Ядовитый

      Риду чертовски не нравится то, что происходит в его жизни последнее три, наверное, месяца. На работе всё валится из рук, преступники, кажется, назло не оставляют на месте преступления никаких улик, коллеги ведут себя странно и как-то уж слишком отстранёно, да ещё и паразит, чёрт бы его побрал, лезет в самый неподходящий момент со своими комментариями. Гэвин его игнорирует, как может, когда их окружают посторонние люди, и симбиот обижается. Серьёзно.       Он представляется ему совершенно иным именем при первом знакомстве, но Гэвин лишь демонстрирует наглой роже средний палец, натягивает капюшон, тащит в рот третью по счёту сигарету и курит в затяг, сидя на краю крыши и осознавая своё плачевное положение, а потом клеймит — Ричард.       Ричард, конечно, далеко не идиот — прекрасно понимает, почему человек ведёт себя так странно, да вот только лишний раз лезть в израненную душу к детективу не пытается. Точнее, пытается какое-то время, но потом оставляет затею, понимая, что никакого удовольствия она не приносит обоим.       Рид несколько раз угрожает, что ценой собственной жизни избавится от симбиота при первом удобном случае, но тот лишь фыркает в ответ и тянет в огромный рот голову преступника, за которым сам Гэвин гонялся около недели. Спасибо, что не причмокивает от удовольствия, зато показательно облизывается, устраивая рожу на чужом плече — сидеть в таком положении в ожидании оперативной группы чертовски неудобно, но симбиота подобные заботы не тревожат. Человек не сопротивляется только из вредности.       Детектив закрывает глаза на многие вещи — молчит, когда Ричард громко комментирует меню в забегаловках, выбирая то, что подходит исключительно ему, когда отвлекает от работы, когда беспардонно суётся сначала поверхностно в личную жизнь Рида, а потом очень даже ощутимо так суётся.       Гэвин бесится только тогда, когда в силу привычки бормочет что-то в ответ, поучая симбиота прямо в вагоне метро, заказывает еду, которую и близко видеть не хочет, когда пускает его сначала в свою жизнь, а потом — в постель.       Ричард слишком быстро приходит к выводу о том, что человека нужно брать если не силой, то своеобразной нежностью и лаской, о которых он сам, честно говоря, мало что знает. Приходится наблюдать, копировать, вживаться в новую роль.       Гэвин весь полыхает, будто яркое пламя, когда конечности симбиота осторожно изучают подтянутое тело, — идеальный носитель, — словно робко спрашивая разрешения. Ричард знает о Риде всё, так что доставить своему человеку удовольствие не является неразрешимой проблемой — Рид дрожит от удовольствия, понимая, что в этих руках он уязвимый, хрупкий, едва ли не... Бесполезный.       Порой он корит себя за доверие, выливая в рот остатки дешёвого пойла, приятно обжигающего желудок, и Ричард за спиной неодобрительно качает головой, исчезая внутри и не говоря и слова, чтобы позже, ночью, не касаться человека, заставляя изнывать от желания и беспомощно метаться по смятым простыням.       Обнажённый Гэвин кажется Ричарду безумно красивым, и он еле сдерживается от желания слизать с человека кожу, выцеловывая каждую косточку, запустить зубы в мягкую плоть, чтобы распробовать. Но никогда не касается его руками, боясь оставить хоть одну единственную царапину, пуская в ход язык там, где он больше всего требуется — с упоением вылизывает острые соски, обводит выпирающие рёбра, ласкает живот, чтобы позже, основательно помучив детектива, обхватить им возбуждённый орган.       И Гэвину стрёмно. Потому что с каждым днём накатывает, угнетает, ставит на колени одно-единственное осознание. Такое же простое, как математическое дважды два — они уже никогда не смогут существовать по отдельности. Гэвин ядовитый, да Ричард тоже. С каждым днём они всё основательнее путаются друг в друге, понимая, что совсем скоро последняя грань сотрётся. И что случится тогда? — Так где же ты заканчиваешься, человек? Где начинаюсь я?