***
Нам нужно поговорить (Рин). После всех событий, произошедших буквально за два дня, слова Рин доходили до него сквозь густую дымку. Если бы неделю назад он получил от неё такой текст, то в его душе произошло бы сразу несколько революций, как в конце 18 века в многострадальной Франции. А сейчас внутри подозрительно пусто. Место и время (Какаши). Сейчас У меня (Рин) Буду через 20 минут (Какаши). Экран телефона погас. Какаши сдал назад, вывернул руль, машина тронулась, оставляя за собой узорчатые борозды снега. Горбачевская коробка осталась в прошлом. Уезжать, не оглядываясь, возможно, правильно, и уходить, не обернувшись, тоже. По дороге мужчина ещё долго размышлял, как докатился до жизни такой. Вроде бы всё есть: деньги, верные друзья, даже любящая девушка (имелась). А на душе неспокойно. И чем дальше машина удалялась от дома Аюри, тем сильнее внутренности сжигала тоска. Юный мальчишка, спрятанный куда-то в уголок подсознания, кричал: Что ты творишь? Разворачивайся и извиняйся, очень долго извиняйся, но добейся своего. Но мужчина в нём говорил: Отпусти и не порти девушке жизнь своими проблемами и головными заморочками. Зато маленький ребёнок, сидящий уж совсем глубоко в душе, застенчиво спросил: Ты любишь Аюри? Да или нет, ответ прост. Какаши не хотел огорчать дитя, поэтому сам себе молчал. Любовь для него всегда была запретным плодом, а его бесстрастная в эмоциональном плане натура вкупе со склонностью тщательно продумывать жизнь и докапываться до истины всё лишь усугубляли. Не готов он ответить на такой философский вопрос про любовь. И не готов даже сам себе ответить, любит ли он Аюри или нет. Мерседес завернул в спальный район и припарковался на платной парковке у многоэтажки. Разобравшись с оплатой и местным сторожилой, объяснив кто он и зачем тут объявился, Какаши направился в нужный подъезд. У двери он остановился с занесённой к звонку рукой. «А что если она хочет быть со мной? И навсегда отпустила Обито? Буду ли я рад?» Его мучали подобные мысли уже давно. Главный вопрос, который не давал покоя, — что он хочет от этих отношений? И хочет ли вообще... В своей любви Хатаке не сомневался ни на миг, по крайней мере, в прошлом она присутствовала в его сердце. А сейчас? Сейчас он готов признать её? Он стоял на пороге в прямом и в переносном смыслах, обдумывая бурю эмоций и фильтруя их в здравый смысл. Он определённо скажет нет Рин. Тут сомнений тоже не находилось. Но... Всегда это дурацкое но... Что он чувствовал к ней на данный момент? Любовь? Прерывая размышления, дверь кто-то отпёр. Рин шагнула к нему навстречу со слегка испуганным видом. Со стороны было видно, что слёзы лишь недавно высохли на её лице, а небольшой вихрь в прическе подсказал ему, что причесалась она сегодня только для встречи с ним. Домашние тёмные штаны и обтягивающая футболка того же оттенка. Рин не изменилась в своём простом, но изысканном вкусе, но незримо изменилась внутри. Что она сейчас испытывала по отношению к нему? Не то же ли самое, что и он? — Ты пришёл? — жалобно поинтересовалась Рин. — Как видишь. Они стояли друг напротив друга и молчали, между ними протянулась неловкая пауза. Рин пришла в себя первой, моргнув. — Заходи, Какаши. Следом за ней мужчина зашёл в светлый коридор квартиры с огромным бежевым шкафом у стены. — Я сделаю чай, — не оборачиваясь, сообщила Рин и упорхнула на кухню. Как будто им и так не было максимально неловко перед друг другом, нужно ещё добавить сюда чайные посиделки. Но он не возразил — бесполезно. Лишь снял обувь у порога, повесил зимнее пальто на вешалку и прошёл в ванну. Ему не хотелось смотреть в зеркало, пока он мыл руки, он боялся увидеть свой жалобный и забитый вид или подонка, коим сейчас себя считал. Пришло время вернуться к неловкому разговору. На кухне на просторном подоконнике как обычно стояло огромное количество цветов. Её самые любимые — орхидеи — можно было легко отличить. В его глазах запестрило разными оттенками розового, фиолетового и белого. Хатаке обожал её за садоводческие качества, если быть честным, он просто её обожал — всё, что с ней было прямо или косвенно связано. В уме за это Какаши дал себе пощечину. На круглом столе цвета слоновой кости, в центре которого стоял букет с ещё неувядшими алыми розами, уже лежали приборы — две нежно-голубые фарфоровые изогнутые чашки и пузатый чайник. Рин молча взяла его в руки и по очереди налила содержимое в чашки. Тишина съедала изнутри. — Как прошёл день? — воспользовалась она попыткой начать разговор. — Паршиво, — мужчина посмотрел ей в глаза, отчего девушка пристыженно их отвела. — От Обито? — продолжал напирать Какаши. — От Обито... — голосок предательски дрогнул. — Красивые... — последовал неопределенный ответ. Друг ещё пытался вернуть Рин, скорее всего, даже оставил эти цветы под дверью в надежде на то, что она их подберёт и... угадал. — Не мучай меня, Какаши, — хрупкие пальцы поставили на блюдце чашку с мелодичным звоном. — Я не смогла сказать ему правду... как и не смогла выбросить подарок. Я слабый человек и не могу б-быть с Обито.. — в уголке глаза собралась слезинка, что заставила Нохару проморгаться. — Почему ты так решила? — Изменила ему... я. С тобой... лучшим другом. — Ничего не было, — никто больше не пил чай, он удручающе остывал и поднимал в воздух облачка пара. — Кто здесь виноват, так это я, а не ты. Я позволил себе- — Нет, Какаши, это моя вина! — смело вскинула она голову, сверкнув легким безумием. — Я тебя спровоцировала своими откровениями, а ты- — Поддался им, — закончил Хатаке фразу за неё. — И это не провокация, когда человек делает то, чего хотел давно. — Давно? — повторила она удивленно. — Неприлично давно. — Почему ты раньше не сказал? — не выдерживая откровений, Рин принялась разглядывать свои коленки. Какаши пришлось немного собраться с мыслями прежде чем ответить, но в конечном итоге он нашёлся с ответом: — Потому что видел, что вы счастливы. Ты счастлива. Потому что Обито тебя сильно любит и ты для него — весь мир. Потому что я никогда не смогу заставить тебя так же широко улыбаться, как он. Потому что моя любовь ненастоящая, — Какаши бесшумно встал со стула, сердце стучало к этому моменту уже где-то в горле, стремительными шагами мужчина прошёл к выходу, за спиной засеменила Рин, догоняя. Этого ему только не хватало — быть пойманным путами совести. — Постой! Ты умеешь любить, — её холодные пальцы сомкнулись на его запястье, Хатаке остановился и нехотя повернул корпус к ней. Тёплые карие глаза влажно блестели. — Ты умеешь любить, — повторилась. — Я всегда чувствовала твою любовь к нам, но хотела ощутить её... как к женщине, но никогда такого от тебя не получала. Не видела... Прости меня, я испортила нашу дружбу, — крупные слёзы текли пронырливыми ручьями по щекам. Он добился Её эмоций, чистых, но ему они были не нужны сейчас, потому что заставляли внутренности больно сжиматься. — Пожалуйста, не плачь, — Хатаке притянул девушку к себе, позволяя бессильно прижаться к своей груди и окропить её слезами. — Ничто не сможет испортить нашу дружбу. Тебе нужно успокоиться. — Мне страшно... — честно призналась Нохара, что он слышал от неё впервые за все годы знакомства. — Я чувствую только боль, я разучилась любить. — Тебе кажется, всё пройдёт, ты разберёшься в своих чувствах, — говорил Какаши им обоим. — Я не испытываю тех же чувств, что и ты ко мне. Я разучилась любить. И Обито... он столько для меня сделал, а мне лишь больно. От того, какой он хороший. Хатаке желал закрыть уши, не слушать откровения. Карточный домик внутреннего спокойствия рушился на глазах. И сейчас словно громом в голове прозвучала отчетливая мысль: «Она уже не любит меня, как мужчину...» Мужчины должны быть сильными. — Всё пройдёт, ты разберёшься в своих эмоциях. Я всегда буду рядом, чтобы помочь. — Не злись на меня, пожалуйста. — Я не могу на тебя злиться. — Я тебя запутала своим признанием. Мне так стыдно. Я хотела сказать тебе то, что мучило меня годами. А сейчас я... — Всё в порядке. Я тоже признался тебе в том, что мучило меня. Эти чувства в прошлом, я обещаю, мы только друзья. — Правда? — она подняла на него заплаканные глаза, как у оленёнка, от такого вида не расстроится разве что психопат. — Правда. Чем больше он загонялся по этому поводу, тем запретнее становилась любовь к Рин. А запретный плод сладок. Его ядовитый сок прожигал дыры в совести. Рин была несбыточной фантазией для него, боевой подругой, девушкой лучшего друга. Всё стало запутанным. Она столько для него делала. Столько, что в конечном итоге сердце Хатаке оценило её заботу по-своему, поглумившись над ним. Он завидовал отношениям Рин и Обито. Учиха безоговорочно и бесповоротно любит Рин, всегда, сколько он его помнит. Ему никогда не хотелось такого же, но всегда было интересно понять эту страсть, обуздать, прочувствовать. Но с ним такое никогда не случалось. И он зацепился за нежные чувства к Рин, как клещ. Он любил её, но никогда так же сильно, как Обито. И никогда у него так же не получится. Сердечный спазм отпустил Хатаке в машине, когда он возвращался в пустую холостяцкую квартиру. Рин плакала и плакала, и он за неё сильно испугался, но выслушал — все до последнего. Мужчина убедился в том, что между ними больше ничего не будет. Это решение подозрительно обрадовало, что его отпустило. Всё разрешилось само собой. Остался лишь стыд перед друзьями. Он обязан их помирить.***
Знал бы он тогда, как больно станет потом. Когда Аюри начнёт являться к нему во снах, провожая осуждающим взглядом и разворачиваясь к нему спиной. Как ему будет не хватать тепла — горячего, живительного, которым пылали чувства Аюри к нему. Первые несколько месяцев Хатаке списывал всё на привязанность, а повторяющиеся сны с её участием на желание психики избавиться от проекции Аюри в памяти, как сказал бы психиатр. Но... Так не происходило с другими бывшими. Ни с одной. Они встречались всего ничего, но... Какаши стал убирать рабочий стол тщательнее обычного, распихивать папки в аккуратные ряды, убираться чаще. Чтобы ненароком не напомнить себе о неаккуратности бывшей подчиненной. В офисе разрешил носить короткие юбки и шпильки, чтобы доказать себе: Аюри не особенная. Его просто привлекало упругое тело. Но... тут тоже всё терпело крах. Его взгляд не цеплялся за стройные ножки других женщин. И набатом в черепной коробке стучало: не она, не то, не так. Его взгляд часто блуждал по прохожим, ища знакомое родное лицо. Он её никогда не находил. И одновременно боялся найти. Конечно, это не любовь. Это одержимость. Выбросив окурок в урну, Хатаке прошёл по коридору и зашёл в лифт. В рот он засунул мятную жвачку. Приведя внешний вид в порядок в уборной и промыв хорошенько руки с мылом, чтобы не пахло, видный начальник уточнил у ресепшионистки, пришёл ли аудитор или нет, и направился в переговорную. «Он наконец-то приехал. Слава волхвам...» Его ждал сюрприз. Он открыл двери и увидел... — Аюри?