1.
В аудитории было душно. Студенты тяжело выдыхали, ворошили мокрые волосы на макушках, торопливо скрипели ручками по бумаге. Некоторые из них сидели, пялясь в пустоту, пока в их мозгу по кусочкам собирались те немногие нужные мысли. В воздухе щелкали от напряжения невидимые провода. Мирон сидел за столом и, подперев кулаком подбородок, медленно переводил взгляд с одного студента на другого, не видя ни одного из них. Он то и дело поправлял расстёгнутую на несколько пуговиц рубашку, которая все равно его душила. Взгляд сам соскользнул с раскрасневшихся лиц студентов на окно. Снаружи в самом своем разгаре была осень. Если за что Мирон и любил свою работу, так это за аллею, посаженную вдоль южной стороны здания университета. Он специально выбил у декана аудиторию, из окон которой видна эта аллея. Осенью она была особенно красивой. И нет, Мирон не был тонко чувствующим лириком, и не писал стихов. Он просто смотрел на то, как холодный ветер гонял листья по асфальтированным тропинкам. Но в этот раз он не смотрел на переливающийся всеми оттенками красного ворох листьев, даже не замечал его. Перед ним снова возникло лицо Сони. Он пытался представить ее без косметики. Она была очень хороша собой и с толстым слоем теней на веках, но он словил себя на том, что хотел увидеть ее естественной — и речь шла не о косметике. Из мыслей Мирона вырвал звонок, оповестивший о конце пары, последней на сегодня. Студенты похватали свои вещи и поспешили выйти из аудитории, бросив на стол преподавателя исписанные листы. Мирон попытался собрать работы в кучу, но то и дело прямо перед ним бросали еще одну. Ему удалось это сделать только тогда, когда аудитория опустела. Из коридора еще доносились шаги и разговоры. Мирон открыл окно настежь, пуская в помещение свежий воздух, и сел за стол. Ему предстояло проверить не один десяток листов с кривыми каракулями, представляющими собой сплошной поток пустых мыслей. Мирон напялил на нос очки и взял в руки первую попавшуюся работу. — Мирон Янович! — окликнул его женский голос. Мирон вздрогнул и опустил очки на кончик носа, чтобы разглядеть вошедшую в аудиторию девушку. На мгновение, словно вспышка, в голове появилась мысль: «Соня!». Но перед ним была не она. В полутьме пустого помещения стояла одна из его учениц. — Маркуленко? Чем я могу Вам помочь? Девушка улыбнулась и подошла к его столу. — Вы дали на дом задание… Я немного запуталась, хотела попросить Вашей помощи. — И в чем Вы запутались? Она торопливо достала из рюкзака толстую тетрадь и стала быстро листать страницы, ища нужную запись. Ее пальцы то и дело хватали сразу несколько страниц, приходилось возвращаться. Листы шуршали. Ее щеки покраснели, а дыхание сбилось. Мирон смотрел на нее с улыбкой. Алиса Маркуленко была очень хороша собой, за ней постоянно таскались парни. Насколько знал Мирон, она всем им отказывала. Он частенько издалека любовался ее румяными щеками, коротко стриженными блондинистыми волосами, которые она постоянно поправляла, ее легкой пружинистой походкой. На эту девушку хотелось смотреть, но не более того. В итоге, Мирон провел с ней больше часа, чуть ли не заново объясняя ей связь акмеистов и футуристов. Она не была глупой, училась очень даже хорошо, и Мирон понимал, что она пришла совсем не для того, чтобы еще раз разобрать тему. Но ему проще было убить час на объяснения, чем попадать в неловкую ситуацию. Он неторопливо говорил, а Алиса внимательно его слушала, глядя во все глаза на его спокойное лицо. Когда она ушла, Мирон почти сразу же о ней забыл. Перед ним все еще была гора работ, которые нужно было проверить.2.
Листья все так же шуршали под подошвами ботинок, когда Мирон под робким светом фонарей шел по аллее. Очередной рабочий день подошел к концу. Мирон чувствовал себя человеком, прожившим несколько часов под прессом. Ему казалось, что из него выжали все жизненные силы до самой последней капли. Он едва мог двигаться, но ноги, казалось, сами тащили его домой. Он и сам уже не понимал, откуда в них энергия. А ведь он всего лишь стоял за кафедрой и выдавал студентам темы — ничего трудного. Мирон сел в холодный салон автомобиля и прежде чем поехать домой, выкурил до фильтра сигарету. Его голова была абсолютно пустой вот уже неделю с того самого утра, когда он последний раз видел Соню. Он не мог сосредоточиться на собственных мыслях — у него их попросту не было. Путь домой занял меньше получаса, но перед тем как покинуть машину, Мирон выкурил еще одну сигарету. На улице было ужасно холодно. Ветер тут же забрался под пальто, стоило покинуть автомобиль. Пора бы начать носить свитер, иначе не избежать простуды. Но это завтра, или в любой другой день, а пока что Мирон чуть ли не бежал до подъезда, скрываясь от холода. Шаги с гулом отрывались от кафельного пола и эхом уносились куда-то вверх. Мирон смотрел себе под ноги, машинально считая ступени. Вот и его этаж, нужная дверь. Он достал из кармана ключи и уже поднес их к замочной скважине… — Добрый вечер! Мирон едва не выронил ключи. Это был ее голос. Наяву. Он обернулся и увидел у противоположной стены Соню. Она стояла в тени, прислонившись спиной к холодной штукатурке. На ней была огромных размеров черная куртка. В ней она казалась фарфоровой куколкой, завернутой в черную тряпку — нелепой и привлекательной. — Что молчишь? — весело спросила она. — Не узнал что ли? — Узнал… Что ты тут делаешь? — Решила вот навестить тебя и все такое. Ты так поздно возвращаешься с работы? Черт, да ты блядский трудоголик! Я думала, умру тут от холода прежде, чем ты явишься. Ну да неважно, — она вышла из тени к нему навстречу. — Я ведь не просто так пришла. Ты мне помог, и я решила тебя отблагодарить. Она подняла зажатый между пальцами меленький пакетик. В тусклом свете лампы Мирон смог разглядеть, что это травка. — Зачем ты принесла это? — Зачем? — почти искренне удивилась Сонечка. — Я не люблю оставаться в долгу. В этом пакетике моя благодарность. Мирон тревожно оглянулся по сторонам. Ему казалось, что все соседи приникли к глазкам и ждут его реакции. Соня заметила его тревогу и закатила глаза: — Если ты не примешь этот подарочек, я самолично скурю его под твоей дверью, и все твои соседки-старушки увидят это. — Серьезно? — он непроизвольно улыбнулся, представив, в каком шоке будут старушенции, в глазах которых профессор университета автоматически равняется статусу почетного гражданина. — Ладно, заходи. — Хочешь скурить ее вместе? — Именно. Сонечка самодовольно усмехнулась.3.
— А ты нравишься мне таким! Соня лежала на полу у кровати. Ее волосы спутались, щеки раскраснелись. Мирон смотрел на нее, свесившись с кровати. Она казалась ему прекрасной. — Каким? — спрашивает он, делая еще одну затяжку и передавая сигарету ей. Она смеется: — Укуренным. Ты преподаватель, впахивающий сверх нормы, лежишь и потягиваешь травку, как один из твоих студентов-лоботрясов. Так забавно! Видели бы они тебя… Смех у Сони заливистый, чистый. Она смеялась, и Мирону тоже хотелось смеяться вместе с ней. Но вместо этого он вдруг встал ногами прямо на кровать и, закинув голову, произнес: — Не всегда чужда ты и горда И меня не хочешь не всегда, Тихо, тихо, нежно, как во сне, Иногда приходишь ты ко мне. Надо лбом твоим густая прядь, Мне нельзя ее поцеловать, И глаза большие зажжены Светами магической луны. Нежный друг мой, беспощадный враг, Так благословен твой каждый шаг, Словно по сердцу ступаешь ты, Рассыпая звезды и цветы. Я не знаю, где ты их взяла, Только отчего ты так светла И тому, кто мог с тобой побыть, На земле уж нечего любить? Соня глядела на него с удивлением. — Ты сам это написал? — Нет, это Гумилев, — он вдруг почувствовал себя неловко и сел на кровать. — Просто мне вдруг захотелось прочитать это. — Бля, ты всегда, когда ловишь кайф, начинаешь такие ужасные стихи читать? Она вернула ему сигарету. Он стал вертеть ее в пальцах. В голове сладкая вата из-за сухой травки, завернутой в газетную бумагу. Неужели волшебство на самом деле такое простое? Мирон снова затягивается и откидывается на кровать. — Соня, ты часто так накуриваешься? — Нет. Обычно я закидываюсь чем-нибудь посерьезнее. А что ты так смотришь? Уж такая у меня жизнь, что без кокаина или таблеточки до утра не дожить… Вот ты знаешь, что кокаин лучше всего проникает в организм через слизистую оболочку. А знаешь, где у женщины больше всего слизистой? Я тоже не знала, пока один чувак не натер свой член коксом и не вошел в меня. Передоз вместо чаевых. Мне было так страшно и так кайфово… И я рассказываю тебе все это потому, что накурилась. Она вдруг встала на колени и нависла над Мироном, заглядывая ему в глаза. Ее волосы щекотали его щеки. Он чувствовал ее парфюм — резкий запах ванили. — Почему ты такой странный, Мирон? Почему я увидела тебя всего на мгновение и поняла, что именно ты мне нужен? Почему ты смотришь на меня так… не как эти похотливые уроды? — Я… я не знаю. — Плевать, — Соня снова легла на пол. — Забудь все это. Лучше читай стихи. Или нет, читай то, что ты пишешь! — Я не настолько укурен. Она снова заливисто рассмеялась, а Мирон сделал еще одну затяжку.4.
Казалось, что все тело кто-то выпотрошил. Вытащил и выбросил в пластмассовый таз желудок, легкие, мышцы, кости, а оставшуюся кожаную оболочку набил ватой. Тело стало таким легким и расслабленным. Мирон лежал неподвижно. Сознание плавало где-то под потолком. Он думал о том, каково это — быть оконной шторой… В полумраке он заметил, как Соня встала на ноги. «Куда ты?» — хочет спросить он, но не произносит ни звука. Соня надевает свою огромную куртку, собирает волосы в пучок, обувается. Мирон смотрит на ее капроновые чулки. На улице в них будет ужасно холодно. Но они могут касаться ее кожи, теплой живой плоти. Они так близки к тому, что едва скрывает ее платье. Мирон им завидует. Соня наклоняется к нему и целует в висок. — Отдыхай. Ты заслужил отдых. Он слышит ее голос еще несколько минут после того, как она уходит. Ему кажется, что она все еще стоит в комнате, склонившись над ним. Он даже слышит ее дыхание! Вскоре он провалился в сон, уверенный, что Соня все еще целует его в висок. Висок, под кожей которого сахарная вата.5.
Перед Мироном из ниоткуда возникает лицо его студентки — Алисы. Сначала он удивился тому, что она вдруг оказалась перед ним, и только спустя несколько секунд понимает, что это не игры его сознания, и девушка вполне реальна. Она держит в руках работу и выжидающе глядит на него. — Вы поставили мне хорошую оценку, — говорит она, так и не дождавшись слов Мирона. — Вы и правда считаете, что я смогла раскрыть тему? — Да, конечно. У тебя очень хорошая работа, — на самом деле Мирон не помнит, о чем она. — Как видишь, занятия не прошли даром. Она улыбается. Ее щеки покрываются румянцем. Мирон вспоминает алые щеки Сони и сигарету с травкой, кончик которой у нее во рту. — Спасибо, Мирон Янович! Если бы Вы не объяснили мне все дополнительно, я бы не справилась. Я очень благодарна Вам. — Да, я рад, что мне удалось тебе помочь. — Я тут Вам принесла в знак благодарности… (В этом пакетике моя благодарность). Алиса достала из сумки контейнер с выпечкой. — Вот, пирог с яблоками. — Спасибо, но это того не стоило. — Возьмите! Съешьте с чаем, он очень вкусный. Она поставила контейнер на стол перед Мироном и поспешила к выходу вся красная от волнения. — Всего хорошего! — смущаясь, сказала она напоследок. Мирон посмотрел на пирог, а затем отошел к открытому окну и закурил сигарету. Листья все так же шелестели у подножий деревьев, подгоняемые холодным осенним ветром.