***
Они переодевались после очередного спарринга, и в раздевалке остались только Бакуго и Киришима. Мидория и Тодороки убежали самыми первыми, и Бакуго был отчаянно занят тем, что старался об этом не думать. — Эй, дерьмоволосый? Киришима взрогнул. — Да, Бакуго? — Пойдем... вместе до общежития? — Катсуки отчаянно нуждался в совете. — Нет, Бакуго, извини. Не пойдем. Катсуки опешил. Он думал, что Эйджиро будет ждать, пока у них с Бакуго все наладится. — Что? — Ты... извини, но Каминари сказал, что мне нужно от тебя отойти, и я, если честно, с ним согласен. Мне нужна помощь, Бакуго, но не твоя. Уже. Киришима грустно виновато улыбнулся и, подхватив сумку, пошел к выходу. Бакуго выкрикнул: — Пошел Каминари нахер! Дерьмоволосый, поговори со мной! — Извини, Бакуго, — голос у Киришимы был надломлен, и Катсуки впервые задумался, каково тому было три этих недели, — нам сейчас не о чем разговаривать. Ты оказался не таким... как я думал, и мне... нужно побыть одному. В другой раз. Эйджиро махнул рукой и вышел.***
Бакуго сидел в своем привычном месте, слегка дрожа от легкого холода. Он был потерян и не знал, куда податься. Раньше, если была проблема, он всегда мог обратиться к Киришиме, но сейчас... Что он сделал? Что он натворил? Неужели этого оказалось достаточно, чтобы потерять единственного друга? Пусть тот и был влюблен в него. Может, это знак? Может, еще можно исправить что-то? Хотя бы с Деку. Если подойти и... Бакуго потряс головой, прогоняя ненужные мысли. Ему не нужен задрот. Заглушить, забить это в себе... Разумеется, беда не приходит одна. Она приходит вместе с Джиро. — О-о. Бакуго. — Пошла отсюда нахер. Я хочу побыть один. — Мне, как всегда, посрать, чего ты там хочешь. Джиро оперлась спиной на стену и закурила. Бакуго в лёгкой прострации наблюдал за причудливыми завитками дыма, медленно рассеивающихся в осеннем небе. Внезапно Кьёка протянула пачку ему. — Хочешь? Предлагаю один раз. Бакуго оскалился, но промолчал. После недолгого колебания он взял одну сигарету, подпалил искрой из пальцев и неуверенно затянулся, после чего зашелся в приступе кашля. Джиро ухмыльнулась. — Ничего, привыкнешь. Лёгкие у тебя нежные. — Пошла ты. Бакуго снова аккуратно затянулся, и в этот раз лёгкие почти уже не сворачивались в трубочку. Кьёка прощебетала: — О боги, я учу Самого Бакуго Катсуки курить! Ответственность, возложенная на меня, непомерно велика! — Завали ебало, эмо. С чего это ты вообще так расщедрилась? — Не знаю. Сочувствие проснулось, наверное. — Какое, нахуй, сочувствие? — Ну, ты же все проебал. Ещё фееричнее, чем я, кстати. Она картинно затянулась, а Бакуго рявкнул: — Ты это о чём? — Сам знаешь. О Киришиме и, ну... Мидории. — Слушай, ты, если ты решила, что что-то знаешь, то это не твое блядское дело, ясно? — Ну, да, разумеется, Каминари мне всего не рассказывал про Киришиму, но я смогла понять, что ты повел себя как мразь. И ты что, не видел, как его ломало? Он же на стенку лез. И все из-за тебя. — Я поговорю с ним. Он успокоится. — Нет, Бакуго. Не успокоится. Ты же его на части разорвал, удивительно, что он вообще с тобой здоровается. Я бы тебя не простила. И он не простит. Ему Каминари не позволит. — Я Каминари хребет вырву нахуй! — Каминари был рядом с Киришимой, когда он нуждался в помощи. Нуждался в тебе. Он помогал и все еще помогает ему собрать себя по кусочкам, помогает ему снова стать тем человеком, которого мы любим. Ты это тоже хочешь забрать у Киришимы? Оставь его в покое, Бакуго. Катсуки едва не кипел от злости. — Ты сейчас и к Мидории скажешь не лезть? — Верно, скажу. Он впервые счастлив с тех пор, как ты сделал с ним... то, что сделал. — А какого хуя он счастлив?! — Бакуго срывался на крик перед монументально спокойной Джиро, но никак не мог взять себя в руки. — Какого хуя он так счастлив? Я же... Мы... Внезапно у Джиро во взгляде проскользнула что-то, похожее на... Жалость? — Так... Ты не знаешь? — Не знаю чего? — После того, как ты его... не знаю, какое слово подобрать... после этого он был разбит. Ты его просто уничтожил. И с ним рядом все время находился Тодороки, поддерживал его, и... — Половинчатый..? — Бакуго внезапно ощутил себя опустошенным. — Да, они... Пожалуйста, Бакуго, успокойся, ты странно выглядишь. Катсуки отшатнулся от Кьёки и внезапно бросился к общежитию. — Бакуго, стой! Он не мог остановиться. Даже при всем желании. Это было совсем как тогда — ноги сами бежали, дыхание сбивались, и безумно хотелось сделать что-то, хотя Бакуго и не знал, что именно он будет делать. Он бежал, не разбирая дороги. К беспричудному задроту. К Деку. К Мидории.***
— Мидория! Открой! Катсуки колотил дверь Изуку, застряв в ощущении странного дежа-вю. Все как тогда, а значит, он ещё все исправит, Деку не уйдет, Бакуго будет счастлив, черт побери! Но в этот раз Мидория открывает со странным выражением лица и говорит скорее утвердительно, чем вопросительно: — Бакуго. Ты здесь. — Да, я... — Катсуки ввалился в комнату Изуку и без приглашения сел на диван. Мидория сел на стул перед ним, скрестив руки. — Бакуго, ты о чем-то хотел поговорить? Внезапно голос Катсуки как будто надломился: — Деку... Прости меня. Пожалуйста, я... Я был не прав. Я не хотел. Я не могу позволить тебе уйти к половинчатому уебку, просто не могу, — из глаз Бакуго брызнули слезы, и он ничего не мог сделать, чтобы их сдержать. Разве что прятать от Мидории взгляд, что получалось с переменным успехом. — Ты ведь... Ты ведь все ещё ко мне что-то чувствуешь? Блять, мы могли бы... Мы с тобой... Изуку прервал его. — Так, Бакуго, стоп. Успокойся, сделай глубокий вдох. Ты мне сейчас что пытаешься предложить? Уйти от... Уйти от Тодороки? — Ты же не его любишь. Деку, ты любишь меня. И ты... Мне понадобилось столько сраного времени, чтобы понять, что ты мне нужен... Я не он, но я правда попробую сделать тебя счастливее. Мидория улыбнулся ему: — Но Бакуго... Тодороки уже делает меня счастливым. Он добрый, и умный, и очень нежный, и... Он любит меня. — А ты его? — с вызовом бросил Катсуки. — Понимаешь... Я выбрал любить его. Я не плакал из-за него, и я не сходил по нему с ума, как это было с тобой. И он об этом знает. Но он мне нужен, и я это понимаю. Поэтому я его и люблю — с каждым днём всё сильнее. — Почему? Почему? Он не заслуживает тебя, блять... Деку, пожалуйста! Я ошибся, пиздецки ошибся, но я хочу всё исправить! — Бакуго, — голос Мидории звучал мягко и понимающе, — исправлять тут нечего. Ты знал... Ты знал, как сильно я тебя любил? Как часто я рыдал на плече у Урараки, Ииды... Тодороки, потому что ты снова сказал мне сдохнуть? Как я начал курить, чтобы хоть как-то заглушить боль от того, что ты никогда не полюбишь меня в ответ? Мидория спрятал лицо в ладонях и замолчал на пару секунд, и Бакуго не знал, что ему сказать. — В ту ночь... Ты не представляешь, как я был счастлив. Я чувствовал, что каждая клеточка моего тела перерождается в чистом восторге. Я был готов, хотел отдать тебе всего себя, быть твоим, раствориться в тебе... Мидория всхлипнул и твердым голосом продолжил: — А потом ты бросил меня. Дал почувствовать счастье на вкус — и бросил, разрушил меня до основания, отверг самое чистое, что я мог тебе дать. Тогда Тодороки и помог мне... выкарабкаться, он дал мне новую надежду, и за одно это я никогда его не предам. Я хотел жить для тебя — а Шото сделал так, что я захотел жить для себя, захотел жить в принципе. Бакуго замер. Шото. Он назвал его по имени. Катсуки ощутил, как отчаяние начало разъедать его изнутри. — Деку... Мидория, пожалуйста... — Уходи, Бакуго. Ко мне скоро придет Шото, мы договорились вместе подготовиться к занятиям. Бакуго, пошатываясь, вышел за дверь, но в коридоре остановился. Все не может закончиться так. Должно же было быть что-то еще, должен был быть шанс все исправить. Мидория стоял в дверном проёме, ожидая, пока Катсуки уйдет, а взгляд последнего цеплялся за каждую веснушку, словно где-то на коже Мидории был написан путь к счастью Бакуго. В глазах стояли слезы, в горле першило, и голос... — Мидория... Я люблю тебя. Взгляд Изуку внезапно заледенел, и тот наклонился и, едва-едва прикасаясь, поцеловал Катсуки закусанными губами. И, отстранившись так быстро, что у блондина не было и шанса углубить поцелуй, беспричудный Деку холодно бросил: — Мне все равно. И дверь захлопнулась. Бакуго дрожал. Осень, очевидно, подходила к концу.***
— Каччан, стой! — Догоняй, Деку! Солнце светило ярко, лето только-только началось, и Бакуго несся по улицам на крыльях свободы. В школу — ещё через пару лет, вечером папа включит мультфильм, а в руках была новая и яркая игрушка Всемогущего! Он ее пока не сломал, да и не планировал, в общем-то, и сейчас его собственный Символ Мира летел вперёд, навстречу новым приключениям! Деку до такой было далеко, у него была старая и некрасивая игрушка, но тот, как дурачок, все равно радовался каждой возможности поиграть с ней. И с Бакуго, конечно. — Деку! Ты где? — Тут! Бегу! Запыхавшийся зеленоволосый мальчик подбежал к Бакуго и крепко обнял. — Пусти, дурак, а то как врежу! — угрожающе погрозил кулаком Катсуки. — Хорошо-хорошо! — торопливо пробормотал Деку и поспешно отпрыгнул, продолжая глупо улыбаться. Дурачок. — Куда ты там провалился? Мне пришлось тебя ждать. Подумал уже, что ты потерялся. Представляешь, как бы меня мама наругала? Деку рассмеялся. — Не бойся, Каччан! Я никогда не потеряюсь! От тебя — ни на шаг! Ду-ра-чок. Но Бакуго всё-таки улыбнулся. Солнце светило ярко, лето только-только началось, и будущее обещало быть светлым и счастливым.