Зверь о двух головах

       Все еще сжимая в руках полученное пару часов назад письмо, Михаил Васильевич Торжевский оглушительно барабанил в запертые двери. Терпение стремительно подходило к концу: не для того он среди ночи сорвался с места, чтобы вот так дожидаться, пока какой-нибудь нерадивый старик ему не откроет. Пожалуй, только воспитание сейчас не давало ему, не дожидаясь слуг, плечом высадить эти злосчастные двери…        И уж совершенно точно Торжевского не беспокоило то, что часы показывали четыре утра, а предрассветное небо над Москвой лишь самую малость озарилось багряным. Тот, с кем ему нужно встретиться, не позволит себе спать, если дело требует срочного вмешательства.        — Ваше высокородие, что же вы… — открывший двери мужичок — Федор, кажется — заспанным не выглядел: только запыхавшимся. — Мы вас раньше сентября и не ждали…        — Быстро до вас слухи добираются, меня в чин только пару дней назад произвели. Яков Петрович у себя? — не удосужившись снять пыльный дорожный мундир, бросил Торжевский и без какого-либо дозволения вошел в дом. — Если занят — так и скажите, от извозчика уже наслышан, знаете ли. Его дела, думаю, подождать могут.        — Да как же, ваше высокородие. Барин не спит, бессонница замучила, — следом побрел Федор, хмурясь сильнее. — Я доложу, и…        — Обойдусь без докладов, — по лестнице в пару мгновений Торжевский взобрался да замер на мгновение, выбирая нужную дверь. — Не мешайте нам.        Не обращая более никакого внимания на все еще тихо ворчащего Федора, Торжевский рывком распахнул дверь в одну из комнат: судя по слабой полоске света на коврах, кто-то здесь и не думал спокойно отдыхать.        Не ошибся.        Почти вся комната в тенях утопала: в мерцающем пламени единственной свечи из полумрака выступали только хозяин кабинета, облаченный в домашний халат, да стоявшая на столе перед ним фарфоровая чашка. Судя по густому терпкому аромату, витавшему в воздухе, — крепчайший кофе.        — Михаил Васильевич, вы все еще считаете сон по ночам дурной привычкой? — насмешливо протянул Яков Петрович. Ни удивления, ни радости встречи, а вся вежливость по отношению к гостю свелась к единственному жесту: Яков Петрович небрежно поправил распахнувшийся на груди мягкий халат. Негромко продолжил: пожалуй, виной тому раннее утро. Или тревожить кого-то не хочет? — Чему я обязан нашей встрече? Полагал, вы прямиком в столицу отправитесь, зачем вам сейчас в Москве появляться? Разве приготовления к визиту прусского принца вас стороной обошли?        Медленно к полумраку взгляд привыкал: только и нужно было, что в пятно света прямо не смотреть. Вещей немного, документов — тоже, стало быть, недавно совсем в комнатах этих Яков Петрович поселился. Все на месте, прибрано… Хотя нет, сюртук — оттенок в темноте не разобрать — небрежно на кресло брошен. И светлое что-то на ковре виднеется…        — Вынужден был… Письмо срочное в пути застало, — задумчиво пробормотал Торжевский, все еще вглядываясь в светлое пятно на ковре. Лента, кажется…        — Такое письмо, что мне о нем сообщить следует? — Яков Петрович, не проявляя особого восторга, выпрямился в кресле. На мгновение показалось, что за взглядом Торжевского проследил — и не слишком тому доволен.        — Да. Вас это тоже касается, — Торжевский головой тряхнул, стараясь не задумываться о делах Якова Петровича. — Пару дней назад одно суденышко, шедшее по Дону из Азовского моря, затонуло. Экипаж и несколько пассажиров погибли.        — Бенкендорф новые обязанности на нас решил возложить, мы теперь за каждым неприятным происшествием в Империи должны следить? — размеренно Яков Петрович, отпивая кофе. С тихим звоном чашка на блюдце опустилась — неужели рука дрогнула?        — Но вы об этом судне наслышаны, не скрывайте, — Торжевский руки за спину заложил, стараясь говорить бесстрастно. —Как и о пассажирах. Я даже названия не произнес. Не имеет значения… Среди пассажиров было две дамы. Федорова Вера Александровна, монахиня, и…        — А имя второй — Дарья Христофоровна, пусть и фамилия подложная, верно? — Яков Петрович на ноги поднялся, тяжело вздыхая. — Надеюсь, вы еще не послали письмом эту весть Бенкендорфу, а решили сообщить при встрече?        — Вы не дослушали, — резко отозвался Торжевский. — Госпожа Ливен не могла находиться на этом… Корыте. Это она мне сообщила о крушении. Под этим именем путешествовала некая Решетова Ольга Дмитриевна, помните еще о такой?        — Михаил Васильевич, не испытывайте мое терпение, — чуть громче заговорил Яков Петрович. — Вы лично об этом Бенкендорфу не сообщили?        Насилу Торжевский удержался, чтобы не накричать на поразительно спокойного Якова Петровича. Ему о таком сообщают — а он хоть бы серьезный вид принять удосужился.        — Нет, и Дарья Христофоровна просила передать свое письмо только через проверенных людей…        — Хвала Всевышнему. Не устаю восхищаться рассудительностью Доротеи, — с теплой улыбкой Яков Петрович обратно в кресло уселся. — Надо Федору сказать, чтобы и вам кофе принес. Или вы чай предпочитаете?        — Вы смеетесь? — Торжевский прикрыл глаза, сминая в руках письмо. — Не сомневаюсь, что ваши взаимоотношения с Ольгой были… поверхностны, но чтобы настолько…        — Михаил Васильевич, дорогой мой, да успокойтесь вы, — все с той же улыбкой произнес Яков Петрович. — Поймите, в нашем деле многие вещи куда сложнее…        — Сложнее? Вас в Москву направили, чтобы за следствием по этим бунтовщикам надзирать, а вы столь развязно развлекаетесь, что распоследний пьяница в деталях о похождениях столичной знаменитости знает, — прошипел Торжевский, делая шаг к столу.        — Это вы за пару часов в городе слухов набраться успели? — с необъяснимым восторгом воскликнул Яков Петрович, однако в следующее мгновение посерьезнел. — Давайте вы послушаете, что я говорю, пусть в вас сейчас эмоции бушуют. Доротее нужно было, чтобы кто-нибудь, кому почившая Государыня доверяла, отправился в Таганрог и…        — А вам даже об этом известно исключительно по долгу службы, — процедил Торжевский. — Бог с ней, с Ольгой, я и не ждал, что вы горевать станете. Но раз вы знаете, неужели то, что с монахиней произошло…        Дверь в смежную с кабинетом комнату едва слышно скрипнула, заставляя Торжевского замолчать. Побледнел он — точно привидение увидел. В одно мгновение несколько эмоций на его лице отразилось: радость, смущение и что-то, очень похожее на сдерживаемый гнев.        — Прошу простить, господа. Я и не думала подслушивать и вмешиваться, только… Мишель, умоляю, успокойся, — мягко заговорила Ольга Дмитриевна, осторожно поправляя наспех надетое домашнее платье — оборок едва заметно касалась, удостовериться в чем-то пытаясь, только воротник перекрученный не заметила. Волосы в узел тугой наспех скручены, даже в полумраке разглядеть растрепанные пряди труда не составит. — Выслушай, что Яков скажет. Я с месяц назад сама ему написала…        Яков Петрович, и не подумав убрать с лица все то же довольное выражение, что заставляло невольно подумать о греющемся на солнце звере, взглянул на Торжевского: точно дозволения попросил. Тот рукой махнул — да отвернулся, пытаясь не обращать внимания на все сильнее заметную шелковую ленту на ковре.        — Ольга Дмитриевна нашу монахиню сопровождала на север страны, вы правы. И когда поняла, что Вере Александровне — так ее буду называть, с вашего позволения — угрожает серьезная опасность, написала мне. Я в Киеве еще был, вы же знаете, воробьиные ночи, всем Обществом за Алконостом охотимся, распоряжения лично раздавал, — вдумчиво говорил Яков Петрович, только поморщился вдруг заметно — точно от неожиданного приступа боли. — Уверяю вас, я свое слово сдержал и совершенно не докучал вашей сестре письмами или еще как… Но не мог же я в просьбе отказать, Михаил Васильевич. Пришлось постараться, но в итоге-то все получилось замечательно. Ольга Дмитриевна в безопасности, Вера Александровна тоже — полагаю, сейчас уже в Новгородской губернии. А остальное… Мы думали несколько позднее вам рассказать.        — Лучше бы литераторами так занимались, — произнес Торжевский, не скрывая неприязни. — Они за Безносым по всей столице…        — Ваши сведения устарели немного. Господа взяли перерыв в своих поисках, представляете? — усталость в тоне Якова Петровича ощущалась. — Александр Сергеевич к семье подался, полностью погружен в свое новое творение о Пугачевщине, наслышаны же, как у самого Государя дозволение просил. Николай Васильевич о кафедре истории грезит… Безносый вовсе с пару месяцев как из столицы пропал.        Торжевский уж было рот открыл, как Ольга Дмитриевна к нему торопливо подошла, осторожно запястье сжимая.        — Мишель, тебе отдохнуть нужно. Хотя бы несколько часов. Федор в комнату проводит, — Ольга мягко улыбнулась. — А утром, не спорь, сейчас ночь глухая, а не утро… Утром за завтраком твоего статского отпразднуем. Идем же…        Яков Петрович лишь усмехнулся тому, как легко Ольга прочь двоюродного брата выставить умудрилась. Все верно, Торжевскому подумать нужно, отдохнуть да успокоиться. Так и в гроб себя вогнать не долго… Отчего-то Яков Петрович даже не сомневался, что очень скоро заботы о безопасности цесаревича — в планируемом его путешествии по Европе — Торжевскому поручат.        — Федору его поручила, тот ему чаю успокаивающего сделает. Пусть отдыхает, — Ольга Дмитриевна неслышно вернулась: даже юбок шелест Яков Петрович не разобрал. — Вас снова что-то беспокоит? В глухую ночь, и кофе…        — Все эти родственники вызывают приступы мигрени, — усмехнулся Яков Петрович и глаза устало прикрыл. — Отец желает в гости явиться, письмо прислал. Как раз в то время, когда я за новой комиссией наблюдаю. Невероятное совпадение, не находите? Не удивлюсь, если полиция скоро переписку господина Герцена с неким Ястребом найдет, право…        Почувствовав, как прохладные женские пальцы его седеющих висков коснулись, Яков Петрович улыбнулся. Осторожные, неторопливые движения расслабиться помогали.        — Справимся, — мягко подушечками пальцев над бровями Ольга провела. — Может, стоит в Петербурге его встретить? Когда он приезжает?        — Не получится, в сентябре Государь обещал Москву посетить, да и следователи с Герценом так быстро не закончат, — глухо пробормотал Яков Петрович, ощущая, как боль отступает. — Да и вы в Петербург не слишком-то хотите, верно?        — У вас шея каменная, расслабьтесь же наконец, — чуть сильнее руки Ольги по плечам его прошли. Еще раз - уже останавливаясь ненадолго, точно нервы оголенные выискивая да от застарелой усталости мышцы освобождая — приятное тепло по телу разливалось. — Не останетесь же вы в Москве насовсем, если будет нужно — в столицу к зиме уеду.        — Посмотрим, как дело обернется, — Яков Петрович твердо руку Ольги на плече своем перехватил - суховатая кожа осторожно по костяшкам пальцев скользнула. Не обернулся: голову чуть повернул, на мгновение губами к прохладной ладони прикасаясь, — слух какой новый пустим. Если вы раньше не сбежите, кто же вас знает.        Засмеялась негромко Ольга Дмитриевна да подбородком ему в макушку уткнулась:        — На ошибках учиться нужно, — мягкий голос: будто сама от наслаждения необъяснимого зажмурилась. Легко Ольга свободной рукой под воротник халата забралась: ногти игриво по коже царапнули, едва ли не заурчать довольно Якова Петровича заставляя. — И последний год моих путешествий уж точно был лишним.