Странный интерес

Я никогда не считал себя творцом, венцом культуры и не претендовал на высокие смыслы в своих работах. Скорее, рэп был для меня чем-то, что позволяло мне жить расслабленно и продвигать мое чувство юмора, треки писались на поржать, а диссы — немного полить говном то, что меня бесит в поп-культуре. Таких вещей масса и чтобы продиссить их всех, мне нужно выпускать по десять штук в день. Честно, никогда даже не думал, что на этой почве стану известным. Что люди реально будут пытаться искать какой-то смысл в моих текстах, что кто-то реально будет уноситься с моих треков и приходить на мои концерты. На концертах мне нравилось творить отсебятину и орать в микрофон, общаться с народом, на баттлах — выпускать накопившуюся желчь, а главной целью моего рэпа было доказать всем, а главное, тем, кто относился ко всему этому особенно серьезно, что даже уебан, читающий рэп для прикола, от того, что ему больше нечем заняться в этой жизни, которому больше по душе создавать принты в Пэинте и печатать их на толстовках за двести долларов, может добиться большего успеха в индустрии, чем они, посвятившие этому всю жизнь. В Антихайпе мне больше нравилась свобода в написании треков и создании клипов. Я мог предложить любую хуйню, мы делали из этого реальную вещь, ещё и набирали какие-то просмотры, фан-базу. Но на самом деле вся эта эстрадная богема, в которую превратился русский хип-хоп, была мне очень чуждой. Я никогда не относился с трепетом к вещам, что выходят под моим именем. Я всегда был готов на коммерческие предложения, чтобы зарабатывать хоть какие-то деньги и кое-как оставаться не на самой низшей ступени социально-экономической лестницы. Я не парился о своей репутации. Меня называли ссыкливым трусом, от того что я всегда избегал драк и кровопролитий, но на самом деле мне просто было настолько похуй на все это, что я не собирался из-за этого калечиться, даже чуть-чуть. Я был бы согласен быть отпизженным, но за правое дело, а не из-за разборок со всякими рэперами, о которых я через несколько лет и не вспомню. Даже с таким похуистичным, безалаберным и совершенно неуважительным отношением к музыке я добился больших успехов, чем многие из тех, кто посвятил ей свою душу. Это меня и смешило, и тешило мое самолюбие, и, конечно, заставляло меня “грустить” о несправедливости этого мира. Насколько все должно быть неправильно устроено на этой Земле, если даже такой несерьезный распиздяй, как я, просто чтобы развлечься, может собирать миллионы просмотров, зарабатывать большие деньги и быть узнаваемым прохожими на улицах? Может, именно из-за такого отношения у меня есть какой-то предел, в то время как трушные люди способны реализовывать себя до бесконечности. Похуй мне на это? Казалось, что да. На самом деле у меня давно зрел план спустя какое-то время бросить все это и начать зарабатывать программированием, подучить пару языков и найти себе приличную работу. Но я дал себе срок — в тридцать лет взяться за ум, а пока можно было и пораспиздяйствовать. Да и к тому же, мне слишком нравилось поливать говном всех и вся. Я совсем не жалел о пути, что выбрал. Творческий путь — пагубный и я слишком хорошо это понимал. Есть масса примеров. Когда человек вкладывает душу в свое дело, он становится очень уязвимым. В один момент есть риск застрелиться, как Кобейн, от того, что ты исписался. Есть риск делать необдуманные поступки, подвергать себя опасности, пуститься во все тяжкие, чтобы эмоционально наполнить себя и выдать что-то новое публике, которой в целом похуй, которая готова жрать даже кал. Такой путь был не для меня, а все потому, что я знал, что оно того не стоило. Как никак, идея о том, чтобы создавать что-то практичное и технологичное, всегда привлекала меня намного больше. Говоря о трушности, я победил со счетом пять-ноль, наверное, самого трушного исполнителя из индустрии. Он воспевал и романтизировал этот путь, от которого я заведомо отрекся. Это и есть яркий пример несправедливости этого мира: есть Мирон, который отдал всего себя этому делу, топил за культуру многие годы. Есть я, распиздяй, который реально делал это всё “чисто по фану”. Так что, когда он втирал мне что-то про антагонистов, про отсутствие пути, он меня не задел и ничего нового мне не открыл. Хоть мне и нравилось слушать хип-хоп, мне было на него абсолютно похуй. Маленьким участвовал во всяких уличных рэп баттлах, которые мы затевали во дворах Хабаровских спальных районов. Один раз я-таки начал накидывать тексты, каким-то образом выиграл на “Слове”, а дальше немного увлекся. Но за все это время серьезно относиться ко всей этой теме так и не стал. Что до Оксимирона, он всегда был для меня каким-то нонсенсом — его горящие от энтузиазма глаза, драматичные речи, старательность и трудолюбивость. Когда он где-то светился, у меня возникали смешанные чувства. С одной стороны, смех и жалость, мол, ради чего ты так стараешься? Его отношение ко всему этому было прямо противоположным моему. И одновременно из-за него же у меня иногда проскальзывала мысль о том, чтобы измениться самому, начав делать серьезный рэп. Он стал моей целью и после того, как я победил его, интерес к рэпу пропал. Злило то, что он своим примером заставлял меня даже мельком подумать о том, чтобы изменить себе. Вся эта злость выливалась в виде каких-то периодических вскукареков, и никогда не доходила до полноценного дисса. Дело в том, что во всей этой беспросветной хуете, что я видел повсеместно у популярных личностей, Оксимирон был для меня чем-то вроде просвета. Но в один момент я заметил, что и он начал терять свою искренность. Начал делать какую-то фигню, просто чтобы собрать вокруг себя толпы, делать то, что понравилось бы массам, а не то, что ему хотелось. Отчего-то всё же бомбануло, может, бесило мое собственное отношение к этому. Я думал, не мог я терпеть все эти сомнения ради того, чтобы ты скатился в ту же попсу, что и остальные. В один момент он-таки обратил внимание на мой очередной сильный выпад в его сторону, и вызвал меня. Я заранее знал, что скажу ему. Мне было похуй, что кто-то скажет, что я его первый фанат. Мне было совсем не западло показать ему свой респект. Показать, что знаю его строки. Хотелось ткнуть его носом в каждую херню, что делала его не самим собой, в каждый тупой панч, тупой трек, тупое действие. Просто хотелось покончить со всем этим спектаклем, который он сам затеял и вернуть его на путь истинный, или что-то в этом роде. Но в тот день я баттлил его не ради него, а ради себя самого. Хотелось сохранить какую-то часть своей картины мира целой. В какой-то день до баттла я сел за стол и попробовал описать то, что я чувствую, чтобы получилось искренне. Если бы кто-то увидел это, подумал бы, что я стебусь, даже мои друзья. Но было все равно, я взялся за карандаш. Получилась бессвязная проза и я оставил эту затею, вместо этого по-быстрому записав трек “Охлади мой пыл”. Я подумал, что писать серьезный рэп ещё успеется, когда выдастся возможность, а пока можно продолжать играть ту роль, что я себе предписал изначально. С тех пор поступало много предложений, мы с ребятами откатывали концерты. Казалось, что все заебись: деньги в кармане, растущая популярность, веселье, возможность не волноваться о том, что будет завтра. Куча новых знакомств, съемки клипов, концерты. В глубине души я все же боялся застрять в этой стабильности, так и не начав делать то, что мне нравится. Совсем как попс, но только выдающий себя за андерграунд. В один прекрасный день, когда я дремал на диване с котом под звуки включенного телика, по которому шло какое-то тупое реалити шоу, на мой телефон позвонил кто-то с неизвестного номера. Мне не хотелось брать, думая, что это какой-то фанат, который откуда-то достал мой номер. Но всё равно был не занят, так что можно было и ответить. Меньше всего я ожидал услышать голос Мирона. Начал он говорить очень интригующе. Я был слишком сонным, чтобы достаточно сильно удивиться, но буквально через трубку телефона почувствовал, как он зажегся. — Вот знаешь, бро, глупо было бы отрицать, или строить из себя что-то. Хочу тебе только честно сказать, что ты мне и вправду глаза открыл на что-то этим баттлом. Нихуя не жалею, что тебя вызвал, — говорил он. Мне тоже хотелось сказать ему “спасибо” за ту дешевую драму, что он развёл в своём втором раунде. — Надеюсь, ты не только за этим мне звонишь? — усмехнулся я, потому что не знал, что еще ответить. — Да-да, — рассмеялся он, — и еще потому, что ты одну такую тему поднял, остро важную! Про культуру баттл рэпа, и все такое, помнишь? — Конечно, — подтвердил я. — У меня появилась мысль сделать коллаб с тобой, чтобы выпустить следующий сезон Фреш Блада. Просто третий получился довольно скучным и мало интересных баттлеров вышло оттуда. А я подумал о чем-то наподобие войны стилей. Типа я могу быть ментором одной команды и как-то направить новых участников. Без гострайта, конечно. И опять же, нужен дракон, — он сделал паузу и рассмеялся. — Шучу, конечно. Я просто подумал, что ты можешь быть отличным ментором второй команды, и можешь передать хоть частичку своего баттлрэповского опыта, чтобы культуру хоть как-то поднять, руку к ней приложить. Да и у участников больше стимула будет, если ты им иногда будешь напоминать, чтоб старались, пример подавать. Что скажешь? Я сел, чтобы голос звучал более бодрым. Тема показалась мне странной, в голове пронеслась грязная мысль о том, чтобы на серьезе согласиться, а потом превратить это всё в фарс и цирк. На что он рассчитывал, привлекая меня к такому проекту? Сам же говорил, что Версус его сокровенное детище. — Так, допустим. Можешь рассказать поподробнее об архитектуре всего этого? Если я соглашусь, как ты себе это все представляешь? — поинтересовался я. — Ну, разумеется, будет негодование. Кудахтанье, диссы, и так далее. Но главное, мы покажем результат, и тогда все недовольство будет несущественным. Этот сезон будет популярнее остальных, баттлеры себя лучше раскроют, станут известными, покажут более зрелищные баттлы. А недовольные всегда найдутся. Поэтому, в том, что ты примешь в этом участие ни для меня лично, ни для проекта никакой проблемы нет. Тут скорее вопрос вот в чем, соглашаешься ли ты на это, предполагают ли это твои принципы? Это ответ на твой второй вопрос. А архитектуру мы обсудим потом поподробнее. Во Фреш Бладе всегда есть две команды, просто в этом сезоне у них будут еще и менторы. Отчего-то захотелось согласиться. Я решил не набивать себе цену сомнениями, да и был уверен в том, что Мирон бы не стал меня уговаривать. Итак уже переступил через себя, решившись позвонить мне. Он рассчитывал на мою серьезность, а мне, признаться, и вправду немного хотелось вывести баттлы на новый уровень. Может, что-то завещать, потому что планировал уйти через годика так два. — Ты говорил что-то про раскрытие персонажей, кажется. Это как? — Вот это прикольная тема, — сказал он. — Сейчас вот подумал, после того, как ты спросил. Что если записывать все этапы организации и встречи команды с ментором на камеру? Это будет такой элемент реалити. — О-о-о, реалити шоу — эт мы любим, — рассмеялся я. — Ха-ха, скажи же! Почему-то я так и знал. Может, вообще, твой голос услышал и идея о реалити пришла мне в голову… так как тебе идея в целом? — Слушай, ну не так уж бредово, ты прямо молодец, — я был щедр на похвалу. — Стараюсь! — сказал Мирон и рассмеялся. — Хорошо, считай, что я согласен. Надеюсь на достойную конкуренцию с твоей стороны. Чтоб не было как в прошлый раз, — сказал я. — Хорошо тогда, я дам знать, когда встречаемся, и все такое! На связи. — Ага, давай, — я положил трубку. Я продолжил тупить в телик, а через минуту уже была создана беседа в Телеге, называющаяся “Fresh Blood 4”. Поднялся вопрос о том, чтобы встретиться немедленно. Я написал, что у меня дела и я смогу только через два часа, остальные согласились. Таким образом я дал себе время ещё часик поваляться на диване. Признаться, соваться на чужую территорию — опыт не из привычных. Когда я почти дошел до ресторана, я увидел Яна, который выходил из припаркованной машины. Решил поздороваться с ним первым. — Так что, ты, Славка, значит теперь дезертир? — Нет, просто бар “1702” пока только строится, ищу себе временное убежище, — парировал я. Ян рассмеялся, по-свойски пихнул меня в плечо, мы зашли в ресторан. Там я увидел Санька, Мирона и его друга, кажется, его Ваней зовут. Всегда настораживал его мутный вид, но почему-то в тот момент он показался мне безобидным и каким-то добродушным. На этой встрече мы не обсудили ничего нового, просто еще больше муссировали уже ранее оговоренные темы. Было даже скучновато. Все уже собирались расходиться, а Мирон продолжил сидеть. Я спросил, почему он не уходит. — Так я ж еврей! — воскликнул он, — надо закончить кальян, я же не зря заплатил за него. Какая самоирония, подумал я. Даже стало как-то приятно от этого. — Ты не куришь? — спросил он, протягивая мне трубку. — Не, только пиво пью. Остальное как-то не залетает, — сказал я, разлегшись в кресле. — Никуда не торопишься? — спросил Мирон, и затянулся. — Разве что кота надо выгулять. — Ты кота выгуливаешь? — удивился он. — Впервые о таком слышу! Я достал телефон и показал фотки. — Бля, это самая милая вещь, которую я видел за последнее время. Кот на поводке и в костюме! Щас сердце остановится. — Как-нибудь я притащу его на баттл, — пообещал я. — Так я же тогда от него глаз оторвать не смогу! Взрослый мужик, а умиляется такому. Хотя я тоже. — Слушай, давай я тебя добавлю в Инсте, — сказал он. — Окей, я подписываюсь. — В Твиттере. — Хорошо. — Блин, ты капсом всё время пишешь, почему? — спросил он, немного полистав мой профиль. — Чтобы выделяться, — проговорил я. — У меня голова болит от этого, — я усмехнулся. — И… Вконтакте, — протянул он. — О-о-о, даже так? — Ну, согласись, контакт это уже считай все, бля, Братство Кольца, — рассмеялся он. После того разговора все шло на удивление гладко. Если я иногда и гадал, какой Оксимирон в жизни, я представлял его более колючим. Он начинал затевать всякие словесные перепалки с толикой юмора, а мне приходилось ему подыгрывать, чтобы сохранять образ. Так мы и продвигали четвертый сезон Фреш Блада на первых порах. На второй встрече мне показалось, что он-таки был обкуренным или обдолбанным. Или у него в голове поселилась какая-то внезапная паранойя, что якобы я его потроллить пришел, потому что со мной были Замай с Фалленом. Да, я взял их, потому что они мои друзья, и тоже разбираются в баттл рэпе. В глубине души я знал, что если возьму их, Мирон может воспринять это криво. Но мне было похуй, не мог же я все время подстраиваться под его больной характер. Всё же, больше взбесило то, что было после встречи. Своим видеообращением, которое я увидел после того, как Замай показал мне, он явно пытался задеть меня. Думал, что этой фразой поставит меня в тупик, что я якобы не буду теперь знать, как себя вести. Конечно, нихуя у него не получилось меня задеть, ведь он не знал, что мне в самом деле было глубоко похуй на то, что думают остальные, и он в том числе. Замай настоял на том, чтобы я кинул ему ответку, хоть я и не видел особой надобности. Написал в Твиттер то, что понял бы только он, без опаски, что кто-то воспримет это всерьез, чтобы не навредить сезону. Друзья долго спрашивали у меня, о чем это я, что за спиритизм, но я лишь ответил, что: “важны не факты, а убедительно подать”. В этой ситуации я решил быть взрослее и на деле показать, кто топит за культуру, а кто за хайпом и ненужным бифом. Мирон отреагировал на этот пост телефонным звонком. — Слушай, привет. Я вот хотел тебе предложить, давай на этом закончим это все? Тут бифовать рано еще… И, я понимаю, может я был несколько резок. Если хочешь, можешь публично ответить чем-нибудь. Я не знаю, скажи, что веду себя по-детски, или истерю, — он замялся, — чтоб справедливо было. А потом все. — О, уж меня не нужно учить, как с тобой бифовать, — рассмеялся я. — Не парься, я понял. Я за хороший сезон, мне лишние конфликты не нужны. Тот твит был последним, — заверил я. — Хорошо, сорри… — Принято. Давай, пока, — я попрощался и дождался, пока он бросит телефон. Хотелось сказать, что он сам показал, что он истеричный ребенок тем видеообращением, но я пожалел его и не стал. Он же такой мягкотелый. Был объявлен временный перерыв на три месяца, потому что в процессе был набор заявок. Жизнь шла довольно ровно. Треки и клипы я выпускал всё реже, больше времени проводил, улучшая навыки в Джаве и Си. Иногда делились с Мироном понравившимися заявками, ходили с Замаем и Светло пиваса попить, потом готовили у меня дома пельмени и жрали их, они накуривались травой и чиллили у меня на кушетке, пока я в соседней комнате пялился в комп. Три месяца прошли незаметно. Близилась заранее оговоренная встреча, на которой мы с Мироном и Ресторатором должны были просмотреть заявки, чтобы выбрать участников для отборочных баттлов. В итоге отобрали шестнадцать штук, мнения у нас сильно разнились. Хоть мы и сошлись на том, что у большинства был раздражающий писклявый флоу. У Мирона спросили на камеру, будет ли это настоящей войной стилей. Улыбнул его ответ: — Этот сезон будет интересным хотя бы потому, что вы увидите реальную войну противоположностей. Показал Ресторатору заявки, которые я отметил для себя, но которые не попали в его топ-100. Он хватался за голову, причитая, как он мог их пропустить. Сидеть там восемь часов и выбирать участников на отборочные баттлы было той ещё каторгой. — Считайте, что уже половина сделана, — заявил Мирон в самом конце. — Из сложного остается только выбрать участников в команды, встречи с ними организовать и провести, придумать какие-нибудь фишки этого сезона, расписание этапов составить… — Короче, все сложно в этом сезоне, — сказал я, и Ресторатор согласился. Наступили отборочные баттлы. Столько сельских и потерянных лиц в одном месте я не видел давно, со времен университета. Мирон просто прыгал от восторга. У нас обоих были заниженные ожидания насчет всего этого, потому что мы насмотрелись трешовых заявок. Я успел дать клички каждому участнику, мысленно отметив только троих. РБЛ-овских я даже и не думал брать, хоть выступили они неплохо. “Забирай их себе” — сказал я Мирону, и он ответил, что с радостью. — Вы все персонажи, охуенно, просто охуенные баттлы! — повторял Мирон. Мне зашла только пара-тройка панчей, но я тоже ожидал худшего. Может, можно было и слепить из них что-то, если только правильно выбрать. Мы собрались в какой-то кладовке бара, чтобы отобрать участников в команды. Процесс снимался на камеру, на него попали нервно хихикающий я и Мирон, разрывающийся в муках выбора. — У меня Пиэм, Микси, Майлз, Макконен, Летай и Династ… Он долго упрашивал Ресторатора сделать по семь участников. Был готов возиться с ними годами, что ли. Я отобрал в свою команду Палмдропова, который панчил про Смешариков, Браги, потому что он был достаточно ёбнутым, что мне нравилось, Экрана, потому что его юмор был мне как-то близок, а Энрейджа, Сойера и Эля я на похуй взял. Мирон причитал, что Сектор так и не попал в сезон. Уговаривал меня взять его, но я предпочёл ему запоминающегося Эля. — Зато тебе не достался Летай, — победно сказал Мирон. — Обойдусь без плода любви Эрнесто и Егора Крида, — сказал я. — Бля, бади бэг! Всё, можно после такого уже не писать на него, — съязвил он. Геморрой начался с того момента, как мы отобрали команды. Ресторатор сказал, что мы должны будем провести с ними четыре встречи перед каждым этапом, которые будут сняты на камеру, что мы должны будем следить за ними потихоньку и мотивировать. Плохой из меня мотиватор, я хотел просто дать им свободу воли. Мирон сказал, что так совсем не пойдет, когда мы остались одни после того, как все было отснято. Ресторатор куда-то вышел. — Так, ты все же решил дать мне шанс ментором побыть? — поинтересовался я. — О чем ты? — спросил он, и отпил воду. — Хуй я поверю, что это были духи. Я про твой фокус с доской, признавайся, это же ты ту фишку двигал. Он многозначительно улыбнулся, посмотрел на меня и залился смехом. — Расскажи, как ты это делал! — просил я. — Владею тайнами оккульта, — сказал он, а я закатил глаза. — Пойми, фокусник никогда не раскрывает своих фокусов. — Ну ладно, — сказал я. — И что, твой друг, Ваня, реально верит в это все? Он таким загруженным выглядел. Мирон начал ржать ещё сильнее. — Да, мы вообще сделали эту доску, чтобы над ним угарнуть. Знаешь, он у нас типа за ребенка, мне даже стыдно, что я его так наебываю. — Пиздец. Мы смеялись с минуту, а потом он спросил: — Готов встретиться со своей командой? — А хули, только я не совсем знаю, что им говорить надо. Может, специально их в неловкое положение ставить, чтобы реально как в реалити шоу было? — А можно, просмотров поднимем. Я так и собираюсь делать, потом увидишь на видео. — Бля, на что они подписались, — выдохнул я, и мы опять засмеялись. — Вы накуренные? — спросил Ресторатор, когда вернулся. — Нет, мы придумываем сценарии для реалити, — пояснил Мирон. — Я смотрю, что-то интересненькое намечается, — сказал Ресторатор. На первой встрече я познакомился с ребятами из своей команды. Они не были такими неотесанными, как мне сначала казалось. — Как думаете, какое имя больше всего подойдёт нашей команде? — спросил я. — Драконы! — воскликнул Экран. — Драконы это банально и слишком пафосно. Это не подходит. Мы тоже будем рептилоидами, но только другим видом, — они внимательно слушали меня. — Мы будем Крокодилами, а знаете почему? Все боятся этих зверей, больше, чем всяких тигров или львов, но они, в отличии от других хищников, проводят почти всю свою жизнь в неподвижном состоянии. Но когда надо, могут атаковать, причем жестоко и смертельно. Вот мы и будем крокодилами, будем символизировать спокойную силу. Команда с энтузиазмом одобрила эту идею. Ни у кого предложений лучше не было, так что мы остановились на этом названии. Мы всей командой и Ресторатором гуляли по дворам, я рассказывал о баттл рэпе, спрашивал у них имена и всё такое. Потом я повёл их в компьютерный клуб, чтобы уже действительно научить их чему-нибудь полезному. — Вы знаете, чем в основном зарабатывают рэперы? Вот Оксимирон там, и так далее? Они покачали головами. — Мерч. Примерно тридцать процентов прибыли. Значит, сейчас каждый из вас подойдёт к компьютеру и сделает принт со своей собственной фотографией в Пэинте и мы напечатаем вас на толстовках Антихайпа, если победите в первом этапе, — я был горд собой, потому что придумал, как мотивировать их. — И вы получите за это прибыль минус себестоимость. Ресторатор был доволен, а остальные принялись делать свои принты. В конце встречи мы пошли поесть в кафе и разошлись. Когда видео вышло, мне много говорили, что атмосфера на моей встрече была очень уютной, и все такое. Я ничего об этом не знал. Просто поржал с видео со встречи Мирона, где он катал их на лимузине. Поржал больше всего с их охуевших лиц. С его стороны, было видно, что ему все это нравилось, нравилось облачать свою команду в шик, и вовсе не для того, чтобы выебываться, а чтобы получилось “душевно”. Широкой души человек этот Оксимирон, подумалось тогда мне. А ещё он любил лезть не в свое дело. После первого этапа баттлов мы сидели в семнашке, чтобы сфотографироваться и отметить окончание первой стадии. — Пацан из твоей команды, ему же всего восемнадцать? — спросил Мирон, указывая на Смешарика. — Я заметил, что он многовато пьёт. Он уже, наверное, пинт пять выпил. — Ну, — подтвердил я, смотря на то, как он громко ржет, показывая куда-то пальцем. — Ты, как ментор, мог бы на это как-нибудь повлиять, — уклончиво сказал он. — Он душа компании, разве не видишь? Мирон только вздохнул, покачал головой и ушел разговаривать с кем-то другим. Тот ещё моралист. — Хватит тебе уже, — сказал я, отбирая у Кирилла стакан. Наши команды дружили друг с другом, фолловили друг друга, бухали вместе, и не только после баттлов. Вторая встреча команд была совместной, на нее позвали Епифанцева из “Зеленого Слоника”, чтобы мастер-класс по актерскому искусству проводить. Я был рад познакомиться с живой легендой. Потом я сказал своей команде, что знаю человека, который и вправду научит их как делать шоу. Так они все познакомились с Филиппом, который как раз гостил в Петербурге в тот день, и нашел пару минуток, чтобы встретиться с моими ребятами. Мы пересекались командами чаще, чем я предполагал. Этот сезон отбирал больше времени и сил, чем я планировал. Сюрпризом было и то, что я каким-то образом начал общаться с Мироном. За недолгое время я наконец понял, что опасным его делало то, что он копался в других людях, похоже, с таким же удовольствием, с каким копался в своей собственной голове. Я видел, что он хотел вывести меня на чистую воду, потому что временами всячески старался застать меня врасплох. Неожиданными фразами и вопросами. Например, был случай вечером после второго этапа баттлов, на котором его команда набрала больше очков. Мы сидели в баре, напиваясь водой, потому что тот день выдался довольно душным. Бар опустел, так как остальные решили выйти фотографироваться снаружи. Нас почему-то не позвали. Мы молчали и смотрели в телефоны, изредка перекидываясь какими-то пустыми фразами. И тут он сказал: — У меня ощущение, что хип-хоп никогда не был твоим замыслом. У тебя явно на уме что-то другое. Я тебя узнал поближе и понял, что нет в тебе чего-то эдакого… Хоть ты и блещешь талантом. Но душа другому принадлежит. — Хип-хоп — это моё призвание в жизни, моя великая миссия. Я пришёл на эту планету с целью вынести остальных хип-хоперов, чтобы стать одним единственным, — моментально среагировал я, стараясь звучать максимально убедительно и сдерживал смех, наблюдая за тем, как его лицо становилось серьезнее. Он шумно вздохнул, чему-то раздражаясь. В бар зашел его друг, и Мирон попросил его щелкнуть нас. Я натянул на себя улыбку. — Еблеты попроще, — скомандовал Ваня, наведя на нас камеру, и мы невольно заржали. В тот же день, еще до этого, когда мы стояли в толпе в ожидании Летая с Браги, которые должны были баттлить, Мирон повернулся ко мне и еле слышно сказал: — Знаешь, тебе нужно немного изменить свой подход. Видно, что ты предпочитаешь качеству количество. — Да, — усмехнулся я и быстро нашел, что ответить, — хотя бы одно из, в отличие от некоторых. Он буркнул что-то вроде: “Я тебе помочь хочу”, я же поблагодарил его в ответ. — Указываешь на очевидные вещи и думаешь, что учишь меня? Копай глубже, а то мне неинтересно, — он задумался. Я не помню, когда началась эта игра, или скорее война, но мы как будто заключили спор о том, кто кого успеет сломать первым, и кто сделает это качественнее. Началось всё с таких мелких стычек и попыток Мирона заглянуть мне в душу, и я с радостью принял вызов, в свою очередь ища, чем еще его можно было задеть. Я заметил за Мироном такую небольшую слабость — он не может слушать противные вещи, его напрягают даже соответствующие слова. И чем изощреннее и сложнее они звучат, тем больше он краснеет от раздражения. Например, вместо того, чтобы сказать “говно”, нужно говорить “экскременты” или “испражнения”. Заменить общепринятое и привычное выражение “хлебнул говна” на “выпил мочи”, и так далее. Мне казались его реакции странными — чтобы участвовать в баттлах нужно забыть о таком понятии, как брезгливость в словах. Для меня эти слова были всего лишь набором звуков, в отличие от него. Я использовал эти выражения на камеру, на общих встречах и заседаниях, наблюдая за тем, как кривится его лицо. Когда мы разговаривали наедине я также не скупился на такие выражения, употребляя их в качестве метафор, или описывая чье-нибудь поганое выступление, пока однажды он не вспылил. — Фу, вот обязательно такое говорить? — он поморщился и закрыл руками рот, шумно вздохнул. — Мерзко, как мерзко, — приглушенно повторял он. Я поспешно извинился, даже не думая прекращать. Мне слишком нравилось раздражать его. — Да я знаю, что ты это специально все время. Я заметил, но прошу, избавь меня от этого хотя бы, когда мы разговариваем вдвоем, — проникновенно попросил он. Как можно было так распыляться, бурно реагировать, когда речь идет о чем-то настолько незначительном? Если на все так тратиться, то что останется от него? В тот момент мне стало жалко его душонку, я молча покивал, и с тех пор вообще не использовал таких слов. Он рассказывал мне о гневных комментариях зрителей, которые я никогда не читал. Рассказывал о каких-то обзорах, мнениях, статистиках, ресурсах, о существовании которых я даже не подозревал. Серьезно переживал насчёт всего этого и думал, как избежать тех ошибок, на которые они указывали. Мирон слишком много думал и не только об этом сезоне, а вообще, о самой жизни. Если обо всем так задумываться и заморачиваться, как он — можно сойти с ума. Он и сошел с ума, и пытался увести за собой всех, кто был поблизости. Постоянно предлагал организовывать какие-то встречи, чтобы что-то обсудить, чтобы принять какие-то решения. Его постоянные идеи о том, как можно все оптимизировать и улучшить, ввести новые правила, в какой-то момент привели сезон в тупик. В результате посыпалось еще больше критики. Я бы посмеялся над этой иронией, только вот тоже начал сильно переживать. Начисто испоганив третий этап всякими таймерами, штрафами, чуть ли не налогами и телесными наказаниями, в итоге мы вернулись к старому формату, и отменили все правила. Каждый, кто был привлечен к организации этого горе-сезона, в итоге был нервирован и эмоционально истощен. Но больше всех переживал Мирон, и я точно знал это. В глубине души у него еще теплилась надежда, что сезон изменится в лучшую сторону, если он что-нибудь предпримет. Я отнес его к разряду мыслителей. Я же давно понял, что быть мыслителем — это пагубная затея, ведь создать клубок из мыслей может кто угодно, а распутывать его потом придется очень долго и болезненно. Я был за здравомыслие, за разумность, хоть временами и говорил чушь собачью, но лишь для того, чтобы продемонстрировать другим, куда могут привести избыточные думы. Похоже, никто мою херню не воспринимал всерьез, не пытался уловить в этом тонкий смысл, который я вкладывал… Хотя, кого я обманываю — я говорил бред с серьёзным видом просто потому, что меня это веселило. Чтобы избавиться от привычки слишком много думать, которую, по всей видимости, я перенял у Мирона, я решил говорить всякую чепуху прямо ему в лицо, отвечать запутанно и не по существу на его умозаключения и вопросы. Это совсем не свело его с ума, а наоборот, он по-доброму смеялся, и старался искать во всём этом какую-то истину. Вскоре и мне показалось, что за всеми моими словами и вправду что-то скрывалось. Чем больше я старался избавиться от привычки рефлексировать и анализировать, тем сильнее я увязал в потоке бессмысленного бреда, который уже стал моим обычным способом выражаться. Со временем я и сам перестал понимать, о чем говорю, выражают ли мои слова то, что я думаю, или моя голова совершенно опустела. Дошло это до того, что только один Мирон понимал, о чем я, и порой переводил это на общий язык, чтобы и другие понимали. Я кивал, как бы, в знак подтверждения, и таким образом Мирон фактически стал моим посредником в разговорах с людьми. — Не зря же язык придуман был, — как-то сказал я, — а для чего? Чтобы друг-другу что-то передавать, открывать что-то. Вот это и есть нормальное самовыражение, а не какие-то там непонятные картинки, метафоры. Знаете, как в соц.сетях, которыми нас кормят. Напрямую надо говорить — не херню, не то, что ты хочешь, чтобы люди от тебя слышали, а то, что ты сам внутри себя хочешь донести. Вот как надо свои мысли до оппонента доносить! Все поняли? — вдохновенно сказал я, и ребята робко закивали в ответ. — Антихайп! — заключил я, и все засмеялись. Вот такой бред я нес во время нашей дополнительной встречи. Я в ужасе наблюдал за тем, как выгляжу со стороны и осознал, что похожу на слабоумного. Я помнил, что на момент записи я говорил абсолютно серьезно. Это еще не самая моя ужасная цитата, которую можно было вынести оттуда. Хорошо, что моя репутация позволяла мне делать и говорить все, что захочу, потому что все думали, что это такой прикол. Мой образ позволял мне говорить всякую херню без опаски, что меня поймут неправильно, потому что меня вообще не понимали. Каким-то образом мне все же удалось привести свои мысли в порядок. С тех пор я перестал отвечать издевкой и сарказмом на серьезные вопросы, и начал делиться своим настоящим мнением. Но людям требовалось время, чтобы привыкнуть к тому, что я стал адекватным. В ответ на мои глубокие ответы и размышления о том, куда стремится культура, хип-хоповая и не только, зрители-школьники писали: “Гнойный опять ахуенно стебет всех”. — Ты стал более искренним. Этот сезон тебе явно на пользу идет! — говорил Мирон, а я фыркал в ответ. Была назначена очередная встреча, чтобы обсудить, как идёт сезон, оговорить какие-то организационные моменты. Лобное место Фреш Блада четыре, какие мы проводили до этого. Я жутко не хотел участвовать во всём этом снова, но я не мог нарушить обещания. Когда я подходил к бару, мне послышался голос Мирона откуда-то из-за угла. Я думал поздороваться, но понял, что он говорил с кем-то по телефону. Нехорошо чужие разговоры подслушивать, но я оказался там случайно, и больно интенсивной мне показалась его речь. Я замер, чтобы получше расслышать, о чём он говорил. — Ну, хорошо, прости. Да-да, конечно. Да, извините. Нет-нет, что ты! Не подумай только, я не совсем это… Да-да, я знаю, прошу, извиняюсь. Да, все будет, как ты попросил. Хорошо. Хорошо, жду сообщения. Да. Да, до свидания! Спасибо. Извините. Нет, я… — я прошел дальше в сторону бара, устав слушать, как он отчитывается. Но из головы все не уходил его тон. Перед кем это он так? Наверное прессуют его, или что то в этом роде, подумалось мне. Ну да, с кем не бывает. Наломал дров на своем веку, стал знаменитым, и теперь приходится отрабатывать. Вскоре он появился на пороге бара, смотрел куда-то в пол, а я был занят разговором с Геной. Я машинально посмотрел на него, и в тот же момент он поднял на меня взгляд. Выглядел он очень потерянным, но моментально собрался с духом и громко дал о себе знать. — Блин, я один тут опоздал походу! — Все нормально, тут все недавно пришли, присаживайся, — ответил Ресторатор. В баре не было никого кроме меня, Гены, Ресторатора, Мирона, Вани, Галата, Хайда и Алфавита. Мы должны были обсудить, как идет этот сезон, какие-то детали и все такое. Лишний способ поднять просмотры, что жутко меня раздражало. Я жевал жвачку и развалился на стуле, не планируя надолго там задерживаться. Когда началась запись, я сказал: — Нам обязательно всё это записывать опять? Зачем выносить все это, если это к командам отношения какого-то не имеет? Просто пиздеть без толку и высказывать какое-то свое мнение? Я заметил, как Миронов друг с интересом посмотрел на Ресторатора в ожидании его ответа. — Это не моя идея, — только и сказал он. Хотелось сказать, что он тут вообще-то главный, но я промолчал и пожал плечами. — Я просто подумал, что если мы не будем скрывать от зрителей, как проходит организация сезона, это будет честно. Мы прозрачны, мы не скрываем деталей, — вмешался Мирон. Я снова посмотрел на него и заметил в нем какую-то нервозность. Я и сам начал нервничать, но все же решил его успокоить. — Хорошо, успокойся, — сказал я, и поймал на себе толпу охуевших взглядов. В видео этот эпизод не попал. Попал только Мирон, ерзавший на стуле, в неспособности усидеть на месте. Я еще тогда во время встречи заметил, что он все время рукава тянул, как будто что-то скрыть пытался. Мне было смешно и жалко, потому что наоборот так люди еще больше внимание обратят на его руки. Я заметил, что иногда он в нетерпении подскакивал на месте, будто спешил куда-то. Наверное, это было связано с тем телефонным разговором. Кто-то жестко его запугал. Еще, судя по всему, он был тот ещё наркоман. Не может слезть бедняга, думал я. Порой хотелось помочь, о чем я ему и сказал, когда он предложил встретиться, чтобы обсудить сезон уже отдельно от остальных. — Если у тебя проблемы с наркотиками, — серьёзно начал я, — то я могу посоветовать людей. Помочь тебе как-нибудь, — он молчал. — Если тебе приспичит закинуться или кольнуться, ты сразу меня набирай… — Может, перестанешь издеваться? — тихо сказал он. — Сколько можно, Слава? Что ты меня все время в торчки записать пытаешься? Или это твои шутки опять? В своем отчаянии он явно пытался пристыдить меня, но я говорил абсолютно серьезно. Читал, что первая стадия зависимости — отрицание своей зависимости, что я ему сразу и озвучил. — Ты меня не слушаешь, — выдохнул он. Я сделал пару глотков безалкогольного и решил предложить ему. — Будешь? — спросил я, протягивая ему напиток. — Можно попробовать, — сказал он, и отпил. — Ты же не пьешь из одной бутылки с другими людьми. — Я не брезгую фанатов, — пауза, — и друзей, — добавил он. — И к какой категории ты меня относишь, интересно? — он пожал плечами. — Вот постоянно ты пытаешься меня разобрать, подъебать, с тех пор, как сезон начался. Надо было на баттле это делать, — сказал я с укоризной. — Там я был больше занят самолюбованием, — ответил он и засмеялся. — Не обижайся ты на меня, — попросил я. — Я и вправду помочь хочу. Вот Палмдропова из своей команды я окончательно на нулевку перевел, а то бухал он пиздец, ты сам видел. Сам даже замечание сделал. Остальные тоже потихонечку на ЗОЖ переходят. Я сказал своей команде, что я за здравость ума, что я против употребления субстанций, которые мозг губят. Если бы в рэпе было больше людей, как я, то треки бы умнее были, потому что никто бы не убивал клетки мозга. — Ты вот это серьезно сейчас? — спросил Мирон и покачал головой, в ответ я усмехнулся. — И где твои умные треки? — Мои треки самые умные и глубокие, — заявил я. — Я не употребляю ничего, правда. На самом деле я согласен с тобой, это плохо. Это мешает мозгу работать, — серьёзно сказал он. — Я не наркоман. И перестань всем говорить это, а то тебе верят. — Никому я не говорил, — возразил я. — Это из-за твоих слов про меня такие слухи пошли! — он опустил голову. — Я просто в тот день нервничал, у меня такое бывает, и от этого так вел себя. Прости, что тебя столько раз трогал за тот баттл, я себе редко такое позволяю. — Ну что ты, Мирон! Мне даже приятно было, — пошутил я в попытке его успокоить. Он резко поднял голову. — Мне кажется, что в школе ты был отличником, который притворялся троечником, потому что над мальчиками-отличниками обычно все смеялись. А ещё ты любил своих учителей, но специально вел себя плохо, чтобы крутым выглядеть, — он усмехнулся. — Все, как и сейчас. Точно обдолбанный, подумал я, психолог от бога нашелся. “А ты был тем, кто в пятом классе самый первый начал спиды принимать и продавать их за школой” — хотелось сказать мне, но вместо этого я совершенно искренне согласился с его умозаключением, даже зааплодировал. Он посмотрел на меня и я увидел, что он выглядел более усталым, больным и затравленным, чем обычно. Да если бы кто-то из моих друзей так выглядел, я бы заставил его пройтись по врачам, и даже сам бы проследил за этим. — Ты нормально ешь? — поинтересовался я. — Ну да, — раздраженно ответил он. — А что тогда с тобой не так? — Чего ты пристал? — он взбесился, так что я решил сменить тему. — Мы сидим у меня во дворе, уже девять вечера, и мы нихуя не обсуждаем никого. Окей, встречи с командами будут послезавтра. Ты хотел какой-то план совместный придумать? Вряд ли. Может, моего совета хотел спросить насчет чего-то, — он молчал, задумчиво кивая. — Или ты информацию хочешь выведать какую-то, чтобы слить? — слукавил я. — Как низко с моей стороны, — он выдавил улыбку. Тем вечером мы так и просидели на скамейке с банкой пива в руках. Только семками плеваться, и картина была бы, что надо. Даже на качели не пошли, как будто приросли к нашему месту. Так и проговорили о рандомных вещах, периодически задевая друг-друга едкими замечаниями. Придя домой, я заснул в уличной одежде и забыл покормить кота. Мне ещё мой отец говорил, что нельзя никого жалеть. Что это неправильно, что в большинстве своем люди сами могут за себя постоять. Если жалко, говорил — помоги лучше чем-нибудь, а от жалости толку нет. Мирону с его зависимостью я никак помочь не мог, так что оставалось только жалеть. И речь была совсем не о наркотиках, а о чем-то еще, чего я сам не понимал. Я только знал, что ему сложно живется. Ещё и шпыняют его там, непонятно кто. Бедняга. — Что теперь думаешь об Окси? — последовал вопрос от кого-то во время Инстаграм трансляции. Единственный вопрос, на который я решил ответить. — Он из тех людей, которые рыдают при просмотре “Зеленой мили”. Только оборачиваясь назад, как бы смотря на себя со стороны, ты понимаешь, что в прошлом делал то, за что тебе теперь стыдно, что даже тогда не имело никакой надобности, или значения. Я думаю, Мирон просто ввел меня в какое-то состояние транса или забывчивости, или я сам это сделал, постоянно жалея его. Я потерялся в этой жалости, желании облегчить ему жизнь, что даже начал потакать ему, хоть меня и не просили об этом вслух. Я бросил почти все свои дела, занявшись только сезоном, который он затеял, почти не общался со своими друзьями, влился в околоверсусный круг общения. Он не знал об этой жертве, все продолжал превращать этот сезон в цирк, в какой-то “парад еблоторговли”. Он и как человек делал какие-то странные, бессмысленные и больные вещи. Поэтому я решил во чтобы то ни стало разъебать его в баттл рэпе еще раз, чтобы уже окончательно вправить ему мозги. Наверняка, ему и самому не нравилось то, что он делал, настолько он потерялся по жизни. По крайней мере, так я решил думать. В тот день он позвал меня покурить с ним. Позвал меня ко мне же домой. Сказал, что хочет посмотреть на моего кота наконец-таки. Я согласился, потому что моя квартира и так являлась проходным двором, кого там только не было. Я открыл ему дверь, он поздоровался. С порога его встретил мой котейка и Мирон начал говорить ему всякую бессвязную херню умилительным тоном. Я и сам так разговаривал со своим котом, но со стороны это выглядело намного хуже. Даже уши закрыть захотелось. Наконец он закончил тискать моего кота, разулся и вышел на освещенный участок прихожей. Его лицо выглядело таким же замученным и худощавым, как и в прошлый раз. — Балкон есть? — спросил он. — Сначала пожрем борщ и пюре с котлетами, — сказал я. Он прошёл за мной на кухню. Пока еда разогревалась, Мирон начал спрашивать у меня всякое, буквально не затыкался. Спрашивал про кота, как я за ним ухаживаю, как часто я с командой общаюсь, какой баттл мне пока что больше всего понравился, чем займусь после сезона и так далее. В свою очередь и сам мне что-то рассказывал, о том, что они в общем чате с командой почти каждый день переписываются, что он какой-то новый мерч придумал, что на стриме каком-то участвовал с какими-то людьми, которые про меня что-то спрашивали, что тоже хочет кота завести, и так далее. Он закончил свой монолог и спросил, как скоро еда будет готова. — Я хочу, чтобы она тщательно разогрелась, чтобы мы прямо обожглись, когда ели, — ответил я, и он покосился на меня. — Шучу. Всего десять минут прошло, нужно еще минуты две подождать, а то будем холодное кушать, и невкусно будет. Мы ели молча. Мирон ел так, как будто пришел с голодного края. Так жрут только те, кто привыкли питаться закусками, или наркоманы с ломкой. Как бы он ни пытался меня убедить в обратном, я не переставал сомневаться в том, что у него есть наркотическая зависимость, хоть я и делал вид, что верю. — Опять ты как-то странно выглядишь, как будто… — Я устал, — перебил он, дожевав, и залпом выпил стакан воды. — От сезона? — я хотел знать. — Да вообще, — ответил он и замешкался. — Не пишется что-то, не живется. А нужно, ответственность большая, много людей зависят от меня, даже временное затишье себе позволить не могу. И если даже решу уйти, мне нечего делать. Я ничего не знаю, кроме этого. — Стань журналистом снова. — Не вариант уже… Классическая ситуация, которой я опасался больше всего, когда прикидывал, что случится, если бы я стал очень популярным и богатым. Мирону наскучило жить в этом мире вседозволенности и развлечений, он попробовал слишком многое. И теперь решил остановиться на наркотиках. Потому что он уже не мог наслаждаться простыми вещами, простыми отношениями. Он даже не мог адекватно общаться со знакомыми — его маска демократичности и приветливости спадала спустя какое-то время, и тогда во всём его поведении проявлялась вся его зазнавшаяся, надменная и звездная натура. Или мне просто так казалось — иногда он выглядел каким-то отчужденным. — Как ты можешь утверждать, что тебе скучно жить, — начал я, — если ты никогда даже не пробовал коллективно надышаться гелием с братанами, если ты не ходил на сельские дискотеки сорокалетних в качестве ди-джея или МС, или даже просто потусить. Если ты никогда не снимал обзоры на сырки, не писал статьи по тому, как поведение звезд российских реалити шоу отражают психологические теории Фрейда, — я старался перечислять все, что я делал, когда меня одолевала скука. — Тебе настолько нечем заняться? — спросил Мирон. — Да, — согласился я, и он громко рассмеялся. Спустя пятнадцать минут мы уже сидели на балконе. Я притащил два стула и кофейный столик, и маленькую тарелку в качестве пепельницы. Было довольно холодно, но Мирон отказался от пледа и сидел в одной футболке. Он глубоко затягивался и выдыхал огромные клубы дыма. Я старался не думать о том, что если вскрыть его легкие, оттуда вытечет смола. — На все твои переживания есть одно решение, — сказал я и указал на его татуировку. — “Делай, что хочешь”, я уже давно не живу этим девизом. Потому что я уже как будто ничего не хочу. Но это временно, это пройдет, я знаю, — он пытался убедить самого себя. Я не пытался лезть к нему в душу, поэтому я просто слушал. Для большей атмосферности мне вдруг захотелось бухнуть чего-нибудь и представить, что у меня тоже экзистенциальные проблемы. Я открыл пару банок холодного пива и предложил ему. — Давай, за апатию, — я поднял тост, Мирон в ответ усмехнулся и сделал несколько глотков. — Это — пойло, — брезгливо сказал он. — Да, специально к твоему приходу самое фиговое взял. Он скурил уже четыре сигареты, оставив от них окурки размером с ноготь. Я молча наблюдал за этим и допивал свою банку пива. — У тебя есть какое-то желание, или скорее какая-то вещь, которая тебе интересна, но ты бы этого делать не стал? — вдруг спросил он, туша сигарету. — Что, типа с парашютом прыгнуть или от маньяка бежать? — уточнил я, он кивнул. Я призадумался. Хотелось придумать ответ, который бы его немного развеселил, потому что настроение у него было паршивое в тот день. — Ну, бля, мужика поцеловать! — воскликнул я, и мне самому стало смешно. У каждого в жизни наступает момент, неважно, вне зависимости от пола, когда ты задумываешься: а что если я пидор? И у меня была такая дилемма лет в четырнадцать, но она сразу ушла, как только у меня появилась моя первая девушка. Сейчас я даже имени ее не вспомню. Мирон закашлялся и спросил: “серьезно?” Я решил идти до конца и пожал плечами в ответ на его вопрос. Ну, а хули, если это просто ради интереса. Мирону, может, не так скучно стало жить после того, как он такое услышал. Но я почувствовал, что атмосфера немного изменилась, после того, как он спросил: “И ты бы не стал пробовать?” Честно, я даже не знал, что ответить. Вроде, не особо охота, а с другой стороны, отчего-то было интересно. — Один раз не пидорас, — ответил я и словил испанский стыд со своих же слов. Мирон в ответ склонил голову набок и внимательно посмотрел на меня, чем напомнил моего кота. Я не мог предугадать, что после этих слов он реально меня поцелует. Мне стало как-то неловко за него, так что я ответил. Он выдохнул мне в зубы и сказал почти шепотом: — Ну вот, одним странным желанием меньше. Можешь составить список, а я буду тебе помогать. — Я думал, что это будет противнее, — растерялся я. Что же нашло на меня в тот момент? Но именно тогда я понял, почему я так возился с этим ебучим сезоном и Мироном. Мне до сих пор неловко думать об этом. Думаю, я никогда не разберусь в своих чувствах. Мы просидели так на балконе ещё часа два. Если нас видели соседи из здания напротив, то они, должно быть, охуели. Когда Мирон ушел, мне тут же захотелось спать. Когда я лег в кровать, я долго ворочался, не мог уснуть. Все еще чувствовалось прикосновение его рта. Наконец я провалился в сон, который наутро я так и не вспомнил. — Блять, — сказал я. Мой следующий день начался с утреннего стояка. Я долго старался выкинуть всё произошедшее из головы. Думал, что в жизни бывают разные случаи, и нужно было отнестись к этому проще. Но это было сложно, когда я думал о том, что если бы я этого не хотел, этого бы не было. Он появился на третьем этапе как ни в чем ни бывало. Выглядел как безжизненный сосуд, весь серый, как будто ниже и худее, чем обычно. Напялил на себя темные очки, какую-то безвкусную спортивку Рибок. Но больше всего я офигел, когда он снял свои очки, чтобы протереть их. Его глаза были покрасневшими, веки слегка опухшими, как будто он недавно рыдал. Смотря на него, волей не волей любой бы почувствовал жалость. Хоть он и вел себя, как обычно, жизнерадостно. Бурно реагировал на панчи и обжимался с чуваками из своей команды, несмотря на то, что в тот день они показали хуёвые баттлы, как и мои. Но каким-то образом на этом этапе мои Крокодилы умудрились догнать его Голубей, и мы сравняли счет. Когда баттлы закончились, я застал его в туалете, он стоял, оперевшись о раковину и тяжело дышал. Увидев меня, он замер. — Может, скажешь, что происходит? — спросил я. — Правда хочешь мне помочь? — я кивнул. Он подошёл ко мне вплотную. — Тогда прошу, придумай что-нибудь! — взмолился он, и вцепился в меня. Я запаниковал. — О чём это ты? — Сезон проебан, всё проебано, — повторял он. — Если культура не хочет подниматься сама, то она не поднимется никогда. И ты один тут ничего не изменишь. Что-то подсказывало мне, что он нашел успокоение в мысли, что все его проблемы из-за этого сезона. Хотелось спросить, что случилось, утешить его и выслушать. Я дотянулся до него, схватит его плечи, но мне казалось, что в тот момент между нами образовалась непреодолимая пропасть. Он никогда не расскажет мне, что у него на душе. Он начал сползать на пол, и я сел, чтобы удержать его. Успокаивать кого-то, сидя на полу обоссанного туалета, в который в любой момент мог зайти кто угодно. Выглядело жалко и нелепо. Но мне было все равно. Спустя некоторое время он опомнился, собрался с силами, отстранился от меня, поднялся и отряхнулся. Спокойно извинился “за беспокойство” и вышел из туалета. Я какое-то время просидел на полу, и вернулся в бар. Его уже там не было. Я до сих пор так и не понял, что с ним происходило. Не был этот сезон таким ужасным, чтобы так реагировать. Да, пара слабых участников, пара провальных баттлов. Скорее всего, ему угрожали, или преследовали, или были какие-то личностные проблемы, или какая-то семейная трагедия, или еще что-то, но дело явно не ограничилось его мыслями. Невозможно одними только мыслями довести себя до такого состояния. Как только отпускало и я переставал его жалеть, он снова напоминал о себе. Приходил ко мне без предупреждения, зная, что я все время дома. Играл с котом, курил на балконе, отказывался от еды. Я тоже начал курить с ним, хоть никогда и не курил, даже с друзьями за компанию. На этом же балконе он тянулся ко мне, а мне все не становилось противно. Я долгое время был в подвешенном состоянии. Но чудом пришел в себя, когда окончательно убедился в том, что никогда не пойду по тому же пути, что и он. Своим примером он показал мне, как не стоит жить, и я понял, что где-то я уже это видел. А еще я понял, что спасатель из меня никудышный. Нужно ли было Мирону, чтобы его спасли? Или он просто хотел моего участия? В тот мирный, не предвещающий никаких бед день, я как всегда был занят какими-то делами, пока не услышал громкий стук в дверь. Я пошел открывать и увидел Мирона таким заебанным, как никогда. Он улыбнулся мне в знак приветствия, а потом устроил мне эмоциональный разнос, о котором я до сих пор без боли вспоминать не могу.