Я ещё думаю

Конечно же, Рон не мог не узнать, что с Гермионой приключилось что-то неладное. И конечно же, он не мог после этого не примчаться: пусть не к ней домой, но на работу. — Я очень надеюсь, что это настоящий Рон Уизли, — заметил кто-то, но после гневного взгляда мисс Грейнджер продолжать шутить не стал. Гермиона и "настоящий Уизли" вместе вышли из кабинета в коридор. Девушка внимательно всмотрелась в Рона. Нет, кажется, ничего лишнего ему не сказали. Обычная тревога, сочувствие и лёгкое неудобство, которое всегда бывает между теми, кто пытался завести не только дружеские отношения, но не получилось. — Гермиона, как ты? Ты в порядке? Лгать не хотелось: обманывать Рона Уизли — это как обманывать ребёнка. Искренне переживающего, любящего тебя, доброго и наивного большого ребёнка. — Я не в порядке, Рон. Мне теперь бывает страшно, бывает противно, а бывает тоскливо. И ещё я чувствую себя дурой. Но это пройдёт. — Я... Я узнал и... Гермиона, прости меня. Этого больше не повторится! — За что, Рон? И что именно не повторится? В Уизли его вечные сомнения отчаянно боролись с решительностью. — Я не должен был... Ты не должна ходить одна, Гермиона! Теперь я буду тебя провожать. Грейнджер улыбнулась. — Рон, это невозможно. Я уже взрослая. И я справлюсь. Рон всё-таки смутился, но не отступил. — Герм, если ты думаешь, что я... Я ничего от тебя не требую. Просто буду провожать до дома. Мы будем. Я и Гарри. По очереди. — Так это Гарри придумал? Ещё чего не хватало! Уизли отвернулся и стал смотреть в окно. — Гарри и я... Мы вместе. — А Джинни? Рон так удивился, что снова взглянул на Гермиону. — Что — Джинни? — Джинни вы тоже будете провожать? С ней ведь тоже может что-то случиться. Уизли удивлённо моргнул. Гермиона сложила руки на груди. — Рон, нельзя держать взрослого человека под колпаком. Неприятности происходят с каждым, и я не хочу, чтобы из-за какого-то идиот... — Грейнджер запнулась. — ...идиотского момента в жизни у меня была разрушена вся остальная жизнь. — Я не... — Не нужно! — Гермиона не дала ему закончить. — Не нужно со мной говорить. Или утешать. Или беспокоиться. Или тем более куда-то провожать, — голос девушки повышался и переходил почти на крик. — Я хочу всё забыть и не хочу, чтобы мне постоянно напоминали об этом! Грейнджер задохнулась. На них уже начинали оглядываться. — Я очень ценю вашу заботу, Рон, — проговорила она ровным тоном и с каменным выражением лица. — Передавай привет Гарри. Фразы прозвучали фальшиво, как-то по-киношному: в обычной повседневной жизни такие слова не говорят, но придумывать другие у Гермионы не было ни времени, ни сил. Грейнджер порывисто развернулась на каблуках и размашистым шагом ушла обратно в кабинет, не оглядываясь. Рон Уизли ни в чём не был виноват. Чувство вины, наоборот, испытывала сама Гермиона. Но она не могла ни успокоиться, ни успокаивать кого-то другого. Особенно Рона. Мало того, что они расстались несколько месяцев назад и до сих пор Уизли при встрече смотрел с ожиданием и неловкостью. Теперь ещё и это! Забыть, забыть, забыть. И дурацкий бар, и лишние бокалы вина — ну, с кем не бывает! — и странные глаза Рона, который оказался совсем не Рон, и то, что было потом. "Потом" продолжало Грейнджер сниться, словно преследующий её кошмар. Этот их тихий смех на улице, выброшенные каблуки, а потом и туфли. Мостовая, по которой Гермиона, спотыкаясь, шла почти босиком. Гладкие камни, девушка поскальзывалась на них в колготках. Полумрак на лестнице, путаница в заклинаниях и ключах — во сне Гермиона начинала вспоминать, и вспоминала, вспоминала... Тесная прихожая и не включенный свет. Снова путаница: на этот раз в шагах и пространстве, которое приобретало причудливые очертания. "Я провожу тебя до кровати"... "Мне нужно умыться", — заявила Гермиона, и Рон подал ей полотенце. Только это был уже не совсем Рон. И совсем не Рон — в тёплой постели, и очередная путаница: в простынях и одеяле — пришлось сбросить его на пол, потом в одежде, потом в руках, а потом Грейнджер ударила его по лицу, а он всё смеялся... И темнота подступала и наваливалась с разных сторон, и из углов следили тени, и Гермиона силилась вырваться, но не могла, и в этой темноте блестели чужие зелёные и жутко холодные, пугающие глаза. Вот только просыпалась Гермиона не напуганной.