Девять.

Казик – Я не знаю… Я не знаю… Я не знаю! Я не знаю, что мне делать… Гавр уже давно ушёл на работу, а я до сих пор нахожусь в прострации. Столько всего произошло, что я совершенно ничего не понимаю. Сегодня я в лоб спросил, что он от меня хочет, и он ответил, максимально честно и корректно, и теперь я ума не приложу, что делать с этим ответом. Как жить с мужчиной, строить отношения, делить с ним быт и постель? Нет, я не настолько слепой идиот, что не вижу отношения Гавра ко мне, только вот мое представление о нем и действительность резко отличаются, и есть много разных «но», всплывающих в голове на этот счёт, начиная от «Эти отношения неприемлемы в обществе, осуждаемы и в Библии считаются смертным грехом », до «А как же, в конце концов, я сам, со своими моральными устоями, ценностями и планами на свою жизнь? Готов ли я к такому повороту в своей судьбе?». Не знаю… Собрав разворошенную постель и заварив чай, который так и не выпил, я метался по квартире, не находя места. Руки и голову хотелось чем-то занять, чтобы выкинуть все мысли, но ничего путного из этого не получалось: из рук всё валилось, а мозг не соображал. Выключив только что включённый ноутбук, я посмотрел в окно на кухне: за лёгкой бежевой тканью органзы неторопливо, почти лениво, иногда чуть кружась, падали лёгкие редкие снежинки, сбившиеся в кучу и теперь напоминавшие невесомую сахарную вату, которую кто-то постарался порвать мелко-мелко и теперь разбрасывал на землю. Снежинки неумолимо и лениво опускались вниз перед моими глазами, медленно кружась, и я взглядом пытался выбрать хоть какую-нибудь и проследить её лёгкий, беззаботный и единственный полёт, пока из этих сахарных, искрящихся воздушных хлопьев не заметил одну, небольшую, совсем мелкую по сравнению с её товарками, но которую крутило больше всех, игриво приподнимая вверх, потом по спирали вниз и снова вверх. Через миг там крутилась уже не одна, а много таких мелких «вредин», двигающихся и разбивающихся из-за ветра на таких же мелких «толстых» собратьев. Нестерпимо захотелось на улицу, так что не теряя времени, я решил прогуляться. Говорят, свежий воздух отрезвляет, а мне сейчас как никогда захотелось вдохнуть морозного, чуть кусачего, со своим непревзойдённым ароматом свежести и чистоты воздуха и пройтись, чтобы хоть как-нибудь привести себя в порядок и разогнать кровь. Одеться было делом пары минут, но уже на выходе я вспомнил про телефон, на который мог звонить Гавр или мама. Пропажа долго не находилась, пока я не вспомнил, что вчера разговаривал с Инной на кухне. За ноутбуком, рядом со стопкой других бумаг я заметил конверт, из-под которого выглядывал чёрный бок моего мобильного. Не знаю, что меня дёрнуло, но, взяв конверт в руки, я не смог положить его на место – постояв немного, я открыл и заглянул в него. Закрыв белый конверт, я положил его на место и, тяжело дыша, схватив телефон, пошёл на улицу, ощущая себя последней сволочью и коря, что вообще взял конверт в руки. Да, подлая мысль, что Гавр положил туда больше, чем надо, подстёгивала меня заглянуть туда, и я заглянул, чтобы сейчас ощущать себя неблагодарной сукой, потому как там лежала ровно оговоренная сумма, а именно половина моей зарплаты. Выбежав из подъезда и натянув шапку до самых глаз, я быстро дошёл до парка, в котором никого в такое время не было, и отдышавшись под самым толстым тополем у дорожки, поднял голову вверх. Щёки жутко горели от стыда, а падающие на лицо хлопьями снежинки тут же таяли и стекали вниз, охлаждая кожу и приводя в сознание. Никто не осудит и не покарает за твои мысли так, как ты сам… Мне и так перед Гавром очень совестно и стыдно, особенно за синяк, с которым он сегодня пошёл на работу. Не знаю, что на меня нашло вчера. Хотя знаю… После секса с ним я был как в тумане и пребывал в эйфории от возбуждения, которое накатило на меня и не собиралось проходить, поэтому я сбежал в душ. Поэтому я стоял под холодной водой, чтобы сбить возбуждение, хотя бы физическое! Только вот мало мне это помогло: моё тело распробовало вкус секса и удовольствия и не хотело уступать мне ни на йоту. Я буду идиотом, если скажу, что мне самому не понравилось. Понравилось, очень! И даже в роли принимающей стороны! И вот как после этого я мог рассказать Гавру, что загоняю себя при малейшем намёке на возбуждение в холодный душ, чтобы лишний раз не вспоминать о своей ущербности и не давать себе возможность на надежду и на какие-либо отношения? Этим и была вызвана вспышка злости, что он поймёт, ведь я и так вывалил на него кучу всего такого, о чём никогда никому не рассказывал, а выглядеть в его глазах ещё более бесполезной, слабовольной, распущенной тряпкой не хочется. Знал бы я, что Гавр откроется мне и расскажет про себя, никогда не поступил бы так, но уже поздно что-либо менять. И да, Гавр прав, я не вижу ничего и никого, кроме своей ущербности. Это моя боль и моё горе. И сколько бы я ни убеждал себя, что не просил его лезть в мою жизнь, и сколько бы ни воздвигал вокруг себя стены отчуждения и одиночества – это не поможет, ведь только сейчас, пожив и переспав с Гавром, я понимаю, что я живу. Живу, испытывая каждую секунду разные эмоции, как в калейдоскопе, а не существую с однообразными, уныло идущими по кругу мыслями. Гавр вырвал меня из заточения в этот оглушающий своими звуками и яркими красками мир. Гавр показал, что кроме серого цвета кирпичной кладки есть и другие цвета, и жизнь не ограничивается тусклым мирком, в который я всегда прячусь, не то, что Гавр. Он сильный. Очень сильный, терпеливый, уверенный в себе, знает, к чему стремиться, и идёт к этому напролом, не обращая внимания на свои слабости, наоборот превращая их в свою силу. И теперь я понимаю его намного лучше и осознаю, что он тоже человек, со своими проблемами, со своими переживаниями и страхами. За ночь он мне стал намного ближе, чем за месяц. Мало кто из мужчин захочет поделиться своей слабостью и рассказать о недугах, но он поделился. Может мне, конечно, и сложно понять, как это – быть женатым, любить, мечтать завести детей, и не суметь этого сделать, но я могу понять, что он пережил. Сам видел и слышал, как ему было горько говорить о том, что после брака его новые пассии говорили про беременность, ведь каждый мужчина рано или поздно хочет найти свою единственную, верную, родную половинку и завести потомство, оставив после частичку себя, которая продолжит нести жизнь. Это всё заложено в нас на генетическом уровне… Вздохнув, я вновь подставил лицо под крупные холодные хлопья, закрыв глаза. А ещё я понимаю, что он не просто так рассказал мне это все. И от этого становится ещё гаже на душе и от самого себя. Звонок мобильного отвлёк меня от своих размышлений и самоуничижения. Достав телефон и взглянув на дисплей, на котром было написано «Инна», я, покрутив его, засунул обратно в карман – я не готов пока разговаривать с ней. Прогулявшись по парку и посмотрев на усилившийся снегопад, я решил ещё пройтись. Назад возвращаться пока не хотелось. На улице было красиво. По-новогоднему, зимнему красиво и сказочно. Большие хлопья укрывали пушистыми сверкающими облаками всё вокруг, снижая видимость и замедляя неукротимый скоростной ритм города, а заодно и привнося сказочность в обыденную жизнь. Даже я шёл медленно, просто любуясь очередным красивым капризом природы. Ноги сами принесли меня к рынку. Решив сначала обойти его, я всё-таки в последний миг передумал и зашёл в ворота, которыми был огорожен небольшой пятачок с палатками и маленькими белыми магазинчиками, увешанными цветными рекламными наклейками. Инна, в белом пуховике и в ярком платке, накинутом на голову и плечи, походившая на самую настоящую русскую красавицу, сошедшую с полотен одного из великих художников восемнадцатого века, довольно звонко и громко предлагала какому-то парню цветы, весело щебеча и что-то рассказывая. Я не стал мешать. Парень в итоге быстро выбрал букет из длинных тёмно-бордовых, бархатных роз и, расплатившись, весело пошёл дальше по своим делам. – Казик, привет! Как себя чувствуешь? Как здоровье? – заметив меня первой, поздоровалась Инна, светло улыбаясь и щурясь от снега, который успел налипнуть на её длинные ресницы и волосы, торчащие из-под платка, как только она вышла из палатки. – Привет. Ты звонила, – проговорил я, игнорируя тему про здоровье. Горло до сих пор немного першило, хотя утреннее полоскание и лекарства помогли. – Вот, решил зайти вместо звонка. – Ой, хорошо, что зашёл! А мы вот решили сегодня раньше сложиться. Людей нет почти – снегопад жуткий. Зато скоро люди волной пойдут! – весело застрекотала Инна, проходя в палатку и доставая из закромов огромный термос. – Новый год скоро, так что Алла решила ёлками заняться. Уже и место выбила, так что приходи за ёлкой, подберём тебе самую пушистую и красивую! Пока Инна весело рассказывала что-то ещё, я стоял и вдыхал полной грудью тонкий, волнующий аромат лилий, который сейчас был настолько чистым, что хотелось закрыть глаза и подольше наслаждаться этим ароматом. – Казька, а пошли в кино?! – весело спросила Инна, подойдя близко ко мне и отвлекая от моих ароматных грёз, глядя на меня своими огромными светло-карими глазами, обрамлёнными ресницами, которые были украшены стаявшими капельками, а потом заговорщицки зашептала: – В «Салюте» сегодня ужастик! Я улыбнулся её тону и неожиданно для себя кивнул. – В шесть сеанс, так что я как раз успею сложиться и переодеться, – опять весело защебетала Инна, и я только сейчас подумал, что денег с собой не взял ни копейки. Да и не было особо этих денег, так, мелочь. – У меня и билеты есть, подруга не сможет, а билет пропадает! Я тебе поэтому и звонила, – весело проговорила Инна, в то время как я хотел ей тактично отказать, но уже было поздно, и посему мне пришлось только кивнуть, соглашаясь на кино. – Так если вы уже складываетесь, давай помогу? – робко предложил я Инне, поглядывая на стеклянные боксы, в которых стояли цветы в пластиковых вёдрах, среди которых были и лилии двух сортов, одни поменьше, рыжие в крапинку, а другие – с огромными приоткрытыми вытянутыми бутонами, белоснежные, с бледно-салатовыми прожилками. – Не стоит! Алла сказала, наберёт, когда машина подъедет, так что лучше давай встретимся уже у Салюта в пять? – задорно предложила Инна, улыбаясь и протягивая мне металлический стаканчик-крышку от термоса с чаем, от которого шёл пар и распространялся запах мёда, перебивая аромат лилий. – Спасибо, – отказался вежливо я от чая. – В пять буду. – Отлично! – Инна лучезарно улыбнулась и сама обхватила тонкими пальцами стакан, греясь. – Тогда в пять. С рынка я отправился сразу домой, стараясь быстрее добраться до тёплой квартиры. На душе всё ещё было муторно и непонятно, но Инна своим странно заразительным оптимизмом и задором приглушила всё это. Притоптала мои эмоции, заставив не копаться в себе и не есть себя поедом. Может и не зря, что так всё сложилось с этим кино? Может, и правда, мне стоит отвлечься, чтобы все мои растрёпанные, растревоженные чувства и мысли немного улеглись, пришли в относительную норму? Очевидно, так оно и есть, скорее всего, мне стоит сейчас немного отвлечься, чтобы потом оценить всё на трезвую голову, а не в таком раздолбанном состоянии. До пяти времени ещё оставалось очень много, и первым делом я, решив себя хоть чем-нибудь занять, полез в свои записи с пометками по станкам и оборудованию. Некоторые пометки стоило разобрать. От моего занятия меня отвлёк опять мобильный, который, пискнув, сообщил о принятом сообщении. Это был Гавр, он написал кратко, что будет поздно и чтобы я не готовил на него, а заодно он поинтересовался моим здоровьем. Только после смс я вспомнил, что с утра толком ничего не ел. Про обед и говорить не стоило – влез в станки и пропал на просторах Интернета. Посмотрев с тоской на плиту, я привычно отписался Гавру, что всё хорошо, решив про себя вообще ничего не готовить, а обойтись бутербродами. Вернуться к начатому мной занятию я уже не смог. Сколько ни продирался сквозь дебри букв, перечитывая не по одному разу текст, всё было бесполезно, мысли возвращались к Гавру и нашей беседе с утра. Не к месту вспомнилась ещё и его вчерашняя фраза про наш уговор, который я выполнил, а это значило, что я могу быть свободен и съехать к себе в общагу. И почему я вспомнил про это только сейчас? Вчера именно после этой фразы я съездил ему в морду, но вспомнил про это только сегодня! Я даже губу прикусил от своей глупости. Ведь он сам сказал об этом, и я могу со спокойной совестью вернуться в общагу и продолжить жить, как и жил раньше. А хочу ли я возвращаться к прошлой жизни? За месяц, прожитый вместе с Гавром, я изменился. Разительно, существенно. Я почувствовал себя человеком и… А что – «и»?! Застонав от своих мыслей, я уронил голову на руки. Я не знаю! Ничего не изменилось с утра! Я на перепутье и не знаю, где плохо, где хорошо, а где ещё хуже. Мне нравится Гавр, я уважаю его как сильного, довольно взвешенного человека, добившегося много чего в жизни, мне нравится его забота и опека, даже секс с ним понравился! Только вот не жалость ли это с его стороны? Да и как я мог понравиться ему со своими комплексами и тараканами в голове? А жить с ним вместе? Не знаю… Сам понимаю, что нагнетаю обстановку и извожу себя, потому что боюсь совершить что-то, что потом будет непоправимо. На мне мама, и я пока не могу рисковать своим ближайшим будущим, как делал это раньше, и единственный правильный вариант, который я сейчас вижу, – это вернуться в общагу и для начала разобраться в себе, разложить всё по полочкам, чтобы потом не жалеть себя, а самому себе без обиняков признаться: я сам решил это, сам выбрал свой путь. Убедив себя в правильности решения, я почувствовал, как на сердце немного отлегло. Гавру я скажу об этом сегодня, как только он придёт. Думаю, он примет мой выбор и моё решение. Даже не думаю, а уверен в этом. Выйдя заранее, к кинотеатру «Салют», я пришёл на минут двадцать раньше, чем надо, хотя тянулся медленно по сугробам и нечищеным улицам. Снегопад успокоился, а с неба теперь падал совсем мелкий, как крупа, снег. Инна не опоздала и пришла даже чуть раньше. Девушка просто сияла, излучая вокруг себя волны позитива. Я даже позавидовал ей, как и все мимо проходящие люди, которые оборачивались или просто косились вслед девушке. – Привет ещё раз! – заулыбалась, замахав рукой, Инна, подходя ко мне. – Я тоже вышла пораньше и была уверена, что буду тебя ждать. Вечно боюсь опоздать и прихожу раньше. Дурацкая привычка. Ну, что, пошли, выпьем кофе? Здесь в буфете продают вкуснейшие пирожные и варят такой же кофе! – Пошли, – согласился я, глядя с улыбкой на бойкую девушку, которая, схватив меня за руку, потянула к главному входу. Инна оказалась права по поводу кофе: он оказался очень вкусным и обжигающе-горячим. От пирожных я отказался, хотя девушка и настаивала, так что пришлось признаться, что я не любитель сладкого. Моё предложение вернуть ей деньги за билеты Инна категорично отвергла, быстро переведя разговор на какую-то незначительную болтовню. Следующая пара попыток так же канула в Лету, поэтому, чтобы не чувствовать себя должным, я закупился попкорном с газировкой для просмотра фильма, и мы пошли в зал – время было подходящим. Людей в зале оказалось совсем немного, что обрадовало Инну, которая вместо мест, указанных на билете, потянула меня в самую середину зала, рассказывая, что тут «бояться» будет куда лучше, чем на тех местах, что были у нас. Мне ничего не оставалось делать, кроме как согласиться. Фильм был так себе. Да я его и не смотрел толком, сидя как на иголках после того, как Инна первый раз вцепилась мне в руку своей ладошкой и начала прижиматься на особо страшных моментах. Я боялся шевельнуться лишний раз. От Инны неуловимо пахло цветами и свежестью, и как мне показалось, она сама не поняла, что от страха схватила меня за руку, периодически вздрагивая. Она вообще с таким интересом и такой живой мимикой смотрела фильм и дёргалась от разных жутких внезапных воплей, совсем забыв про попкорн и колу, мирно стоявших на соседнем сидении, что я немного успокоился. Ещё по дороге в «Салют» меня посетила мысль, что этот поход в кино похож на свидание. А с моей стороны так и вообще на измену Гавру. Бред чистой воды! Причём беспочвенный, который я отогнал сразу, но семя упало на благодатную почву и пустило свои слабые, неуверенные корни, и теперь я напрягался и чувствовал себя неуверенно и не в своей тарелке. Благо, фильм закончился, а Инна, поняв, что все полтора часа просидела, вцепившись в меня, засмущалась и, быстро спрятав ладошку, начала делиться впечатлениями, передразнивая главных героев и ту мерзопакостную инопланетную тварь, которая вроде съела почти всех. – Зачем ты ходишь на такие фильмы, если тебе на самом деле было страшно? – тихо спросил я, выйдя на тёмную, вечернюю улицу, где опять начал падать пушистый снег. Инна остановилась от моего вопроса. – Ну, – задумчиво протянула она, надевая белые варежки и улыбаясь. – Наверное, потому, что свои страхи надо преодолевать и получать удовольствие от них? Первый снежок попал мне в руку. Второй в грудь. А когда Инна, хохоча и распугивая тех немногих людей, которые вышли с нами из кинотеатра и теперь курили, отбежала к дереву, комкая в руках третий снаряд, я не вытерпел и тоже зачерпнул горсть снега, лепя шарик и бросая рядом с деревом. Угодить в девушку я не планировал, только вот Инна была иного мнения, крикнув из своего укрытия: – Казька, да ты мазила! Третий прицельный снежок Инны попал точно мне в ухо, и ничего другого мне не осталось, как тоже искать укрытие и лепить снаряды. После недолгих баталий неугомонная Инна потянула меня на обнаруженную во дворах горку, с которой мы катались, как дети-дошкольники на целлофановых пакетах, раздобытых где-то девушкой. Потом опять были снежки, пока я не получил от «снайпера» в глаз. Инна всполошилась и подбежала ко мне, в то время как я пытался проморгаться и соскрести с лица снег. Как только девушка приблизилась, я тут же схватил её за талию и аккуратно, как можно бережней опрокинул её в большой сугроб. Инна вовремя сориентировалась и, хохоча, потянула меня за собой, поэтому теперь я лежал на девушке сверху, опираясь на локти, чтобы не придавить. Инна, раскрасневшаяся, с выбившимися из-под платка короткими прядками, лежала подо мной, громко смеясь, а я, как болван, смотрел на её лицо и чуть припухлые розовые приоткрытые губы, которые сейчас были буквально в паре миллиметрах от моих и выглядели в тусклом, бледно-жёлтом фонарном свете очень таинственно и соблазнительно. Инна давно перестала смеяться и теперь глубоко и тяжело дышала, опаляя меня тёплым дыханием с лёгким ароматом кофе и цветов, вылетавшим на мороз лёгкими облачками и смешивающимся с моим дыханием. Она рассматривала меня, словно впервые видит, а я в свою очередь зачарованно смотрел на неё, на губы, на нежный румянец на гладких и на вид нежных щеках, на длинные слипшиеся ресницы, чувствовал под собой её вздымающуюся грудь и пребывал в каком-то завораживающем, волшебном сне, в котором не было Гавра, нашего разговора, моей болезни, не было завода и Тукалина… Не было моей слабости… Этот сон как в моём прошлом с Настей, когда я весело и беззаботно водил её на свидания на речку, где мы долго целовались, пока не начинало смеркаться. Прошлое, где я мечтал и был счастлив! Это повторяется? Именно сейчас, когда я сам не знаю, что я хочу и что чувствую к Гавру? Нет. Не стоит это повторять. И даже если я хочу что-то поменять, то нужно делать это не так! Надо менять всё правильно, а не окунаться с головой во что-то новое, так и не разобравшись в себе до конца и стоя на перепутье! Да и хорошо ли это по отношению к Инне? Она добрая, нежная, весёлая… Именно поэтому не стоит идти на поводу своего желания. По крайней мере, не сейчас… Инна прикрыла глаза и потянулась ко мне сама. Её губы оказались очень горячими, нежными, влажными, а ещё чуть сладковатыми. Я зажмурился, не в силах оторваться от поцелуя. Миг – и всё закончилось. Я сам отшатнулся от этих манящих, дарящих ласку и ждущих ответа губ. – Казь, всё хорошо? – спросила тихо Инна, как-то мечтательно и нежно улыбаясь, когда я встал из сугроба и протянул ей руку. – Да. Всё хорошо. Извини. Я на больничном ещё и… – сумбурно и трусливо попытался оправдаться я, но не успел договорить. – Ой! – пискнула Инна. – А я тебя по сугробам таскаю и снегом обстреливаю! А ты чего молчал? Пошли быстрее! У меня дома мёд есть, и варенье малиновое мама передала! Инна схватила меня за руку и потянула. Я плёлся за ней и думал, что я самый последний трус, размазня и идиот. Губы горели от поцелуя, как от клейма. Позорного клейма. Я хотел попробовать и вспомнить, как это было раньше, и теперь жалею, потому что воспоминания не принесли никакого результата: я не помню, какими были поцелуи с Настей, зато помню, как целуется Гавр – настойчиво, страстно, подчиняюще, с чувством и нежно. Только нежность у него другая, особая. Нет той персиковой мягкости кожи, есть чувства, которые он вкладывает в каждое своё движение, боясь не то что мне навредить, боясь от меня оторваться или обидеть. Нет в Гавре той скромности и жажды ответа, как в Инне. Он сам ведёт, уверенно, легко, давая обещания, что дальше будет ещё лучше. Инна весело рассказывала что-то по дороге, не отпуская мою руку. Она тянула меня к себе домой, не замечая моей безвольности. Она не видела, что я не хочу идти, а просто следую за ней как кукла, вовремя и односложно отвечая на её вопросы или делая вид, что слушаю. Она не хотела видеть этого моего состояния, да если и увидела бы, то не поняла. Да и захотела ли? – Инна, не стоит, – потянул чуть назад её руку, когда мы проходили серую арку с гуляющим трубным эхом, сворачивая к длинному «Г»-образному девятиэтажному дому, направляясь к одному из подъездов. Инна вопросительно обернулась ко мне, останавливаясь и держа в руке связку мелодично позвякивающих ключей. – Ты тут живёшь? – уточнил я у девушки, глядя на обклеенный разной рекламой подъезд с цифрой пять. – Снимаю тут квартиру с подругой, – чуть заметно кивнула Инна, улыбаясь, а потом спохватилась, неправильно понимая мой отказ. – Подруги нет дома. Она будет только завтра, так что… – Спасибо, – виновато ответил я, как только Инна замолкла. – Вечер был замечательный, но я лучше домой пойду. Инна кивнула, неловко и печально улыбаясь, а потом, когда я собрался развернуться, чтобы уйти, решительно, насколько возможно в этой ситуации, и с надеждой спросила: – У тебя есть девушка? – Нет, – медленно ответил я и увидел, как в светло-карих глазах зажигается надежда, и понял, что не смогу увидеть, как потом в этих глазах будет жалость, сочувствие или ещё что-то. А это рано или поздно произойдёт, даже если она совсем другая, чем Настя. – Инна, я… – запнулся я и всё же продолжил. – Я живу с мужчиной. Извини меня, пожалуйста. Не глядя больше на Инну, я развернулся и ушел, стараясь поскорее покинуть этот двор и не омрачать его своим присутствием. Инна заслуживает лучшего, а врать ей и давать надежду я не буду. Сегодня и правда был чудесный вечер. Я давно так не смеялся и не дурачился, наверное, с самого беззаботного детства, но детство закончилось, и мы живём в реальном времени, в котором я и так наломал достаточно дров, и у меня есть куча нерешённых проблем, главная из которых – я не разобрался в себе. Брать на себя ещё один груз вины и ответственности я не хочу, поэтому и не жалею о сказанном ни капли. В квартире Гавра было тихо и тепло. Часовая стрелка уже показывала одиннадцать, но хозяина ещё не было. Меня всего мелко трясло от холода. Пока я дошёл до дома, то замёрз. Вечером ударил крепкий мороз, быстрая ходьба не помогала мне согреться. Я даже попробовал пробежаться, но лёгкие стали болеть, а горло саднило от ледяного воздуха, поэтому пришлось перейти на шаг. Только раздевшись и сняв ботинки, я понял, почему мне было холодно: ботинки на правой ноге были мокрыми – там лопнула подошва, и снег попадал при ходьбе в обувь, но я был так занят своими мыслями об Инне и Гавре, что не заметил этого дискомфорта. Перчатки, шапка и штаны сзади также оказались мокрыми от наших снежков и покатушек на пакетах, и теперь я расплачивался за это тем, что пальцы рук, щёки и пальцы ног покраснели и замёрзли. Быстро выбравшись из одежды и скинув всё это в коридоре, я, стуча зубами и, как мне показалось, громыхая отмороженными ногами по полу, поставил чайник, а сам пошёл в комнату за сухими вещами. Пока кипел чайник, я кое-как растёр себя руками и майкой, пока по телу не побежала тёплая кровь и кожу не закололи тысячи «иголок» и, заварив чашку чая, решил ещё и в душ сходить горячий: внутри всё ещё было холодно, и меня подколачивало, а душ самое то после такого продолжительного нахождения на холоде в мокрых вещах, да ещё и с моим недавним воспалением. В душе я отогрелся и перестал стучать зубами. От разливающейся теплоты во всех конечностях и клеточках моего тела меня развезло и разморило, как от алкоголя, что я забыл обо всём на свете, нежась под горячими струями воды и не желая выходить. На миг показалось, что все проблемы с меня слетают и смываются горячими потоками воды, но только на миг. Кое-как выбравшись из душа и одевшись, я отправился на кухню пить чай, а заодно выпить таблетки. Моя нега и расслабленность от душа никуда не ушли, а наоборот усугубились после выпитого чая. Меня просто стало «рубить» за столом, и все мои попытки взбодриться не помогали. На поверхности сознания плавала вяло мысль, что нужно пойти и подобрать свои мокрые вещи с пола, а ботинки поставить сушиться, но все старания встать и сделать это канули в Лету. Я хотел чуть-чуть посидеть, а потом обязательно встать и сделать всё… – Казик, вставай, – голос Гавра раздался как сквозь вату, но я быстро поднял голову и хотел было подскочить, но чуть не упал – сил не было, тело ломило от,того, что я заснул сидя. Гавр смотрел на меня сверху вниз обеспокоенно и хмуро, так что между бровей залегла глубокая складка. – Я ждал тебя, – проговорил сонно я, не понимая, почему Гавр в верхней одежде. – У тебя опять температура, – довольно грубо произнёс Гавр, скорее для себя, чем для меня, снимая с рук кожаные перчатки и кладя их на стол. – Всё хорошо. Я нормально себя чувствую, – отчего-то упрямо произнёс я, желая сказать Гавру то, для чего его ждал. – Опять упрямишься, – устало произнёс Гавр и, погладив себя по волосам, взяв стул, сел за стол напротив, не делая попытки раздеться. – Я звонил тебе. Приехал, как только смог, а придя домой, у порога увидел твои мокрые вещи, а затем и тебя, спящего на кухне за столом, да еще и с температурой. Где ты был? – Я выпил таблетки, – произнёс я как-то вмиг пересохшими губами вместо ответа, глядя на него, сидевшего напротив, уставшего и какого-то подавленного . – Наверное, ещё не подействовали… – Наверное… – задумчиво повторил Гавр, а затем оживился и, посмотрев на меня серьёзно, спросил: – Зачем ты меня ждал? От вопроса Гавра язык прилип к нёбу, и все заготовленные слова так и не сорвались с губ, зато я спросил совсем другое: – Ты говорил, что сегодня у тебя встреча с немцами по поводу завода. Как всё прошло? – Отвратительно, – явно не желая обсуждать эту тему, проговорил Гавр. – Но ты же не поэтому меня ждал? Опять вопрос Гавра заставил меня напрячься. Простые слова: «Я переезжаю в общежитие» – не срывались с языка, заставляя меня смотреть стыдливо в сторону, а не на Гавра. Я бы списал это на трусость, но не могу. Инне сегодня я запросто, без сожалений сказал, что живу с мужчиной, но Гавру сказать, что съезжаю, не могу. Почему? – Иди отдыхать, Казик. Завтра будет тяжёлый день, – вздохнув тяжело, произнёс Гавр, вырвав меня из раздумий, и, тяжело поднявшись, пошёл в коридор. Я слышал, как Гавр снимал одежду и обувь, как чем-то шуршал. Сидеть и дальше за столом не имело смысла, при том, что свои вещи, валяющиеся в коридоре, стоило убрать. Я не успел совсем немного: Гавр, сняв верхнюю одежду, рассматривал мои ботинки и именно ту пару которая пришла в негодность. На щеках сразу вспыхнул румянец, и я со стороны показался себе ребёнком, которого будет ругать мама за то, что он мало того что пришёл с улицы весь мокрый, но и умудрился порвать обувь. Идиотское воспоминание-сравнение из моего детства просто затопило меня, и мне не сразу получилось вытряхнуть себя из этого состояния. – Я сам уберу, – пробормотал я и, забрав, почти выдернув ботинок из рук Гавра, начал сгребать все вещи с пола в охапку. Гавр наблюдал за моими действиями молча. Без всяких эмоций, но как только я выпрямился, он в один шаг приблизился ко мне сбоку, взял аккуратно за запястье и уткнулся носом в шею, шумно вдыхая. По коже побежали мурашки от его тёплого дыхания и не только. Его запах с лёгким ароматом зимы окутал меня и парализовал. Усилием воли я медленно повернул к нему голову и попытался что-то сказать, но ничего не получилось – один хрип. Гавр ещё раз шумно втянул воздух и потёрся своим носом о шею, а потом, нехотя, как мне показалось, оторвавшись от этого занятия, потянулся к моим губам и поцеловал. Это даже не поцелуй был – он просто дотронулся своими губами до уголка моих губ, замерев на секунду. Я сам не понял, как я развернулся к нему, и обычное прикосновение перешло в полноценный поцелуй, не напоминавший ни один из поцелуев до этого, потому что кроме страсти, нежности, желания Гавр вложил в него и толику грусти, усталости и горькой, с привкусом гари, безнадёжности. Никогда не подозревал, что поцелуй может сказать столько всего и может быть таким, что в горле ком встает, а в груди перестаёт хватать кислорода. Гавр давно перестал целовать меня. Он просто стоял рядом, ничего не делая, но я ощущал, как ему тяжело, и ему нужна поддержка. От этого возникшего ощущения стало как-то не по себе, а молчание превратилось в раздражающее и тяжёлое. – Какие-то проблемы на работе? – хрипло спросил я, чтобы хоть как-то избавиться от дурацкого угнетающего ощущения и, если повезёт, узнать, что могло случиться у Гавра. Гавр немного отстранился от меня и посмотрел на одежду, которая до сих пор была у меня в руках, а на своём запястье я неожиданно почувствовал нежные поглаживания, напрочь забыв о том, что Гавр всё это время держал меня за него. – Давай я сам занесу их, а ты иди спать, – не отвечая на мой вопрос, произнёс Гавр и мягко сжал запястье. Я, нахмурившись, хотел сказать ему, что и сам способен, но следующие слова Гавра заставили подчиниться ему. – Я всё равно иду сейчас в душ, а тебе лучше выспаться. Ты неважно выглядишь… Беспрекословно я отдал ему свои мокрые вещи и поплёлся в комнату, как только за ним закрылась дверь в ванную. Дурак я, уже лёжа в постели Гавра, сделал я вывод. Вся эта игра – «уйди от ответа», по-другому и не скажешь, которую я же сам и начал, ещё больше загоняет меня в тупик. Хотя куда тупиковее, и не знаю. Бегаю, как ополоумевшая от страха крыса, по кругу со множеством выходов, не желая остановиться и не желая осмотреться по сторонам, зато периодически дёргаю тигра, который сидит в центре и наблюдает, за усы и кусаю за морду. И ведь терпит тигр все закидоны странной крысы. Терпит и держится тактично, лишь изредка огрызаясь и прижимая своей когтистой лапой глупую крысу, а заодно вылизывая её и подсовывая ей кусочки сыра. Но крыса после корма и приятного вылизывания вновь старается удрать, чтобы опять начать бег по кругу без выхода. И давно не страх перед тигром держит крысу в этом кругу – она сама не знает, что ей делать, но и долго этот бег тоже продолжаться не сможет. Рано или поздно тигр устанет от оголтелой крысы с изъяном и либо сожрёт её, либо пойдёт искать себе другую добычу… Моё собственное сравнение с крысой даже вызвало печальную улыбку на губах. Я и правда бегаю по кругу, совсем забыв про Гавра. Сейчас я это понял, потому что как только я на автомате зашел в спальню Гавра и уже улёгшись под одеяло, все мои мысли отошли на задний план, и меня стало снедать не только любопытство о том, что случилось у него, но и желание помочь. Гавр не железный Феликс, он обычный человек, у которого есть не чуждые никому чувства, а так же проблемы и неприятности, и я уверен, что они связаны с работой, а именно с заводом, поэтому если я хочу помочь, то должен прекратить свою глупую детскую игру и перестать бегать по кругу и подойти к тигру, но не для того, чтобы опять дёрнуть за повисший ус или укусить, а для того, чтобы попытаться помочь. Когда Гавр зашёл в комнату, я не спал. Он подошёл к кровати с моей стороны и, постояв немного, протянул ладонь к моему лбу, чтобы проверить, есть ли температура. Я перехватил его запястье, как он сделал это до этого со мной в коридоре. Гавр не дёрнулся даже. – Не уходи, – отчего-то попросил я его, решив, что он не собирался здесь оставаться, а намерен ночевать в другой комнате. Заметив в полумраке его кивок на мою просьбу, я отпустил руку. Гавр, не торопясь, обошёл кровать и направился к шкафу, стянул с бёдер полотенце, достал бельё и, только когда надел его, двинулся назад к кровати. Я не видел, как он это всё делал, но был уверен, что всё было именно так и никак иначе. Ощущение странное – видеть человека в полумраке, не видевши его, но такое естественное и такое правильное, что ли, словно мы с ним живём уже довольно долго… Кровать под весом Гавра прогнулась. Я слышал его сначала тяжёлое дыхание, перешедшее в размеренное. Он не спал, нет. Он просто лежал поверх одеяла, закинув руки за голову, и о чём-то думал. Дальше смотреть на него, не видя, я не смог – повернулся на спину и на самом деле посмотрел на него. Я не ошибся. Гавр лежал поверх одеяла в одном белье, подложив руки под голову, и смотрел в потолок. – Я ходил сегодня в кино, – тихо начал я, хотя сердце стало стучать отчего-то быстрее и громче, что я даже подумал, что его слышно в этой тишине, но ведь это не так. – И как кино? – так же тихо и безэмоционально, как будто из вежливости, спросил Гавр, не поворачивая головы. Я затаил дыхание перед тем, как говорить дальше. Оказывается, перешагнуть этот барьер, который я воздвиг между нами, очень сложно, но надо, иначе ничего не имеет смысла, и ничего не будет, а мне этого не хочется. – Я ходил туда с Инной, – выдавил, наконец, я из себя, наблюдая за Гавром, который молчал и только через некоторое время всё-таки повернул голову. – Ты поэтому меня ждал? Опять Гавр своим вопросом выбил почву из-под ног, но ненадолго. – Нет, – довольно твёрдо произнёс я и добавил на выдохе. – Мне не понравился фильм… Гавр ничего не ответил и опять отвернулся, тяжело вздохнув, и я понял, что он прикрыл глаза. – После кино мы играли в снежки и катались с горки, – опять с силой, через ком в горле выдавил я из себя слова. – Поэтому все вещи мокрые, – сглотнув безрезультатно, я продолжил, потому что хотел ему всё рассказать. – Мне понравилось… Как в детстве, когда мама не могла загнать домой меня до самого позднего вечера, а я приходил весь мокрый, замёрзший, с налипшей коркой снега на штанах и таких же варежках и валенках. Она меня ругала всегда, но потом растирала своей шалью и приносила толстые, связанные из козьей шерсти носки... – Казик, не надо, – перебил меня тихо, но грубо Гавр. Присмотревшись в полумраке, я увидел, как нервно дёргается его кадык, а дыхание стало шумным, резким, прерывистым. Ему неприятно слушать, но я должен, и дорасскажу. – Мы целовались с Инной, – проговорил я. – Она хорошая, красивая… – Зачем ты мне это рассказываешь сейчас? – прохрипел зло Гавр, опять перебивая меня. Я буквально ощущал, как от него волнами исходил арктический холод и необузданная ярость. Ещё чуть-чуть – и он сорвётся. – Мог бы не тянуть тогда… – Не мог бы. Я сказал ей, что живу с мужчиной, – так же спокойно перебил я его и замолчал. Так же замолчал и Гавр, обдумывая мои слова. – Это значит – да? – почти неслышно спросил вдруг Гавр, подвинувшись ко мне вплотную так, что я слышал быстрый стук его сердца. – Я не знаю… – честно ответил я. Хватит этих недомолвок. – Я хотел бы вернуться в общежитие и разобраться в себе. Ответа Гавра я ждал долго и подумал, что он ничего не скажет, но он всё-таки ответил: – Некуда возвращаться, Казик. Немцы отказываются от общежития и людей. Нам нужно сократить восемьдесят процентов работников, иначе они не подпишут контракт. Замерев, я думал, что сначала ослышался, но это было не так. Гавр сказал правду, как и я до этого. Я сам читал техническую документацию по новому оборудованию, для которого нужен всего один человек. Один человек для станка, у которого функций и эффективности больше, чем у пяти старых, а древнее, требующее капремонта общежитие – вообще балласт. – Тогда я вернусь домой, – уверенно, стараясь, чтобы не дрожал голос, ответил я. Обидно, что моя попытка вырваться из своего небольшого городка оказалась провальной, но это не конец света, и жизнь не заканчивается. Я буду рядом с мамой, подготовлюсь за полгода к поступлению и вполне смогу вернуться сюда. Потерпеть всего полгода… Полгода не обращать внимания на знакомых и бывших друзей, которые с радостью встретят свою сбежавшую жертву и начнут глумиться… – Ты не попадёшь под сокращение, а разбираться в себе тебе придётся здесь, – вырвав меня из мыслей, чётко проговорил Гавр. – Я дам тебе столько времени, сколько понадобится. Потом помогу найти квартиру. Кровать прогнулась, и Гавр попытался встать, но я не дал. – Нет, ты сократишь меня и оставишь работать того, кто опытней меня и заслуживает этого, – уверенно отчеканил я. – Мне дадут свободное распределение, и я вернусь домой. Гавр застыл от моих слов на секунду, не более, а потом повернулся и, смотря мне в глаза и слегка улыбаясь, произнёс: – Ты как никто заслуживаешь своё место, Казик, и опыт ничто по сравнению с твоим знанием нового оборудования, так что можешь забыть про своё сокращение. Я ошарашенно хлопал ресницами, безмолвно разглядывая широкую спину Гавра, исчезающую в проёме двери, и не мог поверить, что он только что припёр меня к стенке. Припёр красиво и элегантно, по-другому не скажешь, и от этого теперь в моей груди бьётся, как сумасшедшее, сердце, по телу бегут мурашки, и совсем не от злости, а наоборот, от теплоты и спокойствия, которые разливаются от сердца во все остальные частички моего тела. Как бы ни было плохо здесь, я не хочу возвращаться назад в свой город, не хочу опять жить в том топком болоте, которое засасывает медленно и беспощадно всех, кто туда попадает, и я благодарен Гавру за то, что он вытянул меня из болота и подсунул техническую документацию. Он знал, что так будет, я уверен, а ещё я знаю, что это всё он сделал для меня…