Кристалл

«Это что, куклы?» - мелькнуло на периферии сознания, когда отцы, загадочно улыбаясь, протянули ему прозрачную коробку. Нет, у мага определенно не было предрассудков: в его прошлом детстве он и сам нередко играл с фигурками, кое-как вытесанными из дерева вечно пьяным мастером, а после – уже сам вытесывал их для братьев и деревенских детишек. Конечно же, родители тех детей их тут же сжигали. Но это не походило ни на одну из привычных его рукам игрушку. Куклы были по-настоящему красивы, и у Аллароса закралась мысль, что его новые родители вовсе не бедствуют. Позволить себе такое великолепие могли только очень состоятельные люди. В силу возраста, он еще не овладел речевым аппаратом в должной мере, а потому просто стиснул мужчин в объятиях – как достал. Получилось, что в плен объятий попали их колени. На лице мага сияло такое довольство, что волнующийся Остин - так звали отца-омегу - мигом успокоился. Норман положил руку на плечо мужа и растрепал сына, потом и вовсе подхватив мальчика на руки. - Я же говорил, что ему понравится, а ты переживал. Наш папа склонен все преувеличивать, правда, Ал? – маг рассмеялся и кивнул, цепляясь за ткань на плече второго отца, впрочем, прижимаясь и к первому. До сих пор это взрывало волшебнику разум. Он никак не мог понять, как у двух мужчин, без посредника-женщины мог появиться ребенок. Только потом он стал замечать, что женщин нет ни на улицах, ни в магазинах, ни даже в церкви. Туда семейство тоже ходило, заставляя Ала неприязненно морщиться: все еще не мог забыть, а хуже того – не мог простить. В конце концов, он решил просто подождать до тех пор, когда родители сами захотят с ним об этом поговорить. Важнее было то, что они любили его. Не знавший ни отцовской, ни материнской ласки, маг настолько сильно привязался к новым родителям, так к ним тянулся, что это пугало его самого. Ему эти чувства казались странными, малознакомыми, но когда Остин устало засыпал, привалившись к кроватке, так и не дочитав историю, когда Норман целовал его каждую ночь в макушку и обещал защитить от всех страшных монстров… Алларос чувствовал бесконечную благодарность и чистую детскую любовь, которая выливалась в простое и понятное слово «семья».

***

- Он очень тихий, - Остин поморщился, запивая остывший чай. – Дети и должны быть такими? Мне всегда казалось, что они куда шумнее. - Не думаю, что в этом есть что-то плохое, - Норман подошел сзади и обнял супруга со спины, поцеловав тонкое худое плечо. Они стояли перед большим зеркалом, уставшие, с темными кругами под глазами, но оба – крайне довольные. - У каждого свой характер, любовь моя, - альфа поцеловал мужа за ухом и с наслаждением вдохнул запах, тонким шлейфом тянущийся от кожи, волос. Запах истинной пары ни с чем не перепутаешь. Даже спустя столько лет их чувства оставались все теми же, как тогда, когда они впервые нелепо столкнулись на улице под проливным дождем. С тех пор Норман не отпускал своего возлюбленного. - Я надеюсь, когда он подрастет, за него будет, кому вступиться, - Остин зябко поежился и прижался к теплому мужу, занежившись в его объятиях и поглаживая его по рукам. - Не говори о нем так, будто он болен, - Норман знал, в чем причина такого беспокойства, потому развернул возлюбленного к себе и прижался губами к его запястью. – Поверь мне, омеги прекрасны. Такие красивые, тонкие, чуткие… Остин, разомлевший под губами, внезапно тихо рассмеялся и шутливо толкнул Нормана в плечо, покачав головой. - Ты так говоришь, потому что ты альфа! - Нет, мой прекрасный, - Норман хитро прищурился и прижался спиной к стене, притянув мужа за талию к себе. – Потому что это так и есть. А еще… Он уткнулся носом в шею, вдохнув запах еще раз, прикусывая тонкую кожу. - А еще потому что скоро, чувствую, одного красивого, тонкого и чуткого омегу я не выпущу из постели ближайшую неделю.

***

Вопрос пришел сам собой, как и случай представился довольно удобный. Хотя, как сказать удобный: они просто сидели в парке, ели мороженое и наблюдали за тем, как бегают дети, а поодаль рождалась пара: тонкий неприметный юноша прошел мимо, а другой, высокий и раза в два шире в плечах, прервал телефонный разговор на полуслове. Вкусный шарик мороженого начал таять примерно тогда, когда альфа тронул омегу за плечо, начиная что-то быстро и путано говорить. Омега смущался и краснел. - Они такие странные, - хмыкнул Алларос, поправляя короткую огненно-рыжую прядь. «Теперь ты еще больше похож на ведьму, поздравляю, инквизиция бы умерла от счастья», - пронеслось в голове, когда маг впервые увидел свое отражение. Рыжие торчащие волосы, по-кошачьи зеленые глаза, и родинки на теле, из которых вскоре можно было делать созвездия. Все признаки на лицо. - Почему? Мы с твоим отцом познакомились почти также, - Остин тихо рассмеялся, приглаживая сыну волосы и наслаждаясь теплым весенним солнцем, подставляя лицо под лучи. - Разве можно влюбиться с первого взгляда? - Можно, - омега мягко улыбнулся сыну и перевел взгляд на пару. – К тому же, они чувствуют, что предназначены друг другу. Хотя такое бывает очень редко, далеко не все встречают своих истинных даже за всю свою жизнь. - Кого? – маг, задумавшись, моргнул и уставился на отца. Этот мир все еще казался ему непонятным, хоть уже и не чужим, как было в первые годы. По крайней мере, он привык к странным штукам, которые зажигали свет, к сигналам железных коней и высоким бетонным зданиям, царапающим небо. Остин задумался, прикусив губу. Не думал он, что так скоро придется объяснять тонкости этого мира, но раз уж он спросил… в конце концов, Ал должен быть готов ко всему. - Это те, кто предназначены тебе самой Судьбой. Ты ни за что не перепутаешь, если встретишь его: у них свой. Особенный запах, от которого ты теряешь голову. И единственное, что тебе хочется – быть с ним. Алларос вздрогнул, пустым взглядом уставившись в одну точку. От него всегда пахло теплым молоком и горькими травами. Даже когда им приходилось вылезать из пожарища и скитаться, от него не переставал идти этот тончайший аромат, будто бы он только вышел из своей отвратительной лаборатории. И тогда, когда огрубевшие от работы руки впервые коснулись его кожи, маг запомнил лишь запах и сумбур собственных мыслей. Пальцы скользили по изгибам, пересчитывали выступающие косточки и останавливались у сердца, чтобы услышать три бешеных удара, которые, казалось, пробивали грудь. Маг не помнил ни скользящие чистые простыни, ни собственное имя, ни то, когда с его губ сорвался первый стон: мучительный, глухой и стыдливый. Он обещал себе, что больше этого не вспомнит. Маг моргнул и поежился, улыбнувшись отцу и кивая, давая понять, что все понял. И оторопел. В толпе людей, которые вышли погреться на редком солнышке, он заметил того, кого давно похоронил в своей памяти. Призрак был красив, высок и возмутительно материален, не изменившись ни на миг. В его глазах все также таилась вековая мудрость, все те же лучики морщинок от уголков глаз к вискам, все тот же живой огонь интереса. Сердце пропустило удар. Рядом с этим видением, миражом из пустыни, шел молодой юноша, чем-то напоминающий Аллароса, и смеялся. И чужие мысли в голове, несколько виноватые, несколько снисходительные: «Прости. Он – моя пара». Алларосу было пять, когда ему расхотелось жить в этом мире окончательно.