Я ещё думаю

Какое-то время Гермионе казалось, что всё происходящее с ней — как-то... нереально. И это было невероятно глупо. Так же глупо, как впускать в дом незнакомца, хотя Грейнджер до сих пор не вспомнила, как он сюда попал. Но её не пытались убить, не пытались пленить, не пытались вызнать какие-нибудь тайны министерства, её собирались... изнасиловать? Причём не похоже на то, что ей желают нанести какой-нибудь настоящий вред. Ну, кроме... Девушка сильно дёрнулась, и на этот раз ей удалось сесть на постели, но — увы, это всё, что удалось. — Послушайте, — произнесла Гермиона самым суровым голосом и так, чтобы он не дрожал. — Если вы пришли сюда вместе со мной, то я вас... не помню. Наверное, мы с вами выпили в баре... Но даже если и так, то... Я ничего не помню и не хочу! Я хочу, чтобы вы ушли! Мужчина хмыкнул. В полумраке комнаты Грейнджер сумела заметить, как он что-то отбросил: ей показалось, что это был снятый пиджак или вроде того. — Вы же понимаете, что просто так вам это с рук не сойдёт! Гермиона до сих пор называла чужака на "вы", пытаясь тем самым от него отгородиться. Но это, конечно же, не помогло. Было бы странно, если бы помогло... Девушка дёрнулась опять, но момент уже оказался упущен: насильник повалил её обратно на кровать и притиснул свою жертву сверху. Больно он не делал, но держал крепко и не отпускал. Грейнджер толком не рассмотрела его лицо, которое закрывали слегка вьющиеся, длинные — до плеч или даже ниже — волосы, зато, как и перед этим, на улице, она увидела необычные, с зелёным отливом, глаза. Нет, на улице её провожал Рон Уизли... Но куда он делся? Проводил девушку только до дома? Или оставил в квартире и ушёл, а после как раз и забыл закрыть за собой дверь? Но тогда почему глаза у них обоих кажутся Гермионе одинаковыми? Грейнджер почувствовала, как наглые чужие руки расстёгивают на ней юбку, заодно на какой-то момент перестав придавливать к постели её собственные, и крепко схватила противника за волосы. Тот зашипел от неожиданности. — Я тебя найду и убью! — зло пообещала она. — Боюсь, буду вынужден тебя разочаровать, — проговорил тот спокойно, и девушке почудилось, что он улыбается. — Если это кто-нибудь и сделает, то не ты. Тебе не суметь... Раздался треск, и от резкого рывка юбка разорвалась по швам. В следующую секунду то же самое произошло с тонким кружевным бельём. Мужская ладонь, в свою очередь, накрыла распущенные волосы Грейнджер, но только слегка потянула, откидывая её голову назад. Одни губы плотно и без разрешения накрыли другие. Гермиона попыталась отвернуться. — Тогда я найду тебя и того, кто это сделает, — сказала она, когда вынужденный поцелуй закончился. Ладонь соскользнула с её головы, мягко погладив, и принялась ласкать грудь, потом опустилась ниже, на внутреннюю сторону бёдер. Другой рукой незнакомец придерживал девушку за плечи, хотя под его весом та могла разве что вздохнуть. Или отцепиться от волос, размахнуться и со всей силы ударить по лицу. Впрочем, размах получился совсем короткий и удар вышел "не очень". — Мерзавец! Сволочь! Негодяй! Гермиона словно выплёвывала эти слова прямо в глаза, которые продолжали смотреть на неё. В какой-то миг можно было подумать, точно они что-то задели, но взгляд тут же затвердел. — Да, я такой, — подтвердили полушёпотом на выдохе. — Тем лучше. Я тебе даже больше скажу: я настоящее чудовище... Странно, но в процессе такой отчаянной и жаркой борьбы Грейнджер вдруг ощутила, что начинает мёрзнуть. Холод исходил будто от чужака: враждебный, тяжёлый, ещё чуть-чуть — и он остановит ей сердце, заморозит кровь. Наверное, это от ужаса... Девушка задавленно пискнула, и холод тут же исчез, как его и не было. Зато между ног что-то толкнулось. Тогда Гермиона всё-таки закричала: от страха, от обиды, от возмутительной беспомощности. Но потом стиснула зубы. Она всё ждала, что ей станет жутко противно, но отвращение почему-то не приходило. А затем были ночь, и жар, и опять холод, и тихий смех, когда мужчина неосторожно наклонился, и Грейнждер вдруг вцепилась ему зубами в плечо, чтобы отомстить, но не так сильно, как могла бы. И наконец — тело в сладкой истоме, опять смутное воспоминание о Роне, и досада, и сон, в котором Гермионе снился какой-то цветной водоворот, который старался увлечь её с собой, но так и не увлёк...