Так или иначе

      Бледный и худосочный в свете рабочего дня Бродвей журчал нестройно, точно разлаженный оркестр: автомобили грубо перебивали хор голосов да клекот каблуков под спешными шагами, а на узком тротуаре, грозя снести встречных прохожих, вихрем пролетали мальчишки-почтальоны на велосипедах, с энтузиазмом ударяя по клаксонам, чей хрупкий звон рассыпался бисером по асфальту, теряясь в длинных полах строгих пальто на плечах нерадивых музыкантов.       То была давно въевшаяся в поры симфония сизых будней — гимн Нью-Йорка в утро понедельника, который, в общем-то, не отличался и от мелодии во вторник, и в среду; то была привычная суета, чей ритм вращал шестерни в груди людей, которые работали, спешили по делам, носили кейсы и пили кофе. Но сегодня, именно сегодня музыка сплетенных артериями улиц под кожурой Большого Яблока звучала совершенно иначе. Так, пожалуй, казалось Тине Голдштейн, которой страшно резал слух этот неравномерный шаг слева в походке чуть бочком, мягкое бормотание в ответ на ее задиристые реплики и какой-то тонкий шорох, смахивающий на кашель, который доносился из нагрудного кармана синего пальто. Тина насупилась и крепче сжала пальцы, которые обхватывали локоть его обладателя.       — Если бы вы только применили забвение, ничего бы не случилось, — разочарованно простонала она. — Вы ставите под угрозу все магическое сообщество! Вы хоть понимаете, насколько это опасно?       — Понимаю… мисс Голдштейн, — Ньют осторожно покосился на нее — брови ястребами сведены, обескровленные губы сжаты. — И мне, правда, очень жаль, что так вышло.       — И эти ваши твари… — На бледном лице Тины отразилось отчаяние. — Если ваш чемодан в самом деле оказался в руках не-мага, — нет, спасибо! — Она даже не взглянула на пышного продавца в кондитерской лавке, который с дружелюбной улыбкой предложил ей леденец на палочке. — …То боюсь только вообразить, что с ним случится, когда… — Она вдруг ахнула и внимательно воззрилась на Ньюта расширенными глазами. — Мерлинова борода!       — Смею вас уверить, что они не представляют никакой опасности, — торопливо произнес он и замолк, точно задумавшись.       — Никакой опасности?! — с ужасом воскликнула Тина. — Мистер Скамандер, ваш чемодан сейчас находится у не-мага! У человека, который не владеет магией!.. — У нее перехватило дыхание. — Он даже не сможет защитить себя!       — Я не думаю, что это ему действительно потребуется, — мягко сказал Ньют, словно успокаивая Тину, которая дикими глазами буравила его профиль. — Только если он не станет трогать оккамиев… — Он закусил губу, лихорадочно соображая. — И не будет приближаться к Фрэнку…       — Что?..       — Видите ли, — Ньют растерянно взглянул на нее, — оккамии не любят, когда их трогают. Они расценивают это как опасность и обороняются… Ну, то есть, — он растерянно потер переносицу, — последствия могут быть, эм… Не очень приятными.       Тина с недоумением уставилась на него, и он поспешил добавить:       — Но не беспокойтесь…       — Мистер Скамандер, — медленно произнесла она директорским тоном, заглушив его голос, — в лучшем случае вам грозит депортация из страны с пожизненным запретом на въезд в США.       Ньют озадаченно нахмурился — он явно не рассчитывал на такие приключения, когда отплывал в Нью-Йорк.       — Вам следовало подробно изучить наши законы до своего приезда, — продолжала Тина. — Но, как вы знаете, практика показывает, — она усмехнулась, — что лучше всего они проверяются в действии… Как раз на таких, как вы.       Ньют нервно поджал губы, опустив взгляд.       — У нас в Англии совершенно другие законы, — произнес он задумчивым тоном. — Куда более продвинутые, чем здесь, как я теперь понимаю.       Тина со свистом втянула воздух, с трудом сохраняя самообладание.       — Что ж, утешайтесь мыслью о том, что вы вернетесь обратно скорее, чем планировали, — протараторила она, глотая окончания слов — то ли от взыгравшего румянцем на щеках волнения, то ли от спешки, с которой сыпались слова. — Так что поищите аплузские шишки…       — Аппалузские пушишки.       — …пышки где-нибудь в другом месте! — Тина скрежетнула зубами и, бесцеремонно подтащив Ньюта, завернула в небольшой переулок, чтобы сократить путь до дома.       — Вы, вы не сказали, что мне грозит в худшем случае, мисс Голдштейн, — выдохнул он, споткнувшись — лишь с виду казавшись хрупкой, на деле Тина с силой тащила его за собой, заставив его резко сманеврировать, чтобы не врезаться в мусорный бак.       — Попробуйте догадаться сами, мистер Скамандер, — она сверкнула глазами в его сторону, с чувством шлепая по маленьким лужицам, до которых не добирался солнечный свет в теневом промежутке между домами. — Будь моя воля, вас бы уже арестовали и повели на судебное разбирательство под конвоем.       Раздался легкий смешок, и Тина резко повернулась к Ньюту, который лучезарно улыбался асфальту, заставив ее удивленно приподнять брови.       — Кажется, вам от этого только весело? — Жженая язва скользнула в ее высеченном тоне — Тину задело это его вдруг некстати поднявшееся настроение, когда ситуация действительно обстояла серьезная и не подразумевала никаких забав.       — Извините, пожалуйста, — Ньют робко посмотрел на нее, и его добрая, ласковая улыбка совершенно обезоружила ее воинственный запал, заставив Тину неожиданно (и тоже совсем некстати) смутиться. — Просто… Я подумал о том, что… Это и впрямь большая удача, что вы не аврор.       Тина чуть не задохнулась от вмиг вспыхнувшего внутри возмущения.       — Это ненадолго, мистер Скамандер! — сурово промолвила она. — Мадам Пиквери узнает о ваших проделках и, поверьте мне, назначит вам за них достойное наказание!       — Мне показалось, что она была обеспокоена чем-то другим, — задумчиво произнес Ньют. — У вас в Нью-Йорке, похоже, и без меня хватает проблем.       — Об этом я вам и говорю, — пробубнила Тина под нос. — Вы действительно совершенно некстати прибыли в Нью-Йорк, — она смерила Ньюта подозрительным взглядом и тяжело вздохнула. — Пожалуйста, скажите честно — что именно вас сюда привело?       — Я же сказал: я приехал сюда за подарком для друга на день рождения. Мне нужны аппалузские пушишки…       — Вы действительно думаете, что я этому поверю? Вы не могли пропустить в прошлогодних газетах новость о том, что мы избавились от заводчика… — Тина застыла на месте, подступившись к огромной луже после ночного дождя, расстелившейся на всю ширину тротуара. — …Аплузких пышек, — растерянно закончила она, выпустив руку Ньюта. Она задумчивым взглядом обвела переулок, лихорадочно соображая о том, как бы его пересечь и при этом сохранить сухими ботинки, и машинально выхватила волшебную палочку, одним взмахом которой она могла быстро избавиться от нежелательного препятствия. Но Ньют вдруг резко перехватил ее руку, обхватив тонкое запястье пальцами, отчего Тина вздрогнула, уставившись на него, и кивнул в сторону влюбленной парочки по ту сторону лужи, на которую она не обратила внимания.       — Ваши законы распространяются только на приезжих? — с доброй усмешкой произнес он. Тина смерила его придирчивым взглядом.       — По крайней мере, я бы не преминула воспользоваться забвением, — проворчала она, но палочку спрятала. Тем временем не-маги решили проблему переправы куда более легкомысленным способом: юноша с довольным видом подхватил свою возлюбленную на руки и ступил прямиком в воду в добротных кожаных ботинках. Он непринужденно пересек лужу, а девушка, вцепившись в подол своего шелкового платья, которое приоткрывало ее изящные тонкие ноги в изумительных бордовых туфлях на ремешках, заливисто смеялась, и смех ее эхом отскакивал от кирпичных стен зданий, напоминая серебристый трезвон дверного колокольчика.       Добравшись до сухого островка тротуара, он опустил ее на ноги, и счастливая улыбка озарила его лицо. Вдвоем они, с головой погруженные друг в друга, смеясь и перекидываясь нежностями, прошли мимо густо покрасневших Тины и Ньюта, которые нервно переступали с ноги на ногу, гипнотизируя мутную воду растерянными взглядами. Тина мельком посмотрела на Ньюта и судорожно вздохнула, бессмысленно елозя большим пальцем по гладкой ручке чемодана, который она держала в повлажневшей руке. Она не могла понять, почему была так смущена, и жар бесперебойно вился алым на ее лице; сердце как-то болезненно сжалось, отдаваясь неистовым пульсирующим гулом где-то в горле, и Тина урывками хватала вдруг загустевший между ними воздух, которого будто бы не хватало на двоих.       Ньют облизнул сухие губы и взглянул на Тину, у которой лицо больше не было стянуто холодным отчуждением и недовольством: ее черты ослабили металлическую хватку, приняв сконфуженный вид, который очаровательно оттенил румянцем ее щеки и губы, что были закусаны до каких-то неимоверных усилий. Он неловко ссутулился, почувствовав, как внутри него словно что-то перевернулось — одновременно с тем, как Тина обернулась к нему, и пряди ее темных волос из-под шляпки-клош скользнули по ее мягкой щеке, всколыхнувшись от резкого движения головы. Он испытал странное чувство, которое вдруг вспыхнуло в нем свечой, когда он вперился взглядом в эти локоны, которыми бы быть ему, чтобы вот так же коснуться ее щеки украдкой…       Словно отгоняя наваждение прочь, Ньют резко мотнул головой и перевел взгляд на ее блестящие глаза, с выражением какого-то отчаяния на лице — от осознания этой странной тяги, которая заставляет его бесстрашно тянуться рукой к каждому из зверей, чтобы узнать их, почувствовать пульс жизни под шерстью или чешуей. Но он никогда бы не подумал, что то же желание взыграет в его груди по отношению к человеку — да нет, именно к Тине, и не за тем, чтобы понять, из чего же она слеплена, а просто поддавшись бессознательному порыву, какому-то глубоко затаенному древнему рефлексу, который зудит внутри именно тогда, когда твой взгляд крючком сцепляется с чьим-то и ты понимаешь где-то периферийно, шестым или куда более таинственным чувством внутри, что эти глаза напротив, наверное, станут дороже всего, что у тебя когда-то было.       И ловушка ведь захлопнется, и не вырваться впредь из их теплого плена, нет.       Но взгляд ее заиндевел, Тина поджала губы, снова приняв на себя важный вид, и, вздрогнув, потянулась рукой к Ньюту, чтобы опять сцепить пальцы на его локте.       — П-пойдем по другому пути, — просипела она, разворачиваясь обратно. Ньют позволил ей себя увести, и вскоре они снова оказались на оживленной суетой громогласной улице. Некоторое время они шли в неловком молчании, но Тина не выдержала его первая, стремясь перебить своим голосом витиеватый, чуждый ей ритм его шагов, который отчего-то действовал ей на нервы. Она открыла было рот, но Ньют вдруг ее опередил:       — Аппалузские пушишки…       — Что? — Она ошалело уставилась на него и, вдруг вспомнив свое неосознанное коверкание, смутилась еще пуще прежнего.       — Правильно говорить…       — Я знаю! — Тина упрямо вздернула подбородок. — Аппалузские пушишки. Довольны?       Ньют внимательно взглянул на нее, но она беспомощно опустила ресницы, устало вздохнув. Снова стянутая, выдержанная, она неистово пружинила в своей размашистой походке в старых широких брюках, будто взятых прямиком из отцовского гардероба, и куталась в простую ткань просторного серого пальто, прячась от любопытных взглядов. Ньют все пытался протиснуться внутрь, но застывал взором на поднятом, как щит, воротнике; за ним стягивалась тугой нитью линия бледных губ, в задумчивости зажатых зубами, и чуть подрагивал подбородок с ямочкой, в которую мягко заливалась прозрачная тень.       Память никогда не осторожничает, ведь Ньют, пожалуй, изучил ее достаточно, чтобы знать наизусть. Поэтому он повел взгляд вниз еще до того, когда Тина стрельнула в ответ — растерянно и уже без следа негодования.       Она проматывала события дня и рассуждала вслух убитым голосом, а он смело брал всю вину на себя, совершенно ее не чураясь. Казалось, воспоминанием о той терпкой невыносимой минуте перед лужей служили лишь намокшие носки ботинок у обоих да неостывший след румянца на щеках, и вскоре они совершенно о том позабыли, когда одновременно услышали жужжание загадочного синего мотылька, который парил в воздухе, волчком кружась вокруг своей оси.