Девять.

Гавр. Я всё ещё не могу поверить и отойти от произошедшего. Только что Казик сам, добровольно пришёл ко мне. Сам! В это не верится; это просто кажется сном. Приятным, желанным сном, из которого не хочется выбираться. Хочется закрыть глаза, притянуть его к себе, обнять и просто лежать с ним, ни о чём не думая. Прикрыв глаза, я глубоко вдыхаю, блаженно расслабляясь, но что-то не даёт мне это сделать. Вроде всё должно быть хорошо, и оно так и есть, но внутри с каждой минутой крепнет предчувствие, что что-то не так. Что-то не так… Казик сразу же пошёл в душ, хоть я и хотел удержать его. Я попросил его остаться. Со мной. Но он ничего не ответил. Кивнул, как пьяный, и пошёл в душ, даже не укутавшись и не одевшись. На него это не похоже. Негу и расслабленную усталость после секса как рукой сняло. Он бы оделся или укутался! Вот что царапнуло меня. С кровати я скатился кубарем и гепардом помчался в ванную, хотя скорее это было похоже на движение бронепоезда. За дверью шумела вода. Сердце неприятно кольнуло от мыслей о том, что он мог вытворить, и я потянул за ручку двери, оказавшейся открытой. Я прикрыл глаза на мгновение и, сделав короткий вздох, открыл дверь. Он стоял под душем, упёршись лбом и руками в плитку, расставив широко ноги, будто боясь упасть, в то время, как вода хлестала его по спине и ягодицам, разбрызгиваясь по всей комнате, потому что шторка была отодвинута. Из-за шума воды он не заметил моего прихода, зато я, сделав шаг ближе, ощутил на коже холодные, почти ледяные капли воды. – Чёрт! – ругнулся я, подходя к крану и выключая холодную воду. Казик дёрнулся, то ли оттого, что я выключил воду, то ли оттого, что заметил меня, и чуть не упал, но, вовремя удержав равновесие, выпрямился и, прикрыв рукой пах, посмотрел на меня удивлённо и как-то затравленно. – Ты что творишь! – зарычал я и, схватив с сушилки полотенце, швырнул его в руки этому скоту, который всё ещё смотрел на меня, как на антихриста. Пока я собирался с мыслями и сдерживал себя, чтобы не вытащить этого идиота из ванны и не взяться за ремень, потому что он явно ни хрена не понимает, Казик, очухавшись, иначе и не скажешь, наскоро обтеревшись и тут же прикрывшись полотенцем, недовольно, шмыгнув носом, спросил: – Воды жалко? Я, наверное, на месте подпрыгнул от его заявления и поэтому на влажном полу сам чуть не разлегся как жаба. – Мне жалко воды? Да ты… ты… Нахера?! Я же спрашивал тебя! – начал я орать, но от гнева слова не подбирались, а, заметив удивлённо приподнятую бровь Казика, я вообще махнул рукой и вылетел из ванной, хлопнув громко дверью. Я слышал, как что-то посыпалось с полки, которую я задел. Плевать! Если бы я там остался, то даже не знаю, что бы сделал с ним. Это же надо было додуматься – встать под холодный душ при его пневмонии! По спальне я ходил, как тигр в клетке, ничего не соображая. Сейчас из меня пёрли фонтаном эмоции, которые я не знал, куда деть и на кого вылить. Сердце в груди стучало быстро и как сумасшедшее, а ещё было больно. Отдёрнув штору, я встал у окна, вцепившись в подоконник, пытаясь успокоиться. Я бьюсь головой о стену. Зачем? Почему?! Да, он сделал шаг вперёд, а сейчас пять назад. Тогда зачем?! ЗАЧЕМ?! Я не понимаю! Я ведь спрашивал его! Спрашивал, чёрт возьми, когда он пришёл! Нахрена было ложиться ко мне, раз ему сейчас хреново и противно! Нахрена мучать меня и себя?! Я не расслышал, как ко мне со спины подошёл Казик и замер близко-близко, а затем положил холодную руку мне на плечо. – Гавр… Вздох облегчения непроизвольно вырвался из моей груди. Он просто положил холодную ладонь на плечо, а моё сердце забилось чаще и сжалось, а злость и эмоции медленно, легко и почему-то с облегчением начали уходить и растворяться, уступая место разуму. Я испугался за него. – Мы такие разные и... – вдруг произнёс тихо Казик и замолк. Я напрягся так, что мышцы, казалось, одеревенели, и я автоматически, как оловянный солдатик, выпрямился. На мгновение мне показалось, что это вообще происходит не со мной, а со стороны, словно я наблюдаю за кем-то другим. Молчание затягивалось, и я не выдержал. – Что и? – Пошли спать, а? – одёрнув, как ошпарившись, руку от моего плеча, тихо попросил Казик. – Что «и»? – повторил я вопрос, не поворачиваясь, глядя в окно и пытаясь сохранять безразличный вид. – …Мы не понимаем друг друга… Резко обернувшись к Горностаеву, я замер. Жалко, что при таком освещении не видно его глаз, но может, и к лучшему. Будет легче. Мне. Ведь он ответил на мой вопрос. – Я понял, – слова давались мне очень тяжело, застревая в горле тугим непроходимым комком. – Значит, ты пришёл из благодарности. Мог бы и не идти на такие жертвы. Как только закроют больничный… – На этом месте я остановился, подбирая слова. – Ты выполнил уговор. Не сразу я понял, как мне в глаз прилетел кулак, и от боли в глазах потемнело. – Не забудь тогда ещё и по статье уволить! – прорычал, именно прорычал Горностаев. Я, сморщившись, смотрел на него одним глазом, на котором выступили слёзы от удара и щипало от боли, и не узнавал. Напротив меня стоял мужчина, готовый вцепиться мне в глотку и рвать её до тех пор, пока на пол не упадёт мой выдранный хребет. На автомате, не отвечая за то, что делаю, пока Горностаев не отпрыгнул или не отдалился, я схватил его за руку, прижав к себе, собираясь что-то сказать, но почувствовал его возбуждение, и слова вылетели из головы. Я даже не поверил этому. До сих пор я не удосужился одеться, а с него, когда он замахивался, съехало полотенце, поэтому эрекцию сложно было спрятать. Пока он не успел дёрнуться, я опустил руку на его пах и слегка сжал. Казимир не сразу начал дёргаться, и я даже услышал тихий, едва различимый судорожный вздох, пока он не запаниковал и не попытался оттолкнуть меня, чтобы ударить второй рукой, но уже поздно. Я в прямом смысле взял его за яйца. Перехватив и вторую его руку, я смотрел на него и не знал, как извиниться и что сказать. – Мы и правда не понимаем друг друга… – выдохнул я ему в шею. – Я точно не понимаю… С самого первого дня… Но хочу… Понять… – задыхаясь, словно от нехватки кислорода, произнёс я. – Отпусти! – жёстко скомандовал Казик, замерев, и я отпустил, смотря на него всё так же одним глазом и щурясь. Да даже одним глазом я увидел у него на лице самую настоящую панику и страх. – Извини меня, – произнёс наконец-то я непослушными губами и, всё так же стоя рядом, тихо, затаив дыхание, спросил, не надеясь на ответ: – Почему ты стоял под холодным душем? Казик попытался опять вырваться, но поняв тщетность попытки, замер и, прикусив губу, отвернулся. – Тебе настолько не понравилось? – аккуратно, словно ступая по хрупкому льду, спросил я, начиная поглаживать пах Казика. На ласку он отреагировал странно: стиснул зубы, втянул со свистом воздух и поднял на меня глаза. Я мог поклясться, что ему было приятно. И если бы было больше света, я смог бы увидеть, как затуманиваются его глаза, а на светлой коже проступает румянец. – Я… – выдавил из себя Казик и запнулся, непроизвольно подаваясь навстречу моей руке, и поняв это, он напрягся и замер. – Не надо. – Почему? – хриплым шёпотом спросил я, давя на него и пытаясь пробить брешь в его броне. Казик молчал недолго, видимо, решая говорить или нет, но моя ласка, которую я и не пытался прекратить, сделала своё дело. – Мне понравилось, – на выдохе, со стоном всё же ответил Казик и посмотрел на меня с какой-то обреченностью. – Понравилось и… Это неправильно! Я не ожидал, что будет так! Поэтому я стоял под холодным душем! Я… – в который раз запнувшись, Казик попытался отстраниться, но я не дал, обхватил его и притянул к себе. – Ты меня напугал, – облегчённо и с улыбкой проговорил я в мокрую макушку, поглаживая его бока. – Я рад, что тебе понравилось. Казика от моих слов затрясло мелкой дрожью, и он с силой вырвался из моих объятий, отходя от меня к кровати и вставая в стойку, словно собираясь отбиваться. – Ты не понимаешь! Это неправильно! Я неправильный! Я урод! Я нахмурился и сжал кулаки. Его поведение походило на истерику, которой я никак не ожидал от него, и это стало последней каплей, переполнившей чашу моего терпения, и ярость хлынула наружу, снося все преграды, ограничения, которые я воздвиг в себе, а заодно и отключая напрочь мозг. – Говоришь, не понимаю тебя? Считаешь себя уродом? – тихо и вкрадчиво начал я, делая к нему небольшой шаг. – Стонешь, что это неправильно? А как, по-твоему, правильно, Казик? Как мне тебя понять, если ты не хочешь видеть ничего, кроме себя, отгородившись от всех и вся, терзаясь до сих пор из-за какой-то тупой шлюхи? А? Казик молчал. Я видел, как высоко и часто вздымалась его грудная клетка, как он то сжимал, то разжимал кулаки, но молчал, не перебивая. Только его глаза в неясном свете поблескивали, показывая, что он решительно настроен выслушать меня до конца. – Природа щедро тебя наградила, как внешне, так и внутренне, но ты этого не хочешь понимать. Чувствовать себя уродом и ущербным, как ты выражаешься, тебе намного проще, чем принять всё, как есть, получать от жизни всё и радоваться этому! Считаешь меня зарвавшимся ублюдком? Да, Казик, я такой и есть: богатый разбалованный ублюдок, любящий трахать смазливых мальчиков, упиваясь своей властью! Только ты задумался хоть раз, почему я такой? Почему в свои годы я имею кучу денег, престижную работу, но не имею жены–красавицы с пятью детишками, а трахаю мальчиков? Нет? А всё просто, Казик, потому что я, потеряв родителей, сам прогрызал себе путь наверх, недоедая и одеваясь в секонде, чтобы насобирать на учебу и более–менее приличную свадьбу и обеспечить свою будущую семью! У Казика на словах про семью широко распахнулись глаза, а кадык дёрнулся. – Удивлён? – уже мягче продолжил я, обойдя его и сев на кровать, не собираясь останавливаться. Пусть знает. Рано или поздно я рассказал бы ему это. Не всё, конечно, и сейчас я ему расскажу не всю правду, но это видимо самый лучший момент, при том, что зная характер Казика, я был уверен, что эта горькая пилюля знаний пойдёт ему только на пользу. – Я был женат четыре года, пока не выяснилось, что детишек у нас не будет. Казик как стоял, так и остался стоять, только повернулся ко мне. Взъерошив чуть отросшие волосы на голове и втянув шумно воздух, я упал на спину. Кровать мягко спружинила под моим весом, и я продолжил: – Она была на курс младше меня. Не знаю, почему её не замечал раньше, наверное, вечные подработки и прогулы сыграли свою роль. Невысокая, хрупкая, платиновая блондинка с большими чёрными, как ночь, глазами, и звонким, как колокольчик, смехом, притягивала взгляд всех, – слегка улыбнувшись своим давно забытым воспоминаниям, я через миг продолжил. – Мне пришлось изрядно попотеть, чтобы добиться её благосклонности и первого свидания, но я это сделал. Я даже подрался из-за неё… – На этом месте я вздохнул и прикрыл глаза, вспоминая ту злосчастную драку. – Именно после драки она согласилась со мной встречаться, а потом и выйти за меня. Кровать рядом со мной медленно прогнулась. Казик осторожно, будто боясь меня напугать своим присутствием или боясь, что я его выгоню, сел рядом, почти на самый край. Когда я повернул голову, чтобы посмотреть на него, он замер. Дурачок. Подвинувшись, я освободил ему место. – Почему вы не взяли ребёнка из детдома? – через некоторое время, решившись, спросил Казик и затаил дыхание, ожидая ответа. Уверен, что он думает, что я не отвечу или отвечу коротко, чтобы он отстал. Наивный ребёнок. – Зачем, если она может родить своего? – ответил я вопросом на вопрос. – Да и к концу четвертого года нашей совместной жизни она уже была беременна от другого, думая, что я ни о чём не догадаюсь, и мы будем жить, как раньше, ведь сколько женщин делают именно так, когда с мужем не получается. Но я не виню её ни в чем, она отличная мать, хороший человек и пыталась по своему защитить меня и моё достоинство. И не её вина, что та глупая драка в парке у института кроме того, что принесла мне её, ещё и стала причиной бесплодия, а в дальнейшем и нашего развода… Посмотрев на Казика, я заметил, как он обнял себя руками за плечи и изредка вздрагивает. – Тебе холодно? – А… – замявшись, произнёс Казик. – Это лечится? – вместо ответа тихо и виновато, словно это его "заслуга", наконец, задал вопрос он, нахохлившись, как воробей, и глядя на меня. Улыбнувшись его наивности, я протянул руку и дотронулся до его ног, которые были просто ледяные по сравнению с моей не такой уж и горячей ладонью. Вот же упрямый! Погладив его ступню, отчего он заново задрожал, и поднявшись выше, я схватил его за щиколотку и резко дёрнул к себе. Он только ойкнуть успел, перед тем как оказаться у меня под боком. – Давай спать, завтра тяжёлый день и много работы, – проговорил я этому упрямцу и, найдя сбоку сбившееся одеяло, натянул на него, подтыкая края. Сам я собирался ещё сходить в душ. – Гавр! – окликнул меня Казик, когда я был уже в дверях. – Извини меня за моё поведение… Кивнув, я скрылся в темноте проёма, чтобы побыстрее принять душ и вернуться к нему. Надеюсь, что он правильно понял мой рассказ, и наши отношения изменятся. Вернувшись из душа, я застал Казика наполовину выпутавшимся из одеяла и лежащим не на самом краю, как обычно, а ближе к середине. На губах опять появилась улыбка. Не мудрствуя лукаво, я скинул полотенце на пол, где горкой уже лежало ещё одно, и улёгся под ту половину одеяла, что мне оставил Казик. Какой же он всё-таки ещё мальчишка! Неиспорченный и честный, которого можно читать как открытую книгу до той поры, пока он опять не воздвигнет вокруг себя стены или не убежит. Но теперь я не позволю этим барьерам встать между нами, а если он убежит, то обязательно разыщу. Казик ещё не спал, по его дыханию это было понятно. Придвинувшись к нему, я сначала хотел обнять его, но потом передумал. Не стоит пока что. Он и правда не аленький цветочек, и мои банальные объятья могут привести к непредсказуемым последствиям. Глаз до сих пор побаливает, да и краснота такая, что сразу видно, что будет фингал. И мазь, которой я намазал, вряд ли поможет. И как я с Кауфманом встречаться буду? – Ты жалеешь, что у тебя не будет детей и семьи? От вопроса Казика, раздавшегося в темноте, я сбился со своих мыслей и повернулся к нему. – Нет, – чуть подумав, ответил я. – У меня есть семья. Небольшая, но есть. – Я не про родных, а именно про твою семью, – повернувшись ко мне лицом и даже приподнявшись на руке, с неким запалом произнёс Казик. – Они и есть моя семья, Казик, – хрипло ответил я. – У меня было столько женщин, которые хотели стать моей семьёй, и они шли на любые ухищрения и враньё. – Усмехнувшись, я посмотрел на потолок, где тени причудливо скакали, и продолжил. – Даже залетали от меня. Раза три точно было. С парнями в этом плане проще. Казик неудовлетворённо засопел и сверкнул глазами в темноте, не оценив мой юмор. Повернувшись опять к нему, я приблизился и тихо проговорил: – Казик, я не знаю, какой смысл ты вкладываешь в слово «семья», но я давно расставил приоритеты, и не питаю иллюзий, семья для меня – это те люди, которые никогда не будут врать, предавать или презирать. Это те люди, которым ты нужен такой, как ты есть, а не твои деньги, квартира, машина, статус и даже дети. И любят они тебя не за что-то, а потому что ты такой, как есть. И… у меня будет семья… Моя… Казик ничего не ответил, а до моего понимания медленно дошло, к чему он спрашивал это. Ведь он настолько зашился в своём комплексе и обиде на природу, что явно поставил крест на своей будущей семье. Заснул я не сразу – прислушивался к рваному дыханию Казика, пока мне не надоело, и я, вздохнув, обнял его, уткнувшись носом ему в макушку. Через некоторое время напряжённое тело в руках расслабилось, а ещё через пару минут я услышал тихое, равномерное и наконец-то спокойное сопение. За этим умиротворённым, расслабляющим дыханием последовал и я, чтобы следующий раз открыть глаза оттого, что тёплое тело под боком пытается выбраться из-под меня. Откатившись чуть в сторону, я открыл глаза, рассматривая в утреннем, томном и сладком полумраке заспанного лохматого Казика с пылающими щеками. До будильника ещё где-то час – на автомате отметил я. Сонные, неповоротливые мысли в голове не сразу приходили в рабочее состояние, но когда я избавился от остатков дремы, то одной рукой вцепился в руку Казика, приподнялся и второй рукой ощупал его лоб. Вчера он плескался под холодным душем, и последствия могли быть самыми худшими, а я, идиот, даже не дал ему никаких лекарств. Казик привычно замер под моими руками, напряжённо глядя на меня. Температуры не было. – Извини, я не хотел будить тебя, – хрипло, шёпотом, сглатывая слюну, просипел Казик, и я убрал ладонь, всё ещё хмуро разглядывая его. Казик, освободившись от моей ладони, попытался отодвинуться. – Горло болит? – потягиваясь, но не сводя с него взгляда, спросил я. Казик отведя взгляд, отрицательно покачал головой, в то время, как его щёки стали ещё более пунцовыми. – Врёшь, – констатировал я немного резче, чем хотел. В душе стало так больно из-за его вот этого мелкого вранья и упрямства. Ведь упрямится он, не хочет показаться слабым и беспомощным. А я и не считаю его таким! Горько и до глубины души обидно, что он меня так воспринимает. Да, он не маленький, но неужели я не заслуживаю элементарного понимания и правды? Неужели он не видит, что я из шкуры вон лезу, чтобы наладить с ним контакт? Нет, ничего не изменилось за ночь. Ни-че-го. Все мои попытки помочь с самого начала воспринимаются им непонятно как, да ещё и извращаются до не пойми чего! Это я наивно рассчитывал, что если расскажу ему, то что-то изменится в его отношении ко мне, да и в наших отношениях, но нет. Для него я всё тот же скот и ублюдок. Он не поддаётся никаким расчётам, и это делает его ещё желанней и отличает от всех других. Сев на кровати, я занял себя тем, что начал осматривать комнату в поисках своих вещей, чтобы не сказать Казику что-нибудь, что окончательно испортит даже те крупицы взаимоотношений, что есть. Обида пройдёт, и тогда я подумаю над тем, как быть, и что я ещё могу сделать, но не сейчас. Надежда есть, потому что если бы было всё плохо, он не остался бы спать сегодня со мной, а просто ушёл. – Гавр, – тихо позвал меня Казик, но я даже не обернулся. Как раз нашлись мои штаны. – Гавр! – чуть не закашлявшись, громко окликнул меня Казик, и я почувствовал, как меня схватили за руку. Обернувшись, я посмотрел на Казика, который сейчас был решителен как никогда. На миг показалось, что он мне врежет, как это сделал вчера, но это только показалось. – У меня не болит горло, – уже намного тише и сипло произнёс он, глядя мне прямо в глаза. – Я не врал тебе. А ещё… – на этом месте Казик замялся и отпустил мою руку, которую с силой удерживал до сих пор, словно боялся, что я убегу без оглядки. – Я хотел спросить, то, о чём ты мне рассказал вчера и… – Казик вновь замялся, подбирая слова, но тщетно, поэтому, не придумав ничего, он как-то жалобно спросил: – Зачем тебе это всё? Зачем тебе я? От его вопроса и взгляда у меня по телу пробежали мурашки, а внутри словно что-то рухнуло, отчего стало невыносимо легко, а по венам ещё быстрее побежала кровь, заставляя сердце работать на пределе. Странное состояние, неконтролируемое. Именно этого вопроса я ждал от него, и теперь я смогу с ним поговорить и объясниться, а ещё узнать и его мнение. – Ты мне нравишься Казик, очень, – тщательно подбирая слова, чтобы не спугнуть, начал я. Казик внимательно смотрел на меня, сидя напротив с оголённым торсом, а я следил за каждой его черточкой лица, чтобы понять, как ему всё сказать и не спугнуть. И пока Казик не высказал ни словом, ни жестом, ни мимикой, никакого протеста, что не могло не радовать, я продолжил: – Я хочу, чтобы ты сейчас понял меня правильно, а не переиначил мои слова на свой лад или напридумывал себе что-то. Ты не просто прихоть и разовая игрушка, как считаешь, – продолжил я, сам сморщившись от своих же слов. – И я бы хотел, чтобы ты остался у меня жить дальше. Вот и всё. Выдохнув последние слова, я смотрел на замершего Казика и ждал его ответа. Его решения. Хватит ходить вокруг да около. Он хотел услышать ответ на свой вопрос – я ответил, и теперь решение за ним, и я могу только догадываться, каким оно будет, потому что Казик никогда не поддавался моим логическим выводам. Он не такой, как другие. – Я… – начал был говорить Казик, отведя взгляд в сторону, и я понял, какой будет ответ. – Я не знаю. – Хорошо, – чуть улыбнувшись, произношу я непослушными губами. – Спасибо за честный ответ. Казик попытался ещё что-то сказать, но я не дал: – Я в душ. Подняв с пола свои вещи и полотенце, я, не стесняясь своей наготы, пошёл в душ. Освежиться мне не помешало бы, а то звон в ушах из-за перенапряжения и эмоциональных скачков меня доканает раньше, чем я что-то смогу сделать. А сегодняшний день обещает быть на редкость тяжелым, и что Казик взял время подумать – неплохо. Он не сказал категорично «нет», так что время есть. Немного, но есть.