1.
Мирону всегда это казалось страшным. Он не понимал, как такое вообще возможно — закопать тело человека в землю. Ведь этот человек был живым, ходил по земле, думал о чем-то, к чему-то стремился. А потом его вместе со всеми его мыслями и амбициями засовывают в деревянный ящик и забрасывают землей. Еще будучи ребенком, Мирон видел похороны своего деда по линии матери. Он видел, как его дед лежал в гробу — весь в белых одеждах, со спокойным лицом. Мирону казалось, что он спит. Ему было непонятно, почему все родственники плачут и приносят шикарные букеты. Когда гроб закрыли и стали опускать в землю, Мирон испугался. — Как же так? — он обнимал мамину руку и тихо всхлипывал, дрожа всем телом. — Ведь дедушке там будет темно и холодно! Мать ничего ему не отвечала, лишь гладила его волосы на макушке. Все вокруг тоже спокойно смотрели на то, как гроб с человеком опускают в яму. Всем было все равно — человек ведь мертв. Мертвый человек бесполезен. Ему не улыбнешься, с ним не поговоришь, не попросишь у него денег. Значит можно закапывать, раз пользы нет. Тогда, после похорон, Мирону еще долго снились кошмары, он часто плакал. Со временем это прошло. Но на похороны Сони Мирон не явился. Он знал, что увидит там точно такую же картину: безразличные глаза людей, сырую землю, гладкую крышку гроба и искусственные цветы, такие же, как и скорбь на лицах всех пришедших. Мирон не хотел снова оказываться там. Но еще больше он не хотел видеть того, что осталось от Сони — оболочку ее внутреннего мира. Нет, ему больше не было больно. Он не чувствовал ничего. Раны, даже очень глубокие, заживают. Тем быстрее они заживают, когда их раз за разом осматривают специалисты. После того, как Мирона и мертвую Соню доставили в полицию, начался самый настоящий бюрократический ад. Сам Мирон почти ничего из этого не помнил — все это время он пробыл в некоем подобии комы. Он говорил, писал то, о чем у него спрашивали, но он ничего не воспринимал. Его сознание словно отключилось. Ежедневно с ним работал психиатр. Из всех этих допросов-бесед он запомнил только то, что его хотели обвинить в убийстве Сони и их неродившегося ребенка, но нашлись свидетели, видевшие, как их увозили из двора, а потом обнаружили следы машины в лесу. Но даже если бы Мирона обвинили во всем произошедшем, он бы, наверное, никак на это не отреагировал. Лишь спустя год терапии и ежедневного принятия таблеток, он смог прийти в себя. Именно поэтому он, наконец, пришел на кладбище к могиле Сони. Он хотел почувствовать ее присутствие. Хотел уловить хоть что-то. Но — ничего. Гранитный камень да поросший травой земельный холм. Сони здесь не было. Ее больше не было. Какая-то ее частичка, ее отблеск спрятался в глубине души Мирона, но и его он не мог словить. Для себя он решил, что так даже лучше. Его психиатр говорил, что ему нужно проститься с Соней и тем «потрясением», но Мирону не с чем было прощаться. Для него все закончилось.2.
— Вы ведь понимаете, что месть не имеет смысла? Мы с вами уже говорили об этом, — женщина пристально посмотрела на Мирона и что-то быстро записала в блокнот. Эта светловолосая женщина была его психиатром, которого он был обязан посещать раз в неделю. Мирон никак не мог запомнить ее имени, вернее, даже не пытался. Он просто приходил к ней каждый четверг и рассказывал обо всем, о чем она спрашивала. Иногда она что-то советовала, иногда молча слушала. Ее советы помогали Мирону. Она находила именно такие слова, которые могли бы его убедить. Этот сеанс был последним. Мирон сидел, слушал наставления женщины-психиатра и то и дело поглядывал на часы. — Вас ведь все еще тревожит то, что убийца Сони остался на свободе? — она почему-то решила, что едва у Мирона появится возможность, он помчится вершить правосудие. Она ошибалась. Отчасти, конечно. — Я знаю, что Вы очень любите литературу, Вы даже, кажется, сами что-то писали. Думаю, Вам стоит направить всю энергию в это русло. Излейте все свои чувства в какой-нибудь замечательный роман. А я потом с удовольствием его прочитаю… Наконец, Мирон не выдержал. Ровным и спокойным тоном он перебил психиатра, говоря: — Послушайте, я не собираюсь никому и ни за что мстить. Денис, именно так звали убийцу Сони, хоть Вы и боитесь называть его имя при мне, сделал ужасную вещь. И если бы Вы увидели меня год назад, Вы бы поняли, что я был готов самолично перекусить ему позвоночник. Но это было год назад. Сейчас — я другой человек. Я хочу покоя. Как бы это ни звучало банально, но смерть сама настигнет Дениса, если этого уже не случилось, — Мирон снова посмотрел на часы и, заметив, что время сеанса вышло, встал с кресла и сказал: — Мне пора. Надеюсь, я больше никогда к Вам не вернусь. Женщина улыбнулась ему в ответ и кивнула. Она знала, что он лжет.3.
Старую квартиру Мирон продал за полцены, забрав оттуда лишь личные вещи. Весь этот год он жил у Алисы. Она, как и прежде, заботилась о нем. Но с ней он поступал точно также, как и с психиатром: делал и говорил то, чего она от него ждала. Для Алисы это было равносильно взаимности, потому она была с ним нежна. Только вот, она тоже чувствовала в его поведении некое притворство, но старалась закрывать на это глаза. От психиатра Мирон пришел в дом Алисы. Она сидела на кухне с книгой на коленях и пила зеленый чай. Заметив Мирона, она спросила у него: — Как все прошло? — Неплохо. Это был последний сеанс, так что, считай, я закончил курс. — Да? Так это чудесно! — Алиса немного помолчала, потом спросила, стараясь скрыть неловкость: — Что ты теперь будешь делать? Мирон остановился в кухонном проходе, достал сигарету и поджег, тут же затянулся. — В каком смысле? — он выдохнул дым в сторону. — Ну… Теперь ты полноценно реабилитирован, можешь жить нормальной жизнью, заниматься чем-то… — А, ты об этом. У меня есть пара идей, — спокойно ответил он, хотя внутри у него все похолодело. Алиса, удовлетворенная его словами, вернулась к чтению, а Мирон докурил сигарету и ушел в спальню. Там он достал из-под кровати ящик с вещами со старой квартиры. Сев рядом с ним на корточки, он аккуратно вытащил пыльные книги, фотоальбом и еще какой-то хлам, а потом с самого дна вынул помятые и местами испачканные листы рукописи. Это единственное, что все еще напоминало ему о Соне. За последний год он перечитывал эту рукопись почти каждый день. Он знал ее наизусть. Не мешкая, он сунул рукопись под подушку на кровати и быстро убрал на место ящик со всем его содержимым. День медленно подходил к концу. Мирон лежал на кровати, закинув руки за голову и сосредоточенно глядя в потолок. В комнате появилась Алиса. — Я думала, ты уже спишь, — проговорила она, садясь рядом с ним на кровать. Он ответил: — Я ждал тебя. Алиса нежно улыбнулась и, наклонившись к нему, поцеловала. Мирон аккуратно притянул ее к себе. Она была такой теплой, совсем как Соня когда-то. — Спасибо, — сказал Мирон. Алиса немного отстранилась и посмотрела на него с любопытством: — За что? — Если бы не ты, я бы не пережил этот год. Ты вытащила меня, Алиса. Спасибо. Она усмехнулась и обняла его за шею, говоря: — Не за что благодарить. Ты вылез сам. Ты намного сильнее, чем думаешь. Ты со всем справился сам, — она поправила выбившиеся белокурые пряди и пересела на свою половину кровати: — А теперь давай ложиться спать, у меня завтра важный экзамен. Через час Алиса уже посапывала, укрывшись с головой одеялом. Мирон не спал. Он тихо встал с постели и ушел в ванную. Остановившись перед зеркалом, он неторопливо достал из шкафчика бритву и пену. Глядя прямо в глаза своему отражению, он стал тщательно сбривать щетину. Закончив с этим, он вернул все предметы на место. Затем, проверив, спит ли Алиса, он встал на край ванны. Чтобы дотянуться до решетки вентиляции, ему пришлось подняться аж на цыпочки. Наконец, дотянувшись до решетки, он подцепил ее пальцами и легко снял. За ней было небольшое отверстие трубы. Пошарив там, Мирон извлек оттуда небольшой тяжелый сверток. Сначала он вернул решетку на место, потом встал на пол и развернул тряпку. В его руках оказался ствол пистолета и полный магазин к нему. Эту вещицу Мирон добыл пару месяцев назад. Именно тогда он придумал план. Ночами напролет он просчитывал каждый шаг, и наконец выработал этот план. План посмертных дел. Мирон вставил магазин в ствол и щелкнул предохранителем. Пистолет он сунул за ремень джинсов и тщательно вытер руки полотенцем, словно на них могла остаться грязь. Только после этого он вышел из ванной. В спальне он сел за письменный стол Алисы и положил перед собой ручку и лист бумаги. Стал писать. Иногда он поднимал взгляд и пристально смотрел на белевшее в сумерках лицо Алисы. Он писал быстро и размашисто. У него было мало времени. Когда он закончил, за окном полная луна добралась до середины неба. Мирон достал из-под подушки рукопись и сунул ее под рубашку. В последний раз он взглянул на спокойное во сне лицо Алисы, а затем вышел из квартиры.4.
В комнате воцарилась тишина. Алиса мирно спала, ни о чем не подозревая. Лунный свет, просачиваясь в комнату через незашторенное окно, падал на письменный стол и листок, лежащий на его поверхности. Этот листок должен был стать последним, что написал Мирон. За последние два года слишком многое прошло через меня. А началось все с того самого вечера, когда я впервые встретил ее. Именно Она толкнула стены, которые я строил годами. Она стала ураганом, разрушив все мои убеждения. Она сделала так, что я стал нуждаться в Ней. Она развалила старый мир и стала моим новым миром. Но Ее больше нет. Когда Ее не стало, я долго не мог понять, почему. Чем я заслужил такое? Только сейчас я могу ответить на этот вопрос: я был слишком слаб, чтобы удержать Ее. Но теперь я докажу, что могу стать сильным. Ее больше нет. Но остались люди, которые Ее знали. И я уверен, один из них точно отдал бы жизнь за Нее, как и я. Антон,я благодарен тебе за все, что ты сделал. Ты множество раз помогал мне. Ты действительно хороший человек. Я верю, что ты сможешь построить лучшую жизнь. Ты ее достоин. Ее больше нет. А в тот день, когда Ее не стало, мне помогли хорошие люди. Если бы не они, я бы, наверное, и не выжил бы. Саша и Женя, вы прекрасные люди — искренние и бескорыстные. Наше знакомство не закончилось тем днем. Вы остались со мной. Я благодарен вам за вашу дружбу. Ее больше нет. Все это время рядом со мной, несмотря ни на что, была Алиса. Я знаю ее очень давно, раньше она была моей ученицей. Но когда моя жизнь покатилась по пизде, она оказалась рядом со мной. Она спасла меня, вытянула из самого херового моего состояния. Спасибо, Алиса! Ты была со мной тогда, когда я в тебе нуждался. Ты дарила мне нежность и любовь. Ты великолепная девушка! Ты обязательно найдешь того, кто будет достоин твоей заботы. Живи, Алиса, так, как этого требует твое пока еще молодое сердце. В этом письме слишком много банальностей и избитых выражений. Уж простите за это. Больше такого не будет. Ведь Ее больше нет, а значит, и мне пора. Мой психиатр говорит, что месть бессмысленна. В этом он прав. Я не собираюсь никому мстить. Я лишь хочу сделать что-то полезное перед тем, как уйти. Я хочу стать сильным и уйти — сильным. Всего хорошего!5.
Мирон свернул в какой-то проулок. В сумерках он достал рукопись и пристально посмотрел на нее, в последний раз читая заглавие, свое имя и первые строки — все, давно им выученное. Не отрывая взгляда от рукописи, он поднес к ее листам зажигалку. Щелчок — пламя лизнуло край страниц, и они тут же занялись огнем. За несколько секунд пламя расползлось по половине страниц. Мирон опустил рукопись на асфальт. Он наблюдал, как огонь сжирает его мысли, страдания, целый мир. Горит Горгород вместе с беспощадным мэром, Алисой, Марком, бунтующими жителями — все превращается в пепел. Через несколько минут от рукописи остался лишь тлеющий пепел. Мирон придавил его подошвой ботинка и растер по асфальту. Последняя церемония подошла к концу. Он аккуратно ощупал тяжелый пистолет под курткой и вышел из проулка. Осталось всего одно, последнее, дело. Мирон не знал, под силу ли ему справиться с этим, но твердым шагом шел по тротуару к зданию, которое вычислил уже давно. Там, в тихом кабинете уже сидел Денис. Мирон шел к нему. Это было его последней миссией. Что дальше? Мирон решил это уже давно: одна пуля для Дениса, одна для него самого. По-другому быть не может. Она уже ждет его. И он придет к Ней. Придет сильным, достойным Ее любви. Он снова нырнет за Ней в омут, но в этот раз — навсегда.