Девять.

- Гавр, мать твою за ногу! Ты сказал, что приедешь в восемь! - раздался чей-то недовольный голос, выведший меня из полусна. Машина стояла на месте во дворе небольшого, но презентабельного двухэтажного дома, а у открытого водительского окна стоял, согнувшись, мужчина лет сорока с резкими, будто вырезанными из камня чертами лица и неприятным, сканирующим тёмным взглядом. - А я, Миша, не в бирюльки играл, а работал за тебя, - недовольно процедил сквозь зубы Гавриил Венедиктович, открывая дверь и выходя на улицу. Миша оказался выше и намного массивнее Гавра. Теперь, когда они стояли рядом, это было очень заметно и бросалось в глаза. Дверь машины хоть и была закрыта, но окно всё так же оставалось опущенным, поэтому весь разговор я мог прекрасно слышать, не напрягаясь, хотя и напрягаться я не пытался, наоборот, отвернулся и стал рассматривать тёмные силуэты ровных подстриженных кустов и аккуратные прямые дорожки, ведущие к дому. - Гавр, ну ты же лучше решишь все вопросы. Зам ты мне или кто? - примирительно пробасил Миша. Гавр открыл заднюю дверь машины, достал черную папку и, всунув её в руки Мише, злобно выплюнул: - Я-то решу вопросы, и, да, я - твой зам. Только почему-то ты не вспомнил про это, когда покупал акции этого гнилого завода. А? - раздраженно проговорил Гавр, но потом сразу же примирительно продолжил: - Ладно, вот документы, сам посмотришь. В понедельник в десять будет собрание. Планы по реконструкции, сокращению и модернизации будут готовы к понедельнику, я подготовлю. Юристов я предупредил. И ещё… Я надеюсь, ты появишься там, иначе я умываю руки. - Немного задержусь, но буду. А то, что я не вспомнил про тебя, когда акции покупал, так потому что ты с одной из своих бирюлек в Праге развлекался, - уверенно, но со смешинками в голосе ответил Миша и уже тише спросил: - Слушай, Гавр, а что это, у тебя новая? А? Ты же ещё со старой вроде? - Вроде. Вот именно, что вроде. Ладно, завтра заскочу в офис. Передавай привет Машке и Иришке, - произнёс Гавр, пожал руку, сел в машину и завел её. Дом находился в районе частного сектора прямо на въезде в город, поэтому мы довольно быстро выехали на кольцевую. В машине всё так же царила тишина. За всё время никто не проронил ни слова. Мне незачем, а ему и подавно. В окне мимо меня на довольно высокой скорости проносились машины, дома, яркие вывески магазинов и рекламных щитов. Суетились люди, куда-то шли, что-то делали. Молодёжь небольшими кучками сидела в парках и пила пиво. Жизнь кипела и бурлила, в принципе, как и всегда, а я просто сидел и бездумно смотрел на этот мир. Мир, где у каждого есть цель, мечты, надежды, желания. У меня тоже было всё это, но теперь это неважно, мне только остаётся, что просто смотреть… А совсем скоро я получу и свою тишину. Машина свернула в переулок, проехала в арку пятиэтажки и остановилась около одного из подъездов. - Приехали, - властно произнёс мужчина и вышел из машины. Я как сидел, так и остался сидеть, нахмурившись. Что-то это не похоже на отделение правоохранительных органов. Он обошёл машину и, открыв мою дверь, раздражённо спросил: - Мне тебя силой из машины доставать? Из машины я всё же вышел, но ноги почему-то не держали, подрагивая, голова закружилась, а в желудке начались спазмы. Схватившись за холодную дверцу рукой, вздохнув полной грудью прохладный вечерний воздух и прикусив щеку изнутри, я упрямо поднял голову и сделал пару шагов в сторону Гавра. Странно, но имя Гавр, как называл его тот мужик, ему очень шло. Очень похоже на него и его характер. Посмотрев на меня оценивающе и чуть склонив голову к плечу, мужчина ещё секунду постоял, сделал какие-то выводы и только потом произнёс: - Пошли. Щёлкнув брелком от машины, он направился к подъезду, даже не оборачиваясь, будучи уверен, что я пойду за ним. Секунда на раздумья, и я пошёл. Бегать я не собираюсь ни от кого. В ушах зашумело, как только я сделал пару шагов, а желудок скрутило уже болевыми и рвотными спазмами. Последней каплей для меня стала прокушенная щека и металлический привкус во рту. Я упал на колени буквально в метре от дорожки, и меня стало выворачивать на жухлую, грязную газонную траву одним желудочным соком. Только теперь я вспомнил, что не ел со вчерашнего обеда, поглощая растворимый кофе чуть ли не литрами. Пиджак съехал с плеч, охлаждая кожу и даже принося некое облегчение. Чтобы не свалиться от головокружения, я упёрся руками о землю, хватая воздух ртом между очередными спазмами. - Вот, чёрт! - раздался сзади голос, и меня подхватили за талию тёплые сильные руки, поднимая с сырой земли и накидывая пиджак. Не знаю, сколько прошло времени, когда боль прекратилась и блевать мне уже было нечем. Меня, как кутёнка, одной рукой обхватили и потащили в подъезд, периодически бормоча что-то недовольное. - Зачем к себе привезли? - прохрипел я, как только мы оказались в полутёмном подъезде. - Лучше молчи, иначе приложу твою тупую башку о перила, - ядовито раздалось над ухом. - Не мог сказать, идиот, что тебе хреново?! - Какая разница? - еле слышно спросил я, скорее у себя, чем у него. - Упрямый баран, - так же еле слышно ответили мне. До третьего этажа меня доволокли, почти не запыхавшись, да и пыхтели, скорее всего, от злобы, а не от тяжести. Всё так же удерживая меня одной рукой, мужчина достал из кармана брюк ключи и, открыв дверь, втолкнул в квартиру. Не включая свет, меня, не отпуская, снова куда-то волокли. - Я сам могу, - тихо, но твёрдо произнёс я. Чай, не инвалид, да уже и сам вполне самостоятельно смогу идти. Меня проигнорировали и, свернув за угол, впихнули в какую-то комнату, оказавшуюся ванной. От яркого света заслезились глаза, и, пока я пытался проморгаться и осмотреться, меня прислонили к стиральной машине, а сам Гавр быстро вышел, оставив меня одного. Около меня был умывальник с полочками и большим зеркалом. Повернувшись, я включил воду и, чуть сполоснув руки от земли, стал жадно её черпать. Во рту была горечь и неприятный вкус. Хотелось поскорее его запить. В ушах всё ещё шумело, а живот немного крутило, но, по сравнению с тогдашней болью, это была ерунда. - На, - протянул мне стакан вошедший уже без рубашки мужчина. - Спасибо, уже не надо, - просипел я. - Можно, я пойду… - Нет, нельзя, - беспрекословно перебил меня Гавр и сунул под нос стакан. - И я сказал, пей! Взяв стакан, я сделал первый глоток, почти не чувствуя вкуса. Руки дрожали, как у алкаша, и стакан стучал о зубы. Пока я пил что-то сладкое со слабым запахом какой-то травы, с меня начали стягивать штаны. - Нет! - неожиданно громко крикнул я и, выпустив стакан, ухватился за пояс рабочих штанов. Стеклянный стакан не разбился, просто покатился, стуча о плитку, но всё его содержимое разлилось по полу. - Ты, наверное, забыл, Казик? - ласково пропел Гавр, но в его глазах не было ничего, похожего на ласку, только сталь и ярость. Брови нахмурены, а губы изогнуты в издевательской усмешке. - Я уже ВСЁ видел, но если ты ещё раз вякнешь, то… - медленно начал говорить он, и, пока я смотрел на него, слабо соображая, что он вообще хочет от меня, он быстро убрал мои руки и сдёрнул штаны вместе с бельём. - Не надо, я сам! - снова крикнул я, когда понял, что меня только что развели, как лоха, и попытался прикрыться. В серых глазах загорелись опасные огоньки, а мои запястья обхватили железной хваткой и отвели в сторону. - Сам ты сейчас даже стоять не можешь, не говоря уже про то, чтобы помыться! - процедил сквозь зубы Гавр и, всё так же удерживая мои руки, присел на корточки прямо у моего паха. В висках застучало, к лицу прилила кровь, а спина взмокла. - Я могу сам, - закрыв глаза, упрямо сказал я, сделав глубокий вдох. Только бы сейчас второй раз за день не сорваться… - Можешь. Конечно, можешь, - ехидно, со смешком протянул Гавр в ответ. - А ещё можешь рассказать про Тукалина… - тише, но всё так же ехидно сказал он, и я почувствовал, как моего бедра, прямо у самого паха, коснулись чем-то горячим и влажным. От неожиданности я дёрнулся и распахнул глаза. Сильные руки не дали мне отстраниться. Гавр сидел на корточках, чуть склонив голову к плечу, а прищуренные серые глаза, в глубине которых поблескивали опасные огоньки, внимательно и с интересом следили за мной. - Или, может, расскажешь мне про то, как Тукалин заставил тебя написать отчёт и убирать цех? - приподняв бровь, спросил ещё тише он, и его горячий влажный язык прошёлся по бедру, а затем коснулся моего уродливого маленького члена… Время для меня остановилось. Я видел, как он, прикрыв свои глаза цвета стали, облизывает его. Как его тонкие губы не кривятся, как обычно, а с жадностью ласкают, нежно посасывая… Язык выводит причудливые узоры на кривом маленьком уроде… Паника? Не знаю. Меня всего затрясло. Мысли путались, а слова застревали. Казалось, что меня кто-то схватил за горло и держит, не давая ни вздохнуть, ни сказать. Никто не касался меня там, да ещё так! И сейчас этого не может быть! Ведь на это нельзя даже смотреть нормально, только с омерзением, жалостью, брезгливостью, со смехом, в конце концов! Но никак не ласкать этого урода, как делает он! Я не понял, когда всё прекратилось. Когда с матами и ругательствами с меня стянули штаны и грязные заблёванные рабочие ботинки? Когда сильные руки подняли меня и снова куда-то понесли? Перед глазами всё расплывалось от слёз, копившихся очень давно, а слова, горькие, никому никогда не высказанные, с болью, но неудержимо выходили из горла против воли. Я выплескивал все. Всё, что тогда произошло с Настей. Всё, что накопилось за три года учёбы: измывательства, издёвки, шепотки, тыканья пальцем, смех, драки, чёртовы фотографии. О старой больной матери, родившей меня на свет очень поздно для своих лет и живущей на маленькую пенсию по инвалидности. Об отце, вечно пьяном и побирающемся у магазина или пропивающем мои вещи, купленные на подработку грузчиком. Рассказал всё то, что я никогда не собирался никому рассказывать, затерявшись в большом городе и забыв наконец о тех чёрных воспоминаниях, выедающих мою душу. Рассказал всё. Ему. Доведшему меня второй раз за день до истерики. Холёному ублюдку. Гавру. - Когда ты последний раз ел? - тихо, словно сквозь вату, донёсся до меня вопрос, когда поток ненужных никому слов и слёз закончился, а я сидел на диване, обхватив себя руками за колени и смотря в одну точку. Меня несильно встряхнули и побили по щеке, приводя в чувство. - Когда ты ел? - снова вопрос, но только теперь меня схватили за подбородок и приподняли голову. Смотреть на него я не хочу. Невыносимо стыдно и болезненно-горько. Гавр оставил меня в покое, но тут же вернулся со стаканом и, поднеся к губам, скомандовал: - Пей! Янтарная жидкость с резким запахом валерианы опалила рот и огненной лавиной последовала в желудок, от чего я закашлялся. - Казик, когда ты ел последний раз? - спокойно, пусть, и с ноткой вины спросил он. Интересно, почему вина? Ведь виноват тут не он… - Не знаю, - прохрипел я, закрывая глаза. - Не хочу… Ничего не хочу… - Идиот! - проговорил устало рядом Гавр, встал, опять куда-то ушёл, что-то бурча по дороге. Сил не осталось, так же, как и чувств. Внутри я был настолько опустошен, как будто своим рассказом я вынул всю душу вместе с куском плоти, и теперь осталась одна блеклая, серая, пустая оболочка. - Ешь, - раздался сбоку голос мужчины, и мне под нос подсунули тарелку, наполненную ароматными большими кусками мяса с овощами. - Отвезите меня в общагу или сдайте в ментовку, - подняв глаза от тарелки, тихо попросил я. - Как и сразу должны были… Мужчина долго смотрел на меня. Недовольно, изучающе. Между нахмуренных бровей залегла складка, на шее билась крупная вздувшаяся голубая вена, кадык дёрнулся, а тонкие губы были плотно сжаты, но по ним все равно змеится сардоничная ухмылка. - Завтра, - довольно резко ответил он и, встав с дивана, на котором я сидел, направился к дверям. - Раз ты так хочешь жрать баланду вместо Тукалина и сидеть на параше, - уже в дверях брезгливо добавил он и, прикрыв их, скрылся в тёмном коридоре. Всё так. Именно так. Брезгливо… Другого я не заслуживаю.