1.
Он останавливает машину на углу так, чтобы выход из здания ему был прекрасно виден. Глушит мотор и напряженно вглядывается в толпу людей у входа. Фонари освещают их, ему видны их лица. В голове мелькает безумная мысль: «Неужели все они здесь затем же?» Похолодевшие пальцы рук судорожно сжимают руль. Он прогоняет ненужные мысли и снова смотрит на людей возле здания. Для забавы он пытается угадать, кто из них может продать ему то, зачем он приехал сюда. Может, тот мужчина с недельной щетиной и тяжелым взглядом темных глаз? Или этот, что сутулится под огромной кожаной курткой? Нет, он отлично знает, что тот, кто ему нужен, сейчас в здании. Он знает, как он выглядит, и как его зовут. Но он слишком взволнован, и чтобы отвлечься, разглядывает лица этих парней. В салоне становится душно. Он оттягивает двумя пальцами ворот рубашки, потом на четверть опускает оконное стекло. В салон тут же врывается звук приглушенной музыки и голоса людей, а вместе с ними и запах — смесь пота и раскуренной химической травки. Ему этот запах незнаком, как и этот чертов проулок, где он остановил автомобиль. Почему он здесь? Из-за того случая. Нормальные люди называют это «нервный срыв», но он избегает этого определения. Потому что, стоит дать этому название, и он сам причислит себя к психам. А психи заканчивают в комнатах с мягкими стенами. Но он ведь не псих, нет. Ему просто нужно немножко расслабиться, добавить красок, как говорили те студенты. От них же он узнал, где можно достать все необходимое, чтобы это осуществить. Вот почему он тут. Он достает из бардачка пачку сигарет и нервно прикуривает. Дым он выдыхает в приоткрытое окно. Раньше ему вполне хватало пары сигарет, чтобы расслабиться, а в этот раз потребовалось что-то посерьёзнее. И он, словно прыщавый школьник, сидит и трясется от волнения. Он ловит свой взгляд в зеркале над лобовым стеклом, проводит ладонью по бритой голове и говорит самому себе: — Мирон, тебе ведь нужно это. Так выйди из машины, черт возьми! Он докуривает сигарету до фильтра и впервые мысленно формулирует это именно теми словами, какие требуются: ему нужны наркотики. Волнение снова сковывает его. Он вставляет между зубов еще одну сигарету.2.
В женской уборной, как обычно, стоит ужасная вонь. Ощущение такое, словно тут кто-то сдох и начал разлагаться. Так, наверное, было бы лучше — ведь тогда чудовищный запах можно было бы свесить на разлагающийся труп, а не признавать, что виной ему сотни гнилых, но, увы, живых людей. Она стояла перед зеркалом, торопливо поправляя развалившийся пучок волос. Но в уборной она оказалась не из-за испорченной прически. Она сбежала сюда, чтобы обдумать дальнейший план действий. Пальцы механически поправляли волосы, а она мысленно просчитывала все варианты спасения, которых было не так уж много. Да, она в очередной раз попала в замес. Но кто же виноват, что она вечно находит на свой весьма привлекательный зад кучу проблем? И все было бы не так плохо, держи она язык за зубами. Быстрым движением намазала губы алой помадой и достала из сумочки пачку сигарет. Закурила, закинув голову. Пальцы с ноготками, дешевый маникюр на которых местами облупился, тарабанят по грязному краю раковины. В очередной раз она оказалась припертой к стене, но она выкрутится. Всегда выкручивалась. Андрей ведь говорил ей, чтобы она не связывалась с этим дерьмом. Торгуешь наркотой — торгуй. Спишь с барыгой — спи. Но ведь ей нужно было еще и покрутить хвостом, да порастрепать то, о чем вообще говорить вслух нельзя… Она вляпалась по самые уши. И вполне может быть, что этот придурок сделает лишнюю дыру в ее милой головке. Не докурив, гасит сигарету в раковине. На фильтре остается след от помады. Кидает беглый взгляд в зеркало и, не удержавшись, говорит себе: — Попала ты, Сонечка.3.
Соня выходит из туалета и пробирается сквозь толпу к выходу. Оглядывается по сторонам, зная, что он может следить за ней. Музыка слишком громкая, свет мерцает, превращая танцующих людей в фантастических существ. Сонечка наискось пересекает танцпол, двигаясь к выходу из здания. И, казалось бы, ей почти удается улизнуть, но на ее пути возникают двое здоровенных мужиков. Она прекрасно знает, что эти головорезы присланы за ней. Без лишних слов, они идут к ней. Сонечка оглядывается, ее взгляд цепляется за компанию мужчин неподалеку. — Эй, мальчики! — зовет она, стараясь перекричать музыку. Двое из них оглядываются. Лица раскрасневшиеся, улыбаются — то, что нужно. Сонечка машет им рукой, а в следующее мгновение ее хватают лапищи одного из головорезов. Она даже не пытается вырваться. Она знает, что мужчины из той компании здесь впервые, и наверняка, ни один из них не в курсе здешних порядков. Потому Сонечка делает страдальческий вид и ждет. — Але, еблан! Отпусти девчонку! Здоровяк с удивлением смотрит на сказавшего ему это мужчину. Ему давно такого не говорили. — Свали, — спокойно отвечает он. — Свалить? — мужчина смеется, оглядываясь на своих друзей. Здоровяк ничего не успевает понять, когда мужчина перестает смеяться и с размахом бьет его в челюсть. С этого начался дикий мордобой. Сонечка не стала разбираться, кто бьет и кого. Главное — у нее есть возможность улизнуть. Даже не оглядываясь на завязавшуюся драку, она выбегает из здания. На мгновение замирает, а потом замечает машину на углу с мужчиной за рулем и бежит к ней. Распахивает дверь пассажирского сиденья и запрыгивает внутрь автомобиля. На нее глядит какой-то бритый наголо тощеватый мужчина в безвкусной офисной рубашке. Она почему-то сразу решила, что это какой-то канцелярский обыватель, что вечно ругает пидора-начальника и проводит вечера за зомбо-ящиком. — Что смотришь? Поехали отсюда! — Что? — он явно пребывает в глубоком замешательстве. — Кто вы? Что вам нужно? Сонечка наклоняется к нему: — Слушай, — говорит, — Меня хотят изнасиловать и убить. А если ты сейчас не нажмешь на ебучую педаль газа, то прикончат и тебя. Усек? Это сработало. Мужчина заводит мотор и, сжимая руль побелевшими пальцами, давит на педаль газа. Автомобиль срывается с места. Из здания выбегает мужчина, его правая рука плотно сжимает рукоять пистолета. Мужчина оглядывается по сторонам. С побелевшим от ярости лицом бросается к какому-то парню: — Где она? Где эта шмарина?! Но ему никто не отвечает. Он поправляет помявшийся воротник белоснежной рубашки и засовывает пистолет за пояс. Достает сигарету, закуривает, но, не сделав и вдоха, выбрасывает.4.
В квартире было тихо и темно. Обычно, приходя домой, Мирон никогда не включал свет. Оказавшись дома поздно вечером, он наливал себе бокал виски и садился за письменный стол, включив тусклую настольную лапу, доставал рукопись… Оказавшись в квартире, Мирон зажег свет на кухне. Он и сам не знал, зачем согласился на уговоры этой девчонки. По дороге домой он более-менее пришел в себя и понял, что пассажирка его автомобиля втянула его в какую-то передрягу. Он мог бы высадить ее на первом же повороте, мог бы вышвырнуть из машины, мог бы пригрозить полицией, а вместо этого купился на ее блестящие глаза и мягкий голосок, умолявший отвезти к себе. И вот она стоит в дверном проеме, прислонившись плечом к косяку и с любопытством смотрит на него. — Хочешь чаю? — спрашивает он. — Хочу, — говорит. — А ты здесь один живешь? — Один. — Что, ни жены, ни подружки? Мирон не отвечает. Девушка оглядывает кухню и сама все понимает по горам грязной посуды, по еде быстрого приготовления и по бутылкам из-под спиртного. — Так я и думала, — говорит она, без приглашения садясь за стол. Чайник вскипел быстро. Мирон налил кипяток в кружки и заварил чай. Одну кружку протянул девушке, вторую поставил перед собой. На вкус чай был просто отвратительным, но обо молча пили. Мирон разглядывал сидящую перед ним девушку и удивлялся тому, как вызывающий внешний вид может так удачно сочетаться с жизненной силой буквально бьющей из нее. Особенно выделялись ее блестящие глаза, накрашенные слишком ярко… Он вспомнил о том, что где-то в тумбе у него была коробка конфет. Потянулся к ручке и случайно задел кружку с чаем, опрокинув ее на себя. По белой рубашке растеклось темное пятно, кожу обожгло кипятком. Мирон вскочил на ноги и коротко выругался, пытаясь оттянуть мокрую ткань как можно дальше от тела. — Блять! Угораздило же! — Да ладно тебе, — усмехнулась девушка. — Это легко отстирывается… Хочешь, помогу? — Нет, я сам. Подожди здесь. Мирон ушел в ванную, чтобы скинуть с себя рубашку и затолкать ее в стиральную машину. Он троекратно проклял собственную неловкость. В ванной его не оставлял образ девушки. Худые плечи, тонкая, но сильная шея, фигура словно у молоденькой студентки, хотя по ней видно, что жизнь ее порядком потрепала. Лицо у нее было взрослое, но свежесть юности еще не покинула его черты. Одежда говорила о ней красноречивее всего: короткое черное платье, едва покрывающее округлые бедра, темные чулки с затяжками и стрелками и огромные ботинки, больше напоминающие мужские. Он прекрасно понимал, кто она, и почему так резво убегала из того притона, но он не думал об этом. Он, почему-то, думал об изгибе ее шеи… Сменив рубашку на футболку, он выходит из ванной. К своему удивлению, он не находит девушки на кухне. Хочет ее позвать, но вспоминает, что не знает ее имени. Квартира у него небольшая — всего две комнаты. Быстрым шагом он идет в свою спальню, по пути заглянув в пустую гостиную. — Вот ты где, — тихо выдыхает он, застав ее в спальне, возле рабочего стола. Она с любопытством разглядывала многочисленные исписанные листы, бегло осматривала книги, разбросанные по всему столу. — Ты писатель? — спросила она, пристально взглянув на него. Он растерялся от такого вопроса. Нет, в нем не было скромности или стеснения. Он просто никогда так себя не называл. — Я… эм, нет. — Что же это тогда? — она подняла к глазам один из листов. — Ты ведь сам это написал, верно? — Послушай, я работаю преподавателем в университете, а это так, когда накроет, не более того… — Ясно, — она вернула лист на место. — Значит, препод… Почему-то я так и думала. Но что же тогда ты делал в притоне? Преподавал? — Ничего. Просто остановился, чтобы покурить. — Ты не умеешь врать. — Не умею, — согласился Мирон. Девушка подошла к нему и заговорила: — Послушай, Мирон, — она улыбнулась, произнеся его имя. — Не смотри на меня так, твое имя было написано на удостоверении на столе… В общем, Мирон, спасибо, что помог мне смыться с того места, я очень тебе благодарна и все такое. Но я пойду, а то окончательно засмущаю тебя своим присутствием… — Стой, — он неосознанно преградил ее дорогу и на мгновение в ее глазах мелькнуло что-то звериное, словно она собиралась оскалиться, но Мирон тут же сделал шаг в сторону. — Если хочешь, можешь остаться на ночь. Она замерла, раздумывая. — Хорошо, я останусь. — Только… скажи свое имя. Она улыбнулась: — Соня.5.
Мирон проснулся от того, что затекшие мышцы спины начали ныть. Разлепив веки, он взглянул на табло электронных часов — уже было утро. За окном лениво шевелилась воскресная жизнь города, даже солнце, казалось, светило как-то по-воскресному лениво. Всю ночь Мирон проспал в гостиной на неудобном диване, уступив Соне кровать. Он думал, что утром все станет яснее, но проснувшись, все еще не знал, зачем попросил ее остаться на ночь. Толком не пробудившись от сна, Мирон прокрался к двери спальни, стараясь не наступать на те места, где под линолеумом что-то скрипело. Он аккуратно приоткрыл дверь и заглянул внутрь спальни. Соня спала, накрывшись одеялом так, что под ним оказалась только половина тела. Одна ее нога свешивалась с кровати. Мирон заметил, что у нее на ступне небольшая мозоль — слишком много времени ходит в неудобной обуви. На лице Сони все еще были следы макияжа, она была одета в его футболку. Боясь, что Соня может в любой момент проснуться и заметить, что он подглядывает, Мирон ушел на кухню. Там он вдруг почувствовал в себе силы для того, чтобы приготовить завтрак. Он уже очень давно не готовил завтраков, ограничиваясь дешевым крепким кофе натощак. Наверное, именно поэтому он провозился с обыкновенным омлетом больше часа, едва не превратив его в кровавое месиво. Но усилия того стоили — омлет получился вполне терпимым на вкус. Мирон заварил чай и принялся за салат. Он так сосредоточенно резал помидоры, что и не заметил, как на кухне появилась Соня. — Доброе утро! — бодро поздоровалась она. — А это, что же, завтрак? — Да, садись за стол. Сейчас я сделаю салат и будем завтракать. Соня послушно села на стул. — Знаешь, — сказала она, глядя в спину Мирона, куда-то между лопаток, — Давненько я не проводила так ночь с мужчиной. Обычно мы почти не спим, а завтракаем только вечером и то, если я не смоюсь раньше. Я думала, что так только в фильмах бывает. Спас меня, дал выспаться, теперь вот, кормишь. Странный ты. — Это я-то странный? Ты запрыгнула в мою машину, спасаясь от погони, и это я странный? — Мирон взглянул на нее из-за плеча. — Нет, я не странная. Просто постоянно во что-нибудь вляпываюсь, это такой талант. Наступило молчание. Тогда Мирон спросил, просто, чтобы поддержать разговор: — Кем ты работаешь, Соня? Она спокойно ответила: — Проституткой. Нож в руке Мирона соскользнул с помидора, лезвие полоснуло по пальцу. По разделочной доске потекла кровь. — Черт! — он стал оглядываться по сторонам в поисках полотенца. Соня быстро схватила его руку и медленно облизала кровь на пальце, глядя прямо Мирону в глаза. Ее язык прошелся по ране, скользнул к основанию пальца. Мирон замер, глядя на нее, как зачарованный. А потом она вдруг отстранилась и протянула ему бумажное полотенце. Пришлось промывать рану, обрабатывать йодом и забинтовывать. Только закончив с этим, Мирон вернулся на кухню и сел за стол. Соня все это время молчала. Стали завтракать, но ни один так и не проронил ни слова. Едва притронувшись к омлету, Соня отодвинула тарелку и, достав из сумочки сигареты, закурила. — Что, никогда не завтракал с проституткой? — спросила она, выдохнув облако дыма. — А знаешь, я ничуть не стесняюсь давать вещам имена, которых они заслуживают. Я сплю с мужчинами, чтобы получать от них деньги — я проститутка. А ты? Преподаватель, отдавший себя в лапы государству, чтобы спокойно жить без всякой цели и удовольствия — обыватель. Я даже знаю, зачем ты был вчера в том притоне. Мирон вздрогнул, отложил вилку и поднял глаза на Соню. Та стряхнула пепел на салфетку и продолжила: — Наверняка, чтобы пережить это серое существование, тебе нужна наркота. Я бы дала тебе дури или чего посильнее, но, увы, как раз вчера все закончилось. Мирон чувствовал себя школьником, которого застали за курением сигарет. Он зачем-то поправил салфетку, переложил вилку. В горле пересохло, ужасно хотелось курить, но он не смел пошевелиться. Соня погасила сигарету и встала из-за стола. — Спасибо за помощь и все такое, — бросила она. — Мне пора… А ты не кисни, Мирон. Не провожай. Она ушла. Мирон так и сидел за столом, не прикасаясь больше к еде.