Взаимное вдохновение

      Пуля попала в руку Тобиаса, закричавшего от дикой боли и агонии. Его пистолет выпал, и прежде чем его мог бы подобрать Рихтер, я подбежала и выпнула его за пределы моей видимости. Бывший напарник, хаотично метаясь по полу, оглушительно кричал, стонал и пытался убаюкать свою простреленную насквозь руку. На самом деле Тобиас мне никогда не нравился, но то, что мне пришлось причинить вред из-за угрозы стать решетом, мне также не прельщало.       Надеюсь, что он подумает остановить кровотечение и залатать хотя бы на время свою рану.       Несмотря на крики боли и стоны мужчины, я не сводила глаз и своего дула пистолета с Рихтера. Он даже руки не вынул из карманов пальто, но его, естественно, лицо скривилось от вида лазутчика.       — Ох, вот доказательство того, что ты пошла в папочку, — с ласково-уродливой улыбкой выдал убийца. Больше она походила на то, будто вырезали её у него на лице: кожа над костями черепа будто бы натягивалась, собираясь в небольшую ломаную линию над щеками.       От его слов я больше злилась, но я пыталась сдерживать себя. Как мантру, в голове я повторяла все правила агента ФБР.       Я успела среагировать, когда безмолвный мужчина метнул в мою сторону небольшой скальпель. Но из-за того, что я ушла из-под удара, лезвие воткнулось прямо в ногу Тобиаса, заставляя его опять вскричать от боли. От его криков, всхлипов, а также проклятий в нашу сторону , у меня же болела голова. Однако мы не обращали на него внимания, стараясь не упустить ни одного движения противника.       Вместе с метанием скальпеля я ответила мужчине выстрелом. Не самым метким, так как Рихтер увернулся. Наконец-то, вытащив руки из карманов, он стремительно бросился вперёд. Я юркнула в бок, пытаясь сократить дистанцию, и не могла нормально выстрелить: мужчина был невероятно гибким, и он приближался ко мне. В ближнем бою, к сожалению, у меня не было много успехов. Поэтому я отходила, как могла, чувствуя себя в западне. Выстрелить — но только смертельно, а мне нужен мужчина живым, а драка…       Всё и правда дошло до рукопашного боя, где победа явно была за чертовым убийцей.       Про Тобиаса мы благополучно забыли.       Удар справа от него — я блокирую предплечьем, отводя руку от себя. Только защищаюсь и обороняюсь, не могла найти в его нападении брешь, чтобы самой выйти из стеснения. Удар ногой снизу вверх — блок от меня и выход на атаку. Правый хук с пистолетом в руках — зажатая моя рука. Провал атаки. Подножка от меня — блок той же ногой. Попытка вывернуться сменилась пронзительной болью — руку вывернули, заставляя выронить оружие. Он его оттолкнул, а я локтем ударила в солнечное сплетение — поймал локоть.       — А! — вскрикнула я от боли, когда мне зажали обе руки сразу. Ноющая боль была невыносимой. Руки ныли от неестественного положения, а спина казалось слишком напряженной. Казалось, что руки сейчас мне и вывернут. Просто во избежание.       — Какие сладкие звуки ты издаешь, — прошептал он мне на ухо. И мне стало противно от того, как он это произнес. Я стиснула зубы и тихо охнула.       — Извращенец! — с отвращением прошипела я, перед глазами пробежались мушки от боли. Я закусила почти до крови язык, чтобы не застонать от боли. Вкус металла стоически игнорировала, выплевывая куда-то в сторону небольшие сгустки. Я почти слышала, как хрустят мои кости от напряжения и как мышцы растянулись, и я чувствовала, что ещё чуть-чуть и они разорвутся. — Грязная тварь!       — Называй как хочешь, — безразличным тоном отозвался тот, прижимая одной рукой запястья к моей спине, вызывая во мне агонию боли, а вторую руку к моей шее, сжимая и перекрывая мне дыхательные пути. Дышать стало труднее, я ловила всё больше и больше черных мушек, летающих перед глазами, а боль казалась нескончаемой и перетекающей во всё тело: со спины на ноги, заставляя их дрожать, с рук на плечи и грудь. — Но ты уже не денешься никуда. Но я хочу тебе сказать одно.       Молчи, ублюдок. Не прикасайся ко мне. Лучше будь мертвым и дальше.       Хотелось бы мне ему выкрикнуть, но из-за сдавления глотки могла лишь неслышно хрипеть, сипеть и шипеть.       — Спасибо, благодаря тебе, я смогу оповестить окончательно о своей свободе прекрасному агенту, которому ты так поклоняешься, — издевательски посмеялся он мне. Горячий воздух вызывал во мне волны боли, отвращения и желания ударить. Ноги дрожали и почти не держали, но я старалась ещё устоять немного.       Если ему нужна не я, а начальник, то скоро должен отпустить, а этого времени уже должно хватить, чтобы немного да задержать его. Глаза сдавливало жаром, но я терпела и не смела заплакать от боли.       А Рихтер продолжал, куда-то отходя. Переставлять ноги было очень тяжело, и я захрипела от резких подергиваний рук.       — Тот, кто засадил за решетку, должен будет думать, что сейчас встретится только лишь с заказчиком твоего прекрасного продажного напарника, а увидит лишь меня, — тем временем продолжал он. Руки у него были в перчатках, что только добавляло небольшого сложения по моему горлу, и ему приходилось всё сильнее и сильнее на него давить.       Я почти задыхалась.       Это что же за клише такое, где злодеи свои планы выдают? Это месть, но ради чего? Но я говорить не могла.       Отвратительное чувство растекалось во мне с расстройством того, что я так легко попалась, меня использовали, из-за того, что проиграла. Я играла роль приманки, а этот гад только и делал, что вертел всеми возможными людьми, чтобы только показать всему миру, что он ещё жив. И это было самое поганое.       Он продвигался к выходу, где оказался пистолет лазутчика. Я сразу смекнула, что он попытается его взять, чтобы уйти скорее. Чтобы угрожать моей жизнью перед начальником. Чтобы выкупить для себя немного времени для побега. Я не была уверена, что времени было предостаточно, чтобы подкрепление могло успеть вовремя. Иначе плохие последствия могли быть слишком ужасными.       Я могла его упустить. И это сулило только то, что смерти будут продолжаться, а его руки, полные крови невинных, будут продолжать заставлять всех страдать.       — Эберт Рихтер, отпусти мою ученицу немедленно!       С громогласным и решительным голосом к нам ворвался мой прекрасный наставник, и тут же внимание переключилось на него: в темном кожаном зимнем плаще, с выраженными румяными от холода скулами, с галстуком, в синей рубашке, пистолетом, прямо направленным на Рихтера. Боль почти стала незаметной, глаза всё ещё горели, и я чувствовала, что жгучие слезы всё же скатывались по моим щекам.       Чисто из облегчения. Вовремя. Я смогла задержать, и я смогла «приманить». Как бы горько это ни звучало.       — Ты пришёл, — с радостью и злобой прошептал мне всё также на ухо, из-за чего его не услышали. Но ему и не надо было этого делать, так как с прибытием начальника я попыталась вырваться, даже несмотря на то, что кислорода почти не хватало. Мне казалось, что ещё чуть-чуть и я упаду в обморок от недостатка кислорода. Уже всё почти размывалось, и я не видела никого больше, кроме приближающегося наставника с кучей посторонних пятен. И даже он уже становился единым пятном вместе с остальными.       Тут над ухом тут же закричали, и руки внезапно исчезли с горла и рук, и я почувствовала немалое облегчение от того, что я наконец была свободна. И, конечно же, от бессилия и наслаждения, когда боль, уже столь привыкшая, начала уходить. Меня подхватили чужие руки, а я стала жадно глотать воздух, найдя себе опору в чужом человеке. Я обернулась посмотреть, что случилось с убийцей.       Ему прострелили руку, ранее сжимающая моё горло, и из неё текла темная кровь, и он более после не издал посторонних звуков, злорадно и почти счастливо улыбался при виде моего наставника, закрывающего меня собой. Они что-то ещё говорили, а потом появились другие люди (если эти размытые пятна можно было назвать человечками), связавшие и скрутившие Рихтера. Он больше не смотрел на меня, пока я медленно восстанавливалась и хмурилась от боли.       В итоге, постепенно приходила в себя и я получила выговор от наставника, но даже это я приняла с честью и достоинством. Наставник всё равно мог мной гордиться: я держалась и задержала Эберта Рихтера от побега, пусть и таким унизительным способом. Местные врачи приехали позже.       Наставник, пока мне обрабатывали вывихнутое плечо и диагностировали предположительно трещины в ребрах, рассказал мне про то, что как раз и хотел вывести на самого Рихтера. Я много деталей не знала, потому что я могла привести наставника к своему биологическому отцу, тело которого пропало через день из морга. Значит, уже тогда предполагалось, что это возможно не лучший друг убийцы, а сам убийца. Мне же ничего не сказали, потому что я неполноценный ещё агент, да и от меня требовалось лишь то, чтобы я как раз-таки попалась на удочку Эберта.       В обоих случаях я была приманкой. Немного не очень было чувствовать себя использованной, но…       — Наставник, это поразительно, — голосом, полного восхищения, обратилась я к нему с улыбкой. — Вы всё продумали до мелочей и также информировали меня достаточно, чтобы я знала максимум, предупреждали меня и защищали. Я благодарна вам за вашу доброту и заботу.       От смущения он отвернулся, почесывая свои худые щеки, а его зачесанные черные волосы хорошо выглядели в профиль. Я никогда не устану любоваться своим наставником, который готовил меня ко всему. Скорее всего, мне подобное часто придется отыгрывать. Но мне ли жаловаться?       Я хоть жива, когда могла оказаться очередной жертвой серийного убийцы Берлина.       И он как раз-таки сейчас направлялся в специально целый изолятор, откуда он после допроса отправится в более охраняемые тюрьмы с улучшенным совершенным наблюдением. Туда же отправили и Тобиаса. Наставник сказал лишь: «Пока только допрос, а там увидим». Впрочем, я не горевала по бывшему напарнику. Хотя немного мне было его жаль. Но он купился и поплатился за это своей карьерой.       После мы с наставником поболтали насчёт нашего небольшого дела и то, что я могла уже начать готовиться к тому, чтобы вскоре сдавать экзамены на агента, когда наступит время. Я была вне себя от счастья. Моя мать, по словам наставника, была в специальном доме за городом, поэтому ехать к ней было долго. А мне самой лучше надо было отправиться в больницу на дальнейшее обследование. Наставник чувствовал себя немного виноватым в том, что мне пришлось немного пострадать, поэтому он выписал чек с крупной суммой, чтобы я «лечилась».       Я тихо выдохнула, сопровождаемая вооруженным и бдительным агентом, и наконец расслабилась.       Я могла лишь только рассмеяться и пытаясь не растеряться от нашего с ним разговора (это было слишком волнительно!) перед кучей народа. Оказывается, всё это время они просто окружали всё здание, а это не могло просто так остаться незамеченным, поэтому мой мобильный, который ранее можно было бы считать мертвым, ожил и начал кидаться с экрана в меня сообщениями от матери и Томми. Видимо, всё просочилось в СМИ.       Это даже не удивительно. Когда в спальном районе перекрывают и окружают какое-то здание на глазах у простых обывателей это сразу становится сенсацией.       Когда я незаметно садилась в машину, которая должна была отвезти меня в ближайшую больницу, я набрала телефон Томми. Наставнику я рассказала лишь о том, что мне в этом деле помогал гражданский, но он много не знал, и я старательно его отгораживала от всего. Наставник не одобрил, но попросил его личность, чтобы проверить его. От такого угрожающего и заботливого тона мужчины у меня не хватало духу соврать. Так что в любом случае надо было предупредить парня.       — Привет, Томми, всё закончилось, — начала я, когда парень взял трубку сразу после первых гудков. На том конце провода послышались шорохи и охи, а после я услышала звонкий и взволнованный голос юноши, помогающего всё это время мне. В голове мелькнула мысль о том, что как только я познакомилась с ним, то это дело и закрутилось в то же время — я не знала: плакать или смеяться от того, что все проблемы не приходили одни.       Но Томми определенно не был проблемой. Скорее, нечто другое.       Коротко рассказав ему о том, что я еду в больницу на обследование и что всё закончилось очень даже хорошо, я всю оставшуюся поездку слушала его голос и думала, что для такого молодого человека он был то слишком глубоким, то слишком подростковым. Я находила в этом некую изюминку и в душе радовалась, что у меня был такой человек, который волновался наравне с моими родными.       Это так приятно. Особенно, когда с таким человеком можно было расслабиться и больше не думать о последствиях.       Выражая своё восхищение наставнику, когда приехал Том в больницу ко мне (сам он мне сказал, что у него больше на сегодня не было планов), он мог лишь слушать и помогать мне ожидать своих результатов обследования в коридоре. Том сам прикрылся чем мог, чтобы его не узнали. Для нас обоих это было не слишком желательно.       — В будущем я хочу стать такой же, как он. Также всё предусматривать, особенно психологию поведения человека. Но и лучше него, чтобы не допускать таких всяких ошибок, которые могли привести к большим и серьезным последствиям, — высказав своё стремление к лучшему Холланду, я хлебнула воды, которую купил юноша для меня.       — Знаешь, ты только что меня поразила и вдохновила, — внезапно поделился своими мыслями он. Я пристально на него посмотрела, пытаясь немного повернуть голову. Воротник на шее не давал мне полностью повернуть голову, так что пришлось телом… Повернуться к нему прямо, стараясь не упасть со скамьи.       — Чем?       — Тем, как ты действуешь, принимаешь решения и ведешь себя, а твоё отношение к твоему начальнику мне смутно напоминают то, что происходит с моим героем в одном фильме.       — Правда? — удивилась я подобному. Актеры такие удивительные. Берут для себя всё. А я ещё думала, что это довольно странно, но всё же…       Том не был плохим человеком, поэтому я принимала его слова и желала понять. Он брал с меня пример для своего героя?       — Да, думаю, я стал его лучше понимать.       — И это тебе… поможет?       — Ага, теперь я знаю, как его лучше играть. Спасибо тебе, Динь-Динь!       — Не за что, да и ты же был в опасности, — немного с подозрением и опечалено ответила я на его такую жизнерадостность.       — Зато какой опыт! — Томми широко улыбался и жестикулировал. Черт, его улыбки заразны.       Это надо запретить законом, а то у меня сердце от такого не на месте.       — Ты слишком оптимистичен. — Я ненадолго прикрыла опухшие от слез глаза. — Хотя я могу сказать, что нам с тобой очень повезло.       Мне очень повезло. Ему повезло. Нам всем очень повезло. Кто знает, что могло бы быть, если в какой-то момент всё бы не пошло так, как надо? Думать сейчас мне не хотелось, а вот отдохнуть после такого бурного дня — очень.       — Возможно, — согласился тот, — но это не значит, что я просто так могу закрыть глаза на то, что ты всё время пыталась меня уберечь от этого.       Он ласково улыбнулся. Том поднял свою ладонь и пригладил мои черные взъерошенные волосы, дойдя до щеки и несильно её сжав. Я молчала и позволяла ему так делать, не высказывая никакого возражения. Наверное, именно моя молчаливая улыбка привела к тому, что тот поцеловал меня. Я рефлекторно подняла руку и сжала его запястье. Его теплая и успокаивающая ладонь всё ещё лежала на моей щеке.       Я была удивлена, смущена и слишком расслаблена, чтобы адекватно на что-то реагировать, поэтому я рассмеялась от подобного. Томми улыбался молча и радостно смотря на меня.       — Эх, молодежь, — сказал сидящий рядом мужчина, всё также читающий газету, и я смущенно рассмеялась сильнее, из-за чего потом закашлялась, поэтому смеяться настала очередь парня, подававшего мне обратно бутылку с водой.

***

      С шеей и ребрами было всё хорошо, но оставаться в больнице всё же пришлось на некоторое время. Сюда чуть ли не прописалась мать, которая сильно волновалась, и плакала у меня на плече, благодаря всех-всех за то, что я всё ещё жива. Теплоту, заботу и радость мамы я никогда не смогу забыть. И мне было правда жаль, что она не могла оставаться со мной в больнице дольше положенного.       Вместе с мамой ко мне зачастил Том. Что даже свою поездку в Англию ненадолго передвинул, лишь бы оставаться пока со мной. Когда мне должно стать лучше, ему всё же придется уезжать домой, к родным. Он и так у них давно не был.       Вот и сейчас он ввалился после матери в палату и устало плюхнулся на стул рядышком.       — Я, конечно, всё понимаю, но никогда не думал, что всё так сложится, — устало проговорил он, вертя в руках смартфон и смотря на меня. На выгнутую мной бровь он сразу же разошёлся ответом: — Я к тебе часто заглядываю, соответственно, пропалился где-то. Из-за этого в интернете вспыхнули волны сплетен насчёт личности того, кого я навещаю. Все теперь с ума посходили, спрашивают одно и то же.       — И что же? — усмехнулась я.       Кажется, насчёт этой проблемы. Он обещал, что с подобным он справится. Я туда лезть не буду.       Чисто принципиально.       — И как ты ответишь? Мне стоит… — загадочно протянула я, состроив задумчивый вид, как и у парня.       — Как насчёт попробовать? — ошарашил он меня своим вопросом.       — Уверен?       Я всё, конечно, понимаю. Но ведь встречаться из-за подобных слухов. Причем официально… Да, были поцелуи, да он признал, что его тянет ко мне не только потому, что я шпион, да и я не могла отрицать, что отпустить такого человека я не могла по особым и не особым причинам. Но до такого публичного уровня… Это было слишком неловко?       Да. Неловко и непривычно. К тому же мне лучше не появляться на публике. А это было небольшой проблемой. Потому что анонимность — это круто.       — Да, я не вижу тут препятствий. Опасность… — протянул он, взяв меня за руку и проведя по зажившему шраму на тыльной стороне ладони. — Всегда есть. А ты можешь меня защитить не хуже любого телохранителя, — хитро протянул он, вытягивая мою ладонь и целуя незаживший шрам.       — Оу, спасибо, это был самый правильный комплимент в моей жизни, — фыркнула я, коротко хихикнув. Его губы теплые и сухие, от прикосновения к которым у меня прошлись мурашки по спине. Я скорее прижала свою ладонь к себе, тут же приблизив то место к своим губам. Будто передал его поцелуй к своим губам.       — То ли ещё будет.       И он мне весело, полушутливо подмигнул.       — Правда, завязывать отношения из-за такой передряги… — На секунду задумавшись, что это как-то не очень правильно. В таких ситуациях как-то не будет правильным подобное делать.       — Мне кажется, мы и без всего этого неплохо ладили, — подметил он. Причем справедливо.       Я почесала голову, погладив волосы и заходясь в мыслях, что да, вообще-то Томми был прав. Он был единственным близким человеком, которого я подпустила к себе настолько, но я не думала, что всё может так и зайти далеко. Мама не в счёт, она всегда была в это втянутой, так что и речи не могло идти, чтобы делится и просить у такой слабой женщины помощи. А Томми мог. И отношения наши завязались ещё до того, как всё так сильно обострилось.       — Если мы не попробуем, то ничего не узнаем, да? — с улыбкой спросила я, скосив глаза на этого прекрасного молодого юношу, с которым мне по чистой случайности удалось познакомится и начать общаться.       — В яблочко!       Он предложил свою ладонь, а я ухватилась за неё, чувствуя, как шатен сжимал её крепко и надежно.       На секунду мне показалось, что именно так и должно быть. Что я с ним могу быть просто собой, просто немного девушкой без обязанностей агента или шпиона преступной организации. Но при этом я иногда могла бы на него полагаться, даже в таком образе «шпиона». И кажется, ему это тоже понравилось.       — Думаю, — медленно растягивая гласные, встала осторожно с койки и подошла я ближе к парню и, почти сакрально заглядывая тому в глаза, медленно растягивала губы в улыбке, — я могу предложить идею, как уладить вопрос о шумихе вокруг, чтоб никто не подумал, что ты и я «охотились» за убийцей.       — Я буду не против, — милее ответил он, улыбаясь и показывая мне свои ямочки на щеках. И я в них тыкнула указательными пальцами:       — Тык!       — Боже, мисс Ди! — по-настоящему смеялся Томми, осторожно захватывая мои запястья и притягивая к своим губам, и прошептал: — Ты разрушаешь всю романтику.       — А у нас она должна быть? — наиграно удивилась я и, не удержавшись, рассмеялась во весь голос.       Кажется, я была вдохновлена на «новые подвиги». Раз мне разрешили зайти так далеко, то почему я должна от этого отказываться и терять время?