Obsession

Люди говорят, что любовь сладкая, как мед, пьянящая, как вино. Твоя любовь — горькая, душная полынь. Перед вечерней погибелью день особенно прекрасен; люди называют это зыбкое, дрожащее состояние природы сумерками. Неопределенность, переменчивость в каждом движении, в каждом отблеске света на неспокойных водах реки. Цвет неба менялся резко: был то девственно-голубым, то вдруг насыщенным, порочным красным, и происходило это так быстро, что едва можно было разглядеть оттенки, насладиться полутонами. Птицы щебетали, перебивая друг друга, точно опасаясь, что это — их последняя песня, что завтра уже не настанет. Остается только это мгновение, пока синий бархат затягивает, заслоняет собой все небо, скрывая источник жизни. Голос матери прервал всепоглощающую трель, знакомый до боли, возвращающий в реальность. — Уилл! Не ходи гулять за реку! — Хорошо, мам! Мальчик заворожено смотрел на рдеющий закатом небосвод, наблюдал, как солнце аккуратно протискивалось меж двух холмов, стараясь не расцарапать румяные бока. Когда последний луч звезды скрылся за горизонтом, небо озарила яркая вспышка. Это можно было принять за удар молнии, но свет ее не погас окончательно, а округлился шаром. — Комета! — воскликнул мальчик. Блестящий, искрящийся объект стремительно приближался к земле. Ребенок бросился к мосту и замер на мгновение, вспоминая запрет матери, но интерес оказался сильнее. Босые ноги звонко затопали по деревянной поверхности, он успел пробежать лишь половину своего пути, когда комета упала на противоположном берегу, глухо ударившись о землю. Голубоватое — правда, уже не столь яркое — сияние притягивало мальчика, как луна — сомнамбулу. Стук сердца резко отдавался в висках, страх сковал движения. Мальчик нерешительно, но неотвратимо приближался к загадочному объекту. Раздвигая высокие заросли влажной травы, не обращая внимания на колючие камешки, впивающиеся в ноги, Уилл пробирался все ближе. Когда он оказался рядом, свет, исходящий от шара, окончательно погас. Перед мальчиком лежала груда перьев, пахнущих дымом, тлеющих. «Дотронься» — назойливо звенело в голове. Он робко вытянул руку, приближаясь. Тепло и энергичная пульсация, исходящие от объекта, обдавали жаром его тело. Прикосновение было горячим, оставляющим темные пятна пепла на ладони. Ощутив касание, шар начал разворачиваться, точно змеиный клубок. Перья трещали, будто ломающиеся ветки, составляя собой форму — форму крыльев, в которых все еще поблескивали оранжевые огоньки. — Что ты такое? — прошептал ребенок, испуганно глядя на то, как существо медленно поднималось, чтобы через мгновение повернуться к нему лицом. Крылья вздрогнули и сложились за спиной, как у птицы. Их хозяином был человек — удивительно красивый, высокий и сильный, с узором из причудливых шрамов на груди и руках — воин, одинокий странник. Серебристо-серые взмокшие волосы спадали на лицо, на котором темнели маслянистые разводы сажи. Поджатые губы выдавали чувство боли, которое, должно быть, нещадно скручивало мышцы после падения. Но вскоре лицо его сделалось спокойным, мягким, он взглянул на мальчика и произнес: — Не бойся, — ласково, голосом, который мог бы принадлежать самому Богу. Он наклонился, чтобы рассмотреть испуганное лицо ребенка, дотронуться до его щеки. Его ладонь была горячей, дарящей жгучее тепло. — Красивый мальчик. Когда он улыбнулся, Уилл, наконец, смог оторвать свой взгляд от крыльев и посмотреть в глаза незнакомца. Радужка была рубиново-красной, пугающе яркой и будто светящейся. Уилл подумал о гранатовых зернах, отчего во рту будто отшутился их кисловатый, терпкий привкус. Оторвать взгляд от этих глаз казалось невозможным — они притягивали, точно догорающие угольки в ночном костре. — Не бойся, — вновь произнес незнакомец и выпрямился, — я не причиню тебе зла. Ты поможешь мне? — Помочь? Я? — дрожащим голосом отозвался мальчик и попятился назад, спотыкаясь. — Только ты. Взгляни на мои крылья. Раздался треск расправляющегося крыла. Белый пепел, подхваченный ночным ветром, закружил вокруг, оседая на волосах и влажной коже. Крыло распахнулось на всю длину — огромное, угольно-черное. Оно не было идеальным: пробитое, прожженное, будто изъеденное молью покрывало. Существо покачало головой, выражая недовольство. — Ты — птица? — спросил Уилл, рассматривая крыло, подходя ближе. — Не совсем, — незнакомец широко улыбнулся, и мальчик увидел, как два белых, острых клыка сверкнули в темноте. Он должен был испугаться — эта мысль промелькнула в его голове, но отчего-то желание подойти ближе становилось только сильнее. — Ты упал? — шаг навстречу. — Верно. Так ты поможешь мне, малыш? — он вновь нагнулся, вглядываясь в лицо Уилла. — Что я должен сделать? — Самую малость — накорми меня… Холод пробежал по спине ребенка, ощутимый, точно кто-то провел по коже мертвячьей рукой. Он еще раз осмотрел существо с головы до ног, заключая, что тот необычайно велик, особенно в глазах восьмилетнего мальчика. Улыбка незнакомца становилась шире, вновь обнажая небольшие клыки, внушая мысль о том, что лучшим ужином для этого существа может быть только сам Уилл. — Я — не монстр, — словно прочитав мысли ребенка, произнес незнакомец, — ты можешь принести мне то, что ешь сам. — Шоколад? — Что-то посытнее, мне нужно много сил. Он смотрел таким ласковым, преисполненным нежности взглядом, что страх вновь исчез из сознания Уилла, освобождая место для доверия. — Мама не разрешает мне ходить за реку, — с досадой произнес мальчик, бросив в сторону дома обеспокоенный взгляд. — Но ты ведь здесь. Возвращайся завтра, я буду ждать тебя. — Уильям, где ты?! — взволнованный голос матери донесся из-за реки. — Твоя мама беспокоится, беги домой. Ты вернешься завтра, — это был не вопрос. Он быстро вырвал блестящее перо из своего крыла и вложил его в руку мальчика, больно сжимая маленький кулачок в своей сильной руке. — Никогда и ничего не бойся. Уилл сорвался с места и побежал через мост, боясь оглянуться. Ворвавшись в свою комнату, мальчик спрятал «подарок» под подушку и какое-то время стоял, закрыв глаза, уткнувшись носом в ладонь. На ней остался запах дыма, запах незнакомца. От него становилось не по себе, увиденное не укладывалось в голове. Реальность, привычная и изученная за восемь лет жизни, никак не могла вместить в себя человека с крыльями, но перо лежало под подушкой, Уилл несколько раз убедился, что так оно и есть: не пропало, не испарилось. Человек-птица был там, в поле, говорил с ним — это потрясающе! Уилл хотел бы все рассказать матери, выплеснуть свой восторг, но он знал — она не поверит его словам. Всю ночь он не мог заснуть. Переполняющие эмоции заставляли с закрытыми глазами видеть престранные картинки о том, как незнакомец то позволяет прокатиться на своей спине, поднимаясь ввысь, к звездам, то охотится на него, поблескивая красными глазами в непроглядной темноте. Смятая постель показалась душной и мокрой, подушка превратилась в бесформенный ватный ком. Уилл нервно отбросил ее в сторону и, забравшись на подоконник, принялся всматриваться в монохромный синий пейзаж. Река, точно усыпанная серебряными монетами, продолжала свое беспрерывное движение, озорные лунные блики купались в ее быстрых водах. «Он где-то там», — думал мальчик, и на его детском лице сияла радостная улыбка. Маленький секрет, огромная тайна — они вдруг стали смыслом существования. Рано утром Уилл проснулся от того, что все тело ужасно ломило; он заснул прямо на подоконнике, прижавшись щекой к прохладной поверхности стекла. Поджатые ноги затекли, и теперь, когда он спустился с окна, они совсем не слушались. Каждый неуклюжий шаг отзывался болью, но мальчик не обращал на это внимания. Он быстро спустился вниз и пробрался на кухню, чтобы собрать еду для человека-птицы. Присыпанный мукой хлеб, четверть головы сыра, пара яблок и куриное яйцо — все, что удалось найти, было аккуратно завернуто в льняное полотенце. Воздух ранним утром свеж и легок. Кажется, что только он способен наполнить легкие до предела, что только его можно вдохнуть глубоко, что только от него распирает грудную клетку. Во рту оседает привкус травы, речной воды и дерева. Уилл почувствовал дрожь во всем теле — то ли от утренней прохлады, то ли от волнения перед встречей, но его это не напугало; преодолев преграду в виде моста, он по памяти бросился в высокие заросли травы. Роса холодила кожу, вызывая стайки мурашек. Что-то темнело впереди. Это был он — человек-птица спал, свернувшись, как зверь. Шум подминаемой босыми ногами травы разбудил его. Сегодня он был еще прекраснее — теперь мальчик мог лучше рассмотреть его лицо. — Я принес тебе еду, — подходя ближе, опускаясь рядом, проговорил Уилл. — Я знал, что могу на тебя положиться, — он развернул принесенный сверток и довольно улыбнулся увиденному угощению. — Спасибо, малыш. — Меня зовут Уилл, — произнес мальчик, неотрывно наблюдая за тем, как незнакомец жадно поглощает все то, что он для него принес. Ему было неловко так открыто, изучающе смотреть на него, но он ничего не мог с собой поделать. Его завораживали резкие движения, сосредоточенность, застывшая на этом идеальном лице. — Уже не боишься меня? — улыбаясь тому, с каким восторгом ребенок смотрел на него, спросил незнакомец. — Не знаю… — Хочешь узнать мое имя? — Да. — Я — Ганнибал. Он протянул руку и сжал детскую ладошку так сильно, что Уилл не сдержался и, тихо ахнув, зажмурился от боли. Ганнибал встревожено посмотрел на него, отложил ломтик хлеба и заключил холодные пальцы мальчика меж своих ладоней. Неожиданно Уилл почувствовал тепло, от которого боль стремительно утихала. Открыв глаза, он увидел, как Ганнибал дышит на его пальцы, согревая. Когда весь воздух был выпущен из легких, он нежно коснулся губами руки, которой причинил боль. — Прости, малыш. Я забыл, что ты еще ребенок. — Пустяки, мне не больно, — стыдливый румянец поцеловал детские щеки, и Ганнибал лукаво улыбнулся, вернувшись к своей трапезе. Уилл хотел исчезнуть, но не мог сдвинуться с места от неловкости. Он пытался вспомнить, когда мать последний раз проявляла к нему нежность, но на ум не приходило ровным счетом ничего. Ее забота и любовь заключались только в словах наставления, предостережения, поучения. Она давно перестала целовать его на ночь, обнимать перед тем, как он отправится в школу. Получив сейчас эту порцию ласки, он захлебнулся ею. — Мне нужно идти, — дрожащим голосом произнес он и поднялся на ноги. — Возвращайся ко мне. Мои крылья сейчас зависят только от тебя, — он подмигнул, а Уилл только сейчас заметил, что глаза его больше не имели того завораживающего рубинового цвета. Утром они приобрели какой-то маслянистый блеск, оттенок смолы, застывшей на шершавой сосновой коре. Медленно пятясь назад, едва не упав, мальчик сорвался на бег. Он бежал, думая, что теперь точно не вернется. Но едва он миновал мост, за ребрами будто засел тяжелый камень — сдавливающий, мешающий вздохнуть полной грудью. Еще никогда он не испытывал ничего подобного. Он не мог дать определения этому отравляющему чувству, но глядя за реку, всматриваясь в густые заросли, ощущал, как этот камень тяготит, тащит назад. Ганнибал вдруг стал так необходим, что он возвращался к нему каждый день. Воруя еду, выслушивая ругань матери за то, что он пропадает неизвестно где целыми днями, он мчался прочь из дома — в непогоду ли, в зной — к своему новому другу. Крылья человека-птицы крепчали, восстанавливались перо за пером — прекрасные, мощные. Ганнибал показывал Уиллу результат его стараний, всякий раз расправляя их в стороны, пытаясь взлететь — невысоко, лишь поднимая пыль от сухой земли и выжженную траву в воздух. Уилл заливался смехом, когда мужчина подхватывал его на руки, щекоча. Земля ускользала из-под ног, а на горизонте появлялись места, до этого не попадавшие в поле зрения ребенка. Когда крылья окончательно окрепли, Ганнибал смог поднять Уилла намного выше. Это случилось ночью. Уилл украдкой вышел из дома, убедившись в том, что мать давно спит. Месяц освещал мост — лунная дорожка, ведущая в сказку. Он нервничал — утром Ганнибал пообещал показать ему что-то особенное, но всего рассказывать не стал. — Я заждался тебя, — голос мужчины раздался откуда-то сверху. Уилл взглянул на высокий дуб и радостно хлопнул в ладоши, увидев Ганнибала на одной из верхних веток. — Ты взлетел так высоко? — подбегая к дереву, хватаясь за его широкий ствол, зашептал мальчик. — Еще выше! — воскликнул мужчина и бросился вниз. Крылья распахнулись, едва он не коснулся земли, и понесли его ввысь. Удивительно легким и плавным был его полет. Уилл заворожено глядел на это невероятное зрелище, задыхаясь восторгом, желая смеяться и кричать. Ганнибал резвился в воздухе, как выпущенная на волю птица. Он взлетал так высоко, что в ночном небе его было невозможно различить, а затем камнем падал вниз, чем ужасно пугал Уилла. — Прошу, перестань! — воскликнул мальчик. — Я говорил тебе, чтобы ты никогда и ничего не боялся, ты забыл? — смеясь, отозвался мужчина. Он опустился на землю рядом с ребенком, обнимая его плечи. — Давай, залезай ко мне на спину, я ведь обещал показать тебе что-то прекрасное. — Я уже увидел, — смутился Уилл. — Ты заслужил увидеть то, что вижу я, — он ловко подхватил мальчика на руки и усадил к себе на спину. — Держись крепче, малыш. Когда качаешься на качелях, в тот самый момент, когда земля исчезает, а перед глазами возникает только лишь небо, сердце заходится удивительным ощущением счастья. Отрыв от реальности, иллюзия полета дарят чувство свободы. Настоящий полет заставляет счастье выплескиваться наружу: криком и смехом, истеричным воплем и всеобъемлющей любовью. Уилл крепко держался за плечи Ганнибала не столько от страха, сколько от желания разделить с ним свою радость, поделиться теплом, которое переполняло его. Веселье, точно щекочущая пенная волна, разливалось по всему телу. Чувство опасности, азарт подстегивали посмотреть вниз. Он нагнулся вперед, прижимаясь щекой к волосам Ганнибала, и посмотрел. Ночь и высота украли землю, тьма создавала иллюзию бесконечной глубины. Сорвешься — и твое падение будет вечным. Небо над головой, небо под ногами, а вокруг — белые огоньки, точно стайка светлячков. — Смотри, малыш, млечный путь, — Ганнибал указывал не белесую дымку вдалеке. Казалось, что до нее можно дотянуться рукой. — Знаешь, что это? — Нет, что? — Дым из трубки Бога! — рассмеялся мужчина. Уилл представил себе, как седовласый Бог, накручивая кончик бороды на палец, выпускает клубы дыма в ночное небо. Звезды путаются в них, вязнут, как мошки, упавшие в липкий сироп. Уже лежа в своей постели, натягивая одеяло на лицо, Уилл все сильнее жмурил глаза, стараясь вновь увидеть звезды. Душный воздух пах Ганнибалом, его волосами и перьями, на руках будто ощущалось его тепло. Человек-птица представлялся Богом, который вдруг решил поиграть с маленьким мальчиком. Утром святой образ был навсегда разрушен. Уилл не мог оставаться в доме — вчерашняя воздушная прогулка продолжала будоражить сознание. Выпив стакан молока, Уилл побежал за реку. У него был подарок для Ганнибала — плитка шоколада. Она, конечно, была несравнима с эмоциями от полета, но, как и полет для Уилла, была чем-то новым для человека-птицы. Они договорились встретиться, когда солнце будет в зените, но ослепительный диск едва поднялся из-за горизонта, когда Уилл уже пробирался сквозь густые заросли. Что-то подсказывало ему остановиться, какое-то мерзкое, липкое чувство внутри говорило: «Не ходи туда», но он упрямо шел вперед, пока не замер от увиденного. Лицо Ганнибала — окровавленное, дикое — сделалось виноватым, когда он обернулся к ребенку. Олененок в его руках казался живым, несмотря даже на разорванное горло. Его стеклянные глазки глядели на Уилла, просили помочь, но было уже слишком поздно. Мужчина спешно вытер кровь со своих губ и потянулся к мальчику — длинные пальцы, отнявшие жизнь, дрожали. — Не уходи! Пожалуйста! — Убийца! — едва сдерживая рыдания, прокричал Уилл и упал на землю, пряча лицо в ладонях. Все было без движения. Слышны лишь тихие всхлипывания и шелест крон, играющих с ветром. Теплые объятия обрушились будто с неба, запах перьев и крови заменил собою все прочие запахи. — Ты должен мне доверять, — голос мужчины прозвучал над самым ухом. — Это было необходимо. Необходимо для моих крыльев. — Но вчера они были сильны! — Недостаточно для дальнего пути, — теплая улыбка на губах, в трещинках которых все еще угадываются кровавые нити. — Дальнего пути? Ты что, оставляешь меня?! — обида быстро сменилась злостью. Уилл оттолкнул от себя мужчину, поднимаясь на ноги. — Я вернусь к тебе, если ты захочешь. Не обращая внимания на детские сопротивления, Ганнибал взял ребенка на руки и прижал к своей груди. Уилл замер, думая о том, что не слышит, не чувствует стук его сердца. — Так ты хочешь, чтобы я вернулся? — Да. Ганнибал парил над Уиллом мгновение, тепло вглядываясь, держа его за руку. Когда их пальцы перестали касаться друг друга, он улыбнулся и взмыл вверх быстро и шумно, оставляя за собой маленькие пушистые перья, моментально обернувшиеся пеплом. Уилл бежал за ним, едва различая маленькую черную точку в небе. Видел ли он? Бежал, захлебываясь слезами. Слышал ли он? Вскоре черная точка потерялась среди облаков, словно ее никогда и не было. Уилл вспоминал человека-птицу, пока воспоминания не стали казаться сном. До тех пор, пока угольно-черное перо под подушкой не оказалось вороньим.