Ядовитый

      Когда Ричард, улыбаясь зубастым ртом, обещает Гэвину, что будет доставать его в самых неожиданных местах, Рид смеётся, Рид не особо в это верит, Рид очень зря сомневается в сообразительности симбиота.       Убеждаться в этом приходится уже на практике, сидя прямиком в кабинете капитана. Фаулер сверлит его недовольным взглядом, перебирая в руках наспех заполненные детективом отчёты, и складывает их в две аккуратные стопки. Тех, что нуждаются в доработке, пока гораздо больше. Время тянется, папки множатся, Ричард скучает. Скучает.       И поначалу просто издевается над Ридом — изучает пространство под столом, за которым, сложив руки на столе, и сидит сам человек, находит парочку оставленных кем-то жвачек, царапает ридовский ботинок. Гэвин, Гэвин, Гэвин. Мне скучно. — А ну заткнись! — Рид рявкает в ответ, не подумав. — Что ты только что сказал? — Джеффри поднимает на него прищуренный взгляд, опуская исписанные от руки листы на широкую поверхность стола. Не отдел, а цирк уродов, который давно отъехал, оставив на его лысую голову сборище непроходимых тупиц. — Извини, кэп, — Рид нарочно кашляет, смахивая ладонью чужие щупальца, обвивающие острую коленку. Ричард отступать не собирается, только выше лезет, как назло, — ерунда всякая в голове, не обращай внимания. — Ерунда у тебя не в голове, детектив, ерунда у тебя тут, — он протягивает Гэвину несколько папок, качая головой. Ей-богу, были бы волосы — выпали бы от негодования. — Ты уже столько лет работаешь в полиции, но стоит тебе сдать отчётность — чушь какая-то. Переписывай давай, вот прям здесь. Чтобы я видел. Задрал Ваш детский сад, и Коллинза рядом посажу, чтобы неповадно было.       Фаулер, очевидно, в приступе ярости — спорить бесполезно, если не хочешь остаться без премии, так что Рид не сопротивляется, хоть и очень хочет. Следить за базаром-то тоже не научился. Супер. Гэвин, боюсь, что мне придётся воспользоваться твоим положением.       Мужчина нервно сглатывает в попытке привести голову в порядок и открывает первую папку на середине, стараясь углубиться в написанное, чтобы не обращать внимания на чужие руки, плавно поглаживающие икры. Ричарду нравится играть со своим человеком, но, кажется, в этот раз он собирается переступить границу дозволенного.       Ричарду в свою очередь жутко удобно — стол закрывает его от чужих глаз, закрывает от самого Рида и от его неловких попыток остановить задуманное. Симбиот не стыдится своих желаний — это ярче, чем любое убийство, этим можно подпитываться.       Гэвин в любимых — единственных — джинсах, и Ричард знает на них едва ли не каждый шов, каждую потёртость проводя по ним влажным кончиком языка. Человека приятно касаться, человека приятно провоцировать, трогать, ласкать в самых потаённых местах.       К большому разочарованию, симбиот не может видеть весь спектр человеческих эмоций, когда горячий язык легко очерчивает ширинку, а вместе с ней — заметный бугорок, недвусмысленно натягивающий плотную ткань. Только улавливает сбившееся дыхание.       Рид сжимает дрожащими пальцами ручку, исправляя неточности в материалах, и едва заметно прикусывает щёку — этот тупица их выдаст. А если и не их, то Гэвина точно. Объяснить столь неловкое положение просто не получится. Убьёт и не подумает, честное слово, а Ричарда или себя — без разницы.       А у Ричарда, конечно, другие планы, по крайней мере на сегодняшний вечер — он с упоением вылизывает паховую область, сдавливая языком самые чувствительные точки, и лезет щупальцем в правый карман, желая прикоснуться ощутимее. Ткань под его языком намокает достаточно быстро, но симбиота такие мелочи не беспокоят — крепкие руки гладят подрагивающие бёдра, цепляя ногтями кожу меж кромкой джинсов и лёгкого свитера.       Гэвин едва ли не готов расплакаться от беспомощности, понимая, что опустить руки вниз — вызвать подозрения, вопросы. Фаулер не придурок, а вот Ричард — ещё какой. И он боится лишний раз кусать губы, чтобы не прокусить до капелек крови, сдерживая рвущиеся наружу стоны, когда чужая рука стимулирует его прямо через влажную джинсовую ткань, заставляя свести ноги в коленях. Тварь, какая же он тварь.       Ричард бесстыжий, бессовестный — сам знает, перечисляя прилагательные в голове, пока руки уверенно делают своё дело. Гэвин почти на грани, его буквально трясёт, и симбиот невольно поражается железной выдержке — в постели тот ведёт себя иначе. И стоит сказать спасибо, что ещё не орёт на весь кабинет.       Ласки становятся интенсивнее, и он опять пускает в ход язык, очерчивая слишком явные очертания возбуждённого органа, осторожно прикусывая сквозь ткань головку. Его человек на грани, ещё немного, ещё пару движений, и Ричард выйдет победителем.       Риду наверху кажется, что он буквально насквозь мокрый — головка неприятно трётся о шероховатую ткань, член болезненно пульсирует, и детектив, находящийся где-то на грани потери сознания, отпускает себя, позволяя тугому горячему узлу внизу живота, наконец, развязаться, изливаясь прямо в джинсы.       Вязкое тёплое семя заставляет поморщиться, стыдливо спрятать лицо в документах, опустив расслабленную ладонь на чужую руку, поглаживающую уже, скорее, успокаивающе. Гэвину определённо везёт — Джеффри базарит по телефону, Джеффри ничего не видел, чёрт возьми.       И, прежде чем вернуться к бумагам, он на грани слышимости шепчет Ричарду единственный ответ. — Дома тебе пиздец, обещаю.