вниз, пытаясь оголить меня ниже пояса. В сидячем положении это было сделать не так уж просто, и после парочки бесплодных попыток Таня просто разорвала штаны в том месте, где находился мой пах. -Танечка сделает Лёшеньке сладко…так сладко… - она запустила свою шершавую ладошку мне в трусы, нащупала там вялый член, вытащила его, поднесла ко рту и буквально в одно мгновение «проглотила» головку – Лёшенька будет доволен… Я чувствовал, как её язык обвивает мой член, порхает вокруг него, как бабочка, стараясь достать до самых сокровенных эрогенных точек. Слышал, с каким влажным хлюпаньем он в очередной раз входил в её «бездонную глотку». Её поначалу размеренные движения становилась всё быстрее, всё ритмичнее. Она сосала мой член с каким-то особым остервенением, переходящим в натуральную животную ярость, казалось, ещё чуть-чуть – и она откусит его с корнем и проглотит, не подавившись. Я всё это видел, слышал, ощущал. Но ожидаемого прилива похоти, впрыскивающей дозу живительного адреналина в крайнюю плоть так и не случилось. Мой член, да и всё тело в целом, находилось в блаженном состоянии овощного рагу, и от минета Тани мне было ни горячо, ни холодно. -Почему,…почему он не твердеет? – разочарованная Таня вынула мой член изо рта и удивлённо посмотрела на него – Он ведь должен быть твёрдым! И большим! Большим и твёрдым! Почему, Лёшенька? Почему не как в прошлый раз? Прошлый раз…она…она помнит наш прошлый раз? А он у нас вообще был? Или мне всё это приснилось? -Я люблю тебя, Лёшенька! Я хочу от тебя деток! – истерично заверещала Таня, сбрасывая больничный халат и пристраиваясь оголённой задницей к моему члену – Ты должен меня осеменить! Осемени меня, Лёшенька! Она трётся об меня голой жопой в надежде, что что-то изменится,…но я могу только смотреть на неё, пускать слюни и тихо сходить с ума. Наконец, я слышу, как кто-то проворачивает ключ в замке кладовки и настежь распахивает дверь. -Господи, Таня – звучит знакомый мужской голос – Тебя ни на минуту нельзя одну оставить… В кладовую заходит пожилой мужчина в докторском халате и двое молодых санитаров. Кажется, это они сегодня отделали меня по первое число перед завтраком. При виде их троицы Таня взвизгивает и шипит, как дикая кошка, размахивая руками с длинными нестриженными ногтями. -Долбанутая сифиличка! – с отвращением говорит один из санитаров – Сергей Петрович, я давно предлагал её на конфеты посадить, как и этого шизика. -Ну, ну, Егор, нимфомания – это не приговор – почти ласково говорит доктор и качает седой головой – Пропишем ей парочку дополнительных шоковых терапий – и мозги сразу встанут на место. Если, конечно, там ещё есть, чему вставать. Оба санитара противно, как гиены, ржут над шуткой доктора. -Взять её – хладнокровно приказывает доктор – Только, прошу, аккуратнее, парни – наша Танечка не любит грубостей. Санитары снова ржут низкими, басовитыми голосами и берут Таню в кольцо. Она, не переставая по-кошачьему шипеть, бросается на одного из санитаров и получает прямо по лицу мощным боксёрским хуком. -Ну, это было лишним – качает головой доктор, пока санитары в четыре руки поднимают с пола обмякшее тело Тани и выносят его из кладовки. Я смотрю на врача и пытаюсь понять, когда я мог видеть его лицо. Оно кажется мне таким смутно-знакомым… -Ах, Алексей! Я прошу прощения за то, что мы с парнями прервали ваше с Татьяной романтическое рандеву, однако у меня для тебя хорошие новости – он по-доброму улыбается и берёт за ручки моё кресло – Пойдём. У тебя сегодня посетитель.***
В зале для встреч было настолько пустынно и безлюдно, что я с горечью подумал об очередном «приколе» доброго доктора, который, судя по всему, пичкает меня таким количеством лекарств, что я даже думать могу с трудом. -Подожди здесь, я сейчас её приглашу – говорит мне врач и выходит за дверь, а через минуту возвращается, но, вслед за ним, в зал на инвалидной коляске въезжает…О, Господи… -Привет, Лёша – Настя машет мне рукой и слабо улыбается. Он вся бледная, осунувшаяся, с большими чёрными мешками под глазами. -Поч…почему…ты… - я пытаюсь выговорить что-то членораздельное, но челюсть сводит судорогой и тут же замолкаю. -Почему я…пришла? – Настя смотрит на меня, поджав губы – После…после стольких лет? Я…наверное, я хотела извиниться за то, что всё это время была плохой сестрой. Не навещала тебя, ни разу…не позвонила. Даже на твой день рождения. Что за херню она несёт? Не навещала? Я здесь что, уже давно? Как…я сюда попал? Как она сюда попала? И почему…она в этом чёртовом инвалидном кресле? -Знаешь, я…я давно об этом думала – продолжает говорить мне Настя, как ни в чём не бывало – Всё это время, что ты здесь находишься, я…я держала на тебя обиду. Нет, не так. Я тебя…ненавидела. Я желала тебе смерти, Лёша, правда желала – всем своим…естеством. Что это за чушь? Я не могу это слушать. Это не Настя, это не моя сестра! Это что, программа «Розыгрыш»? Меня снимают скрытые камеры? ЧТО ВООБЩЕ ПРОИСХОДИТ, МАТЬ ВАШУ? -И я…я просто хотела тебе сказать…О, Господи – Настя тряхнула волосами и шмыгнула раскрасневшимся носом – Он…он меня вообще понимает? Понимает, о чём я говорю? -Большую часть суток твой брат не может ходить, есть, разговаривать и в туалет ходит исключительно под себя – снисходительно ответил ей добрый доктор – Но, да, думаю, он тебя понимает. -Лёша, я просто хотела сказать,…что я прощаю тебя – Настя, на чьих глазах поблёскивают слёзы, слабо улыбается и гладит меня по щеке – Прощаю тебя за то…что ты устроил ту аварию. Ты…ведь этого не хотел, правда? Ты просто…просто таким родился. Что? Авария? Нет, нет, нет…Это какой бред! ЭТО КАКОЙ-ТО БРЕД! ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! -Ты…ты на самом деле не виноват в том, что погибла наша мама, и в том,…что я на всю оставшуюся жизнь оказалась прикована к этому…куску дерьма на колёсиках – она издаёт хриплый смешок – Ты не виноват, просто так…сложились обстоятельства. Не стоило тебе тогда садиться за руль… НЕТ, НЕТ, НЕТ! ВСЁ БЫЛО НЕ ТАК! ЭТО ОТЕЦ! ЭТО ОТЕЦ РАЗБИЛ НАШУ МАШИНУ! ЭТО ИЗ-ЗА НЕГО ПОГИБЛА НАША МАМА, А Я СТАЛ СРАНЫМ ИНВАЛИДОМ! НАСТИ НЕ БЫЛО В ТОЙ МАШИНЕ! НИКОГДА НЕ БЫЛО! -Я прощаю тебя, Лёша – глотая катящиеся по лицу слёзы, прошептала Настя – И, надеюсь,…ты когда-нибудь простишь меня. Она разворачивается на своём инвалидном кресле и медленно едет к выходу из зала. Нет, стой, ПОДОЖДИ! ЭТО ВСЁ КАКАЯ ОШИБКА! ТЫ НЕ ДОЛЖНА СИДЕТЬ В ЭТОМ ЧЁРТОВОМ КРЕСЛЕ! Я НЕ ДОЛЖЕН БЫТЬ В ЭТОЙ СРАНОЙ БОЛЬНИЦЕ! ЭТО ВСЁ ОДИН СПЛОШНОЙ БРЕД, СОН, ГАЛЛЮЦИНАЦИЯ! Я хочу проснуться, я хочу проснуться, я хочу проснуться! Пожалуйста, Боже, если ты существуешь, я умоляю тебя, дай мне проснуться…ДАЙ МНЕ ПРОСНУТЬСЯ! -Я знаю, о чём ты думаешь, Лёша – говорит мне доктор, когда фигура Насти на коляске скрывается за ближайшим поворотом – И, нет, вынужден тебя огорчить. Это не сон. Он встаёт передо мной и пристально смотрит в глаза. Этот взгляд…я видел его тысячи, миллионы раз, но никак не могу вспомнить, угадать, распознать… -Кто…ты…такой… - оттопырив нижнюю губу и обильно пуская слюни, лепечу я. -Очень жаль, Лёша, что ты не узнаёшь собственного отца. Что? Нет…нет, нет, нет…Этого…этого не может быть… -Знаешь, в каком-то смысле, я виню СЕБЯ в случившейся аварии, пусть меня и не было тогда рядом с вами – отец раздосадовано вздыхает и качает головой – Возможно, если бы за рулём в тот день был я, а не ты, этой трагедии можно было бы избежать…Всего этого…можно было бы избежать. -Ты…это...всё...ты… - я пытаюсь встать, но тело как будто приросло к креслу толстыми корнями – Вино…ват… -Непривычно слышать это от человека, который во всех своих бедах всегда винит только...себя самого - отец, глядя на меня, горько усмехнулся - Нет, Лёша, я не виноват. Виноват только ТЫ. ТЫ перевернул ту машину. ТЫ убил свою мать. ТЫ сделал свою сестру калекой. Не пытайся свалить эту вину на меня. Я всего лишь пытаюсь тебе помочь, пытаюсь тебя исцелить. А первый шаг к исцелению души...это признание своей вины. -Я...не...вино...ват! - прорычал я с такой силой, что слюна изо рта полетела во все стороны - Пошёл...ты...в жопу! -Я знал, что с тобой будет трудно, Лёша - отец вздохнул и покачал головой - Ты всегда был упрямым. Весь в меня. Но упрямство, как и любую болезнь - можно вылечить. За моей спиной, как по волшебству, появились двое санитаров-ублюдков. -Не...трогай...те...меня… - зашипел я на них - Коз...козлы… -А ты шизик и убийца - жарко зашептал мне на ухо один из станитаров и ткнул меня носом в свою забинтованную руку - Ещё и кусаешься, как псина бешеная. -Вколите ему тройную дозу - приказал отец - Если не откинет копыта сразу - месяц пролежит сушёным овощем. -Нет...нет...нет, нет, нет! - запричитал я, тщетно пытаясь отпихнуть от себя санитаров. Один из них уже занёс над моей ярёмной веной иглу своего поганого шприца… -НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ! Крик, вырвавшийся из моей глотки, вдребезги разбил все ближайшие стёкла, а люди в комнате, до этого стоявшие на ногах, попадали на пол, задёргавшись в эпилептических конвульсиях. Из их ушей, носа, глаз и рта обильно текла алая кровь. Да, свежая кровь. Я чувствую её привкус на своих губах, в воздухе отчетливо пахнет спелой вишней. Я подхожу к своему отцу. Он лежит, истекая кровью из всех своих лицевых щелей. Ублюдок смотрит прямо мне в глаза. И улыбается. -Ты...болен, Лёша - отхаркивая кровью, шепчет - Ты...болен...я...болен...твоя сестра...больна...Мы все...немножечко...больны. -Сдохни, тварь. Я со всей силы опускаю свою ногу на его лицо. Затем снова. И снова. И снова. Я буду бить это лицо до тех пор, пока оно не превратится в кровавую кашу. Буду бить до тех пор, пока от него останется лишь мокрое место на прибрежном песке. Буду бить до тех пор, пока от него не останется вообще ничего. Буду бить до тех пор, пока… “Лёша...Открой ротик, Лёша. Каша сама себя не съест”.