Безликие по соседству

от: Никто 58 кому: Чёрно-Белый Дом локация: Королевская Гавань дата: восемь недель до операции «Тысячелетие»​

      Специальный агент Рамси Болтон выщёлкивает авторучку гладко выбритым подбородком, а директор музея следит за нами с галереи, уперев руки в старинные мраморные перила с резными балясинами. Полторы сотни туристов с Наата, похожих на кенгуру со своими рюкзаками на животах, дисциплинированно курсируют за экскурсоводами вдоль красных лент загончиков для толпы — их приглушённый ропот и разнообразные звуки активности дешёвых камер эхом отражаются от сводов тронного зала Красного замка. Эдрик-Эйгон спрятался за колонной в дальнем от директора углу и строчит сообщения на смартфоне, Шаи-Висеньи на горизонте не видно вообще.       На календаре понедельник, а это означает, что сегодня я снова Рейнис Таргариен.       Мы стоим у подножия Железного трона — я и Рамси Болтон — оба одетые во всё чёрное, только на рукавах и подоле моего платья выделяются красные вставки, а голову украшает фуфельная корона. Красный и чёрный — опасность и смерть. Выщелкнув ручку, Рамси поднимает бесцветные глаза от своих записей и спрашивает вкрадчивым голосом:       — Так значит, мистер Фрей умер на ваших глазах?       Для протокола: Рамси Болтон, агент Секретной службы, старший сын генерала Русе Болтона. Может представлять значительную опасность.       Театральным жестом прижимаю руку к груди и закатываю глаза:       — Ох, это было так страшно! Мы болтали с Маргери, и тут — раз! — мистер Фрей упал в бассейн... Прямо на виду у всех гостей... Все сперва подумали, будто он шутит, а оказалось... Ужасно, просто ужасно!       Рамси Болтон хмыкает и записывает мои показания, удерживая раскрытую папку на сгибе локтя.       — Прискорбненько. — Рамси кривит губы в гримаске притворного сочувствия, одновременно перелистывая паспорт Аргеллы Рэдвуд. На шестой страничке он видит коряво отпечатанный прямоугольный штампик с самолётиком и подписью «20.X.999 BRAAVOS» внутри. — О, вы летали в гости к Титану?       В этот самый момент со своей наблюдательной позиции наверху кашляет в кулак директор музея.       — Молодой человек, и всё же, вы не могли бы побеседовать с королевой в другом месте?       Рамси Болтон примирительно поднимает руку и вновь улыбается — только ртом, не глазами. Его глаза никаких эмоций не выражают.       Пользуясь случаем, интересуюсь:       — А разве Секретная служба занимается подобными смертями?       — Ну-у-у... — тянет Рамси. — Через неделю выборы, а мистер Фрей был сыном губернатора Трезубца. Есть риск провокаций, сами понимаете. Международная ситуация... взрывоопасненькая. — Он снова улыбается.       Я принимаю ручку из его пальцев, чтобы поставить подпись, и в ту же секунду осознаю, сколь сильно облажалась.       — Надо же, — говорит Рамси, — вы левша. Знаете, все встречавшиеся мне девушки-левши были редкостными засранками. Когда я жил на Севере, в семье наших соседей и друзей росла одна весьма вздорная девочка, и она тоже была левшой... В дни революции эта девочка пропала без вести... Печальненько. — Теперь нижняя часть лица Рамси Болтона выражает грусть.       Он захлопывает папку, церемонно откланявшись на прощание. На часах семнадцать тридцать. Рабочий день в музее подходит к концу.       — Мисс Рэдвуд, — нудит с галереи директор. — Наручные часы — это историческое несоответствие, снимите их немедленно.       Я поворачиваюсь на голос и задираю голову.       — Господин директор, — спрашиваю, — а вам не кажется, что вся эта фигня, которой мы здесь занимаемся, одно сплошное историческое несоответствие? Властители Семи Королевств возятся со всякими чурками из Эссоса вместо важных государственных дел — это по-вашему исторически достоверно? И вообще, — я протягиваю ладонь в сторону Эдрика Дейна, лицо которого всё так же озарено белёсым светом экрана, — мы с Эйгоном Завоевателем как бы умерли к тому моменту, как этот замок был достроен.       Лицо директора становится почти таким же красным, как его галстук-бабочка. Перед тем как уйти, он грозится пухлым пальцем:       — Штрафую вас на дневную зарплату, мисс Рэдвуд.       — «Ваше Величество», — напоминаю его удаляющемуся затылку. — Я здесь королева, если вы вдруг забыли.       Наатийские туристы с нескрываемым интересом наблюдают за нами со стороны; возможно, они думают, будто я приказываю скормить этого человека дракону, отрубить ему голову или что-нибудь ещё в таком духе. Директор снова подходит к перилам, чтобы озвучить новую кару:       — Три дня. И выговор с занесением, Ваше Величество.       Вот так-то лучше. Я отпускаю его небрежным жестом. Семнадцать тридцать шесть. Пора закрываться.       Путь от Касл Хилл в центре города до самого конца синей ветки столичного метрополитена занимает не более получаса. Станция Вестфилд — центр притяжения 14-го округа. Прямо на выходе из вестибюля фермеры продают санкционные яблоки: они паркуют на площади свои разноцветные грузовые микроавтобусы и торгуют не отходя от машин, выставив ящики с продукцией рядом. Этот базар особенно разросся в последние месяцы, когда отношения между странами резко обострились, и Браавос ввёл эмбарго на импорт сельскохозяйственной продукции из Вестероса.       — Браавоссцы не на тех напали, — ответственно заявляет мне дедуля в засаленной шапке-ушанке, одновременно накладывая яблоки в хрустящий бумажный пакет и гневно потрясая кулаком. — Не на тех! Плевать мы хотели на их санкции, ха, нечего этим говнюкам мои яблочки жрать. А Тайвин Ланнистер покажет им, президент у нас что надо!       Сделав серьёзную мину, я глубокомысленно качаю головой. Затем забираю пакет.       — Точно, дедуля, — говорю, — не поедят. Будем служить родине. Валар, как говорится, дохаэрис.       Пыльные фургончики фермеров остаются позади, и самый неблагополучный район Королевской Гавани простирается передо мной на сколько хватает глаз.       В шестидесятые годы столичные власти массово застраивали северо-западные окраины города тем, что называли тогда «жильём будущего» — безликими микрорайонами из типовых панельных муравейников высотой от пяти до двенадцати этажей, похожими друг на друга как однояйцевые близнецы. Но что-то пошло не так, и в итоге 14-й округ стал городом без будущего. К концу века почти вся более-менее приличная публика переселилась отсюда в новые малоэтажные районы на правом берегу Черноводной, а стремительно пустеющие панельные гетто начали сдавать под социальное жильё для бедняков и мигрантов с охваченных гражданской войной Летних островов.       Стоит только отойти от рынка, как низкое осеннее солнце словно по команде исчезает за тучами, отчего 14-й округ становится ещё более серым. Широкие уродливые проплешины закатанных в асфальт дворов-парковок без всякого благоустройства зияют между обшарпанными домами, вороны и ветер разносят по окрестностям мусор из переполненных баков. Чахлые деревья встречаются лишь изредка, а игровых площадок не видно совсем — детям иммигрантов интереснее жечь машины. Вот она, клоака. Блошиное Дно нового тысячелетия.       Штаб-квартира Бродяжки притаилась за изрисованным граффити заборчиком, отделяющим постройку от шоссе. Если вы бездомная собака или кошка, которой не повезло протянуть лапки к северу от Черноводной, с высокой долей вероятности именно это заведение станет вашим последним пристанищем. Если ваши хозяева — прогрессивные люди, практикующие кремацию своих питомцев, вашу бездыханную мохнатую тушку привезут сюда же.       Я прохожу мимо машин коммунальных служб к служебному входу, где глаз камеры видеонаблюдения выжидающе смотрит на пришедшего сверху вниз. Выжимаю кнопку звонка и салютую камере, после чего замок отщёлкивается, пропуская меня внутрь.       Далее бреду на единственный источник света в офисе Бродяжки — настольную лампу, расположенную по её левую руку. Справа стоит монитор, на который четырьмя квадратиками выводится чёрно-белое изображение с камер. За спиной Бродяжки высятся стеллажи с урнами — это для тех клиентов, у которых хозяева есть.       Для протокола: в помещении присутствуют следующие боевики: Якен Х'гар, агент Никто 11; Бродяжка, агент Никто 35; Лиа-Ами, агент Никто 66; Глупый Бык, агент Никто 70.       Никто 66 сидит на груде коробок, прислонившись к плечу Быка, и болтает ногами, едва прикрытыми яркой юбочкой чирлидерши. Руки её лежат на деревянном ложе винтовки L42A1 с оптическим прицелом. Заметив меня, она поворачивает круглое лицо Ами Фрей к Бродяжке и говорит:       — Арьюшка грохнула моего папашу, прикинь?       Я кидаю в неё яблоко.       — Фрей не был твоим папашей, Лиа, — говорю.       — Плохая, плохая девочка, — с мягким укором вещает из самого тёмного угла Якен. — Она постоянно забывает, что смерть — это дар Многоликого. Нельзя разбрасываться им направо и налево.       Подойдя ближе, я протягиваю Якену план Красного Замка, украденный из кабинета директора музея.       — К нам в школу сегодня приходил тип из Секретной службы, допрашивал насчёт Меретта Фрея, — хмурится Никто 70. Его здоровенные ручищи сложены на груди крест-накрест. — Рамси Болтон его зовут, кажется. Только внимания со стороны вестеросских спецслужб нам не хватало.       — Пусть копает сколько влезет. Девять-С не оставляет следов, смерть Фрея выглядит естественной для всех.       Опускаясь на стул с противоположного от Бродяжки конца стола, замечаю стоящую перед ней кастрюлю. Рядом разложены колбы с чёрным порошком, провода, шарики для подшипников и длинные гвозди. Ну, всё ясно. Констатирую:       — Опять убогая скороварка. Почему не аммонал?       Бродяжка издаёт насмешливый горловой звук.       — Ты просто не шаришь, — медленно произносит она. — Изготовить пригодный аммонал кустарным способом не так легко, как думают некоторые леди. Многие домашние террористы пытаются смешивать нитрат аммония с алюминиевой пудрой, но в девяноста девяти случаях из ста у тебя ничего не выйдет. Если ты недостаточно хорошо измельчишь компоненты — а именно так оно скорее всего и будет — то ничего не случится. К тому же аммиачная селитра весьма гигроскопична, а значит, твоя смесь потребует постоянной просушки. Если она отсыреет, опять же ничего не случится. Как в Астапоре... Помнишь?       Никто 66 надкусывает яблоко и закатывает глаза, всем своим видом показывая, что эти лекции ей надоели со времён учёбы в Чёрно-Белом Доме. Бродяжка продолжает:       — Можно попробовать АСДТ, но тут тоже понадобится селитра. Про нитрометан или гидразин я вовсе молчу — менты ни за что не поверят, что обезьяны из четырнадцатого округа додумались до такого. — Она засыпает дымный порох в безвредную с виду кухонную утварь и завершает мысль: — Так что да, опять скороварка. Примитивно, но эффективно. Для наших целей сойдёт вполне.       Тут Якен прерывает нас, напоминая, что подготовительный этап операции «Тысячелетие» начнётся совсем скоро.       — Выборы президента Вестероса состоятся в ближайшие выходные, и мы должны быть готовы к любому развитию событий, — говорит он. — Но прежде Никто Пятьдесят Восемь принесёт дар Многоликого Яносу Слинту, вице-мэру Королевской Гавани. Девочка знает этого человека, не правда ли?       О-о-о, знаю-знаю.       — Славной девочке предоставляется отличная возможность вычеркнуть несколько фамилий из её тайного списка. — Якен улыбается из темноты, чуть склонив голову к плечу. — Вестерос вспыхнет не сегодня завтра, и красные драконы хотят вернуть своё государство. Славная республика Браавос намеревается им в этом помочь. — Мы с Никто 66 многозначительно переглядываемся, а Якен продолжает: — Но слуги Многоликого не пишут историю. Мы всегда скрываемся в тени. Политикой будут заниматься другие, а перед девочками и мальчиками стоят другие задачи. Их всего две.       Он поправляет очки и оттопыривает большой палец:       — Посеять страх.       Оттопыривает указательный:       — Посеять хаос.       «Красные драконы возвращаются». От этих слов сердце начинает биться быстрее.       Временами кажется, будто Якен многое не договаривает, но у него всегда имеется план — я знаю это. Бык шепчет что-то на ухо Лианне, и та издаёт короткий смешок, с клацаньем закрывая затвор винтовки. У девочек будут цели. Бродяжка невозмутимо насыпает стальные шарики в скороварку.       У Бродяжки будет бомба.