Так или иначе

      Мягко журчал влажный асфальт под колесами проезжающих автомобилей, что словно бы плыли по нему, не разрывали пряно пахнущий воздух тревожными гудками, а позволяли ему тихо и бережно стелиться на волосы, закручивая их в пушистые завитки. Тина со вздохом пригладила вздыбившийся от влажности пушок на голове, а самую бойкую прядку заправила за ухо. У Ньюта с этим дела обстояли куда более любопытно: его и без того непослушные локоны завивались сильнее и теперь топорщились в разные стороны, вызывая у Тины непрошенную улыбку, которую она прятала неимоверным усилием воли.       Они вышли на улицу, обойдя небольшой сквер, и шаги их тесно переплетались друг с другом, звуча цельной стройной мелодией. Ритмичный и очень женственный стук невысоких каблуков аккуратных сапожек Тины, сочетаясь с мягким шелестом складок юбки, казался непривычным, но ей он нравился; а еще ей очень нравилось то, как необычно звучал пружинистый шаг слева — поступь легкая, лишенная изящества, но наделенная ловкостью, как если бы она принадлежала какому-нибудь дикому существу, под лапами которого послушно мнется сырая земля. Они оба шли торопливо, временами спотыкаясь и неуклюже качаясь в сторону друг друга, чтобы одно бедро случайно полоснуло соседнее, а локоть его прошелся ей куда-то в ребра.       — Извини, пожалуйста, — пробормотал Ньют смущенно, но Тина промолчала, напрочь позабыв, о каком таком погребине они только что говорили.       Ньют неожиданно сбавил шаг, когда они приблизились к кондитерской лавке, и Тина, невольно выпустив его локоть, озадаченно взглянула на него, смущенно коснувшись своих волос, что скользнули к лицу под легким порывом свежего ветерка.       — Два леденца, пожалуйста.       Он потянулся за мелочью, которая тонко зазвенела в кармане его пальто, но резко осекся и обернулся к Тине с растерянным видом.       — Тебе какой, Тина? — спросил он, и от нее совсем не укрылось, как его щеки залились легким румянцем, а веснушки запылали ярче. Она расплылась в улыбке.       — А что любишь ты?       — М-м… — Ньют задумчиво закусил губу. — Я?.. А… Вообще мне нравится яблоко.       — Мне тоже, — у Тины радостно заблестели глаза, и, пожалуй, не оттого, что они в очередной раз сошлись во вкусах, которые не были никогда особенно изысканны у таких одиночек вроде них — ну кто, кто раньше вообще спрашивал их о том, что они любят? А ведь это так важно, до одури важно, Мерлин, и, наверное, именно поэтому Тина вся так и искрилась ярким лучом теплого света, что пробился-таки сквозь сизые одеяния туч, чтобы высушить наконец-то скользкую брусчатку, благодаря которой они и сцеплялись вечно боками случайно, краснея до самых кончиков ушей.       Ньют сощурился, когда, расплатившись, приблизился к Тине, чтобы вручить ей круглый леденец на палочке, — сощурился, ослепленный ее пронзительной улыбкой, что током ударила его куда-то в сплетение, внутри которого разрывались расцветом бутоны; он сам расцветает, улыбаясь ей в ответ, потому что Тина, вообще-то, любит сладкое, а Ньюту так приятно побаловать ее еще чем-нибудь с порядком приевшимся яблочным вкусом, который необычайно мягко тает на языке… И кажется самым необыкновенным из всех.       — Спасибо, Ньют, — Тина перевела взгляд на прозрачный зеленый леденец и повернула его на просвет к солнцу, чтобы посмотреть, как оно играет переливами света, точно цветное стеклышко. Она снова обхватила протянутый локоть Ньюта, чтобы продолжить прогулку, однако тучи, все плотнее сгущавшиеся над их головами, следуя за ними по пятам, навели их на спасительную мысль о том, что стоит непременно заглянуть в пекарню Якоба, что поблизости, дабы повидать старого друга и заодно — переждать очередной возможный дождь.       Они торопливо пересекли улицу, отрывая липкие губы от лакомства, чтобы вставить какое-нибудь веское слово — Тина, к примеру, остановилась на главе, посвященной кельпи, и Ньют тут же живо рассказал ей о своей первой встрече с ними в Шотландии, из-за которой он едва не зачислился в список утопленников, сводку которых шотландские специалисты-магглы проводили регулярно, изучая таинственное озеро Лох-Несс. В общем-то, говорил Ньют, ничего особенного в том озере не наблюдалось за исключением целого выводка кельпи, к которым необходимо было найти особенный подход, и Тина уже твердо знала, какой именно, что не могло не порадовать Ньюта.       — Для этого необходима уздечка, обработанная чарами подчинения, — деловито произнесла она, тем самым скрывая свое удовольствие (ну не знать же ему, и вправду, о том, как она зачитывалась этой книгой по вечерам, очерчивая карандашом самые важные пункты, чтобы наверняка запомнить, как отличить джарви от хорька и избежать нападения каппы), и Ньют невольно растянул губы в счастливой улыбке.       — Точно, — кивнул он. — Лишь тогда кельпи усмирит свой нрав и будет послушен воле волшебника. Мне это не удалось проделать с первого раза, но… — Он усмехнулся. — Как известно, знание приобретается с опытом.       — Я думаю, что… — Тина замерла, уставившись на перевернутые вверх дном дома в отражении зеркала, что легло перед ними, преграждая им путь на противоположную сторону улицы. Ньют оступился, и хлюпанье воды под каблуком дало ему ясно понять, что судьба вновь решила провести с ними незатейливую шутку.       Пальцы его, дрогнув, невольно расслабились, когда он порывисто вытолкнул сжавшийся в комья воздух из легких, и целехонький леденец полетел в лужу, с глупым плеском плюхнувшись и скрывшись в мутной воде.       — Ньют! — взволнованно выпалила Тина, резко схватившись за древко палочки в кармане, но она застыла, когда Ньют повернулся к ней, как-то странно посмотрев ей в глаза. Что-то дикое полыхало на дне его зрачков, и Тина невольно напряглась, почувствовав, как внутренности ее пронзительно завибрировали от дрожи, а горячая кровь, всколыхнувшись, приятно обожгла грудь, отдавшись степенным маршем в висках.       Она снова погрязла в нем, и жар одолевал ее; Тина дышала так яростно, тяжело, будто могла задохнуться вдруг от нехватки кислорода, но то было волнение, которое сдавливало ей грудную клетку, и она была не в силах его усмирить. Разлепив губы, она с беспомощностью выдерживала его взгляд, который затягивал ее воронкой куда-то под дерму или глубже, и Тина не вправе была бороться с этим — впрочем, ей этого и не хотелось совсем.       Ньют резанул многострадальную губу зубами, нахмурил брови, щедро попеняв себя за промедление, и наклонился.       — Н… — Тина тихонько вскрикнула, почувствовав, как отрывается от земли под действием его сильных уверенных рук — одна под коленками, другая на спине, отчего она вздрогнула, сжавшись, когда почувствовала тепло пальцев между ребрами, что легли бережно. Тина схватилась за его плечо, случайно ткнувшись носом ему в шею — теплая, — и взглянула на него.       — Т-ты уверен, что это хо-р-рошая идея? — надтреснутым голосом прозвенела она. — Ты… Ты ведь промочишь ноги!       Ньют, ступив в воду, нервно улыбнулся не на шутку взволнованной Тине.       — Ну не колдовать же у всех на виду!       Она смущенно улыбнулась и вдруг, не удержавшись, тихо рассмеялась; у Ньюта предельно сосредоточенное лицо и алые щеки, но, пожалуй, именно так это и должно было произойти.       — Ты прав, — произнесла Тина насмешливо, — в противном случае мне точно пришлось бы тебя депортировать.       Она казалась невесомой, совсем крошечной в его руках, что держали ее крепко и в то же время очень нежно, точно она была хрупким сосудом. Эта одурманивающая сознание близость, когда казалось, что они — это одно неделимое целое, являло собой нечто вроде сна, потому что так не бывало раньше никогда, хоть это ведь до смешного просто! Проще, чем рефлекторно взмахнуть палочкой, — в общем, сродни вкусу яблока, обыкновенному по своей сути и потому не самому востребованному в магическом сообществе.       Но Тина любила яблоки. И, как оказалось, не применять попросту магию, подаваясь механически срабатываемому инстинкту, который во многих случаях бывал совершенно бесполезен.       Ньют ловко пересек залитую водой дорогу несколькими широкими шагами и аккуратно поставил ее на ноги на сухой тротуар, пламенея под ее взглядом, запахом, руками, которые шелком сползли с его плеч и робко сцепились на палочке с недоеденным леденцом; он тупо смотрел на них пару секунд, чтобы затем, набравшись воздуху, подняться к глазам… Которые сияли влажно, ярко, словно подсвеченный солнцем темный скалистый ручей, но журчит только не вода, а кровь, что кипит и отстукивает дикий степ пульсом на взмыленной шее у каждого.       — Что ж, — хрипло выдохнул он, приподняв брови, — теперь-то я знаю, как не допустить этого.       Пусть и пришлось для этого пожертвовать леденцом да сухими ботинками — никого это, в сущности, не расстроило… Скорее, наоборот.       Тина оправила сбившийся с плеч жакет машинальным движением дрогнувшей вдруг руки и опустила ее на локоть Ньюта, нежно улыбнувшись ему в ответ. Они возвратились к теме зверей и путешествий, словно бы ничего не произошло, но звенящие от дрожи и смущения охрипшие голоса и манера стрелять чередой слов, сглатывая их окончания, выдавали их, конечно, со всеми потрохами.       И даже то, что они замолчали, переступив порог пекарни Ковальски, никак не могло спасти ситуацию, а все потому, что возле прилавка стояла Куинни, которая немедленно развернулась, услышав звон дверного колокольчика… Или куда более громкий трезвон их неуклюжих мыслей в разгоряченных головах. Она восторженно ахнула и с весельем захихикала (Тина же нашла в этом определенно нечто заговорщицкое).       — Чудесный день, не правда ли? — тут же прощебетала она, и Тина криво улыбнулась ей.       Куинни, пожал…       — Вы как раз вовремя! — довольно пропыхтел Якоб, от души пожимая руку Ньюту. — Я приберег для вас последних нюхлеров с изюмом — их сметают с прилавков в первые же часы…       — У Якоба уже заканчивается рабочий день, — загадочно подхватила Куинни, — и мы можем наконец-таки пройтись все вместе.       — Жаль, что сегодня дождливо, но мы могли бы посидеть прямо здесь за чашечкой чая.       — Брось, милый! Дождя никакого нет. Как мы можем упустить такой прекрасный вечер, заперевшись в четырех стенах?! — Глаза у Куинни полыхнули хитрыми искорками.       — Да ты взгляни-ка на улицу! — Якоб проводил глазами черный фаэтон за стеклом булочной, который пронесся мимо, фонтаном взметнув брызги дождевой воды. — Что прекрасного в том, чтобы шлепать по лужам? Нью-Йорк сегодня залило прямо как из ведра… А Ньют с Тиной, наверное, до нитки вымокли!.. Хотите чаю?       — Не суетись, Якоб, — поспешно вставил Ньют, — с нами все в порядке, мы совсем не промокли.       — В самом деле, — Куинни игриво скосилась на Якоба, всплеснув руками, чтобы изящно сложить их у него на плече. — С чего ты взял, что лужи могут нам помешать, м? Да там не так уж и сыро — я смотрю, у Тины совершенно сухие сапоги.       Старшая Голдштейн стрельнула в сестру укоризненным взглядом, но Куинни лишь очаровательно улыбнулась ей в ответ, сияя — зрелище на покрасневших Ньюта и Тину было поистине занимательным и доставляло ей безумное удовольствие.       Но не думайте, что тем самым она решила лишь позабавиться. Отнюдь! Когда дружная четверка все-таки выбралась на улицу, запасшись пышками и хорошим настроением, Куинни, которая шла впереди, держась за Якоба, взялась вдруг исследовать какой-то путанный маршрут по самым мокрым улочкам Нью-Йорка, видимо, что-то да прикинув в своей очаровательной белокурой головке.       Иначе как объяснить то, что на каждом шагу попадались сплошные лужи?