Безликие по соседству

от: Никто 70 кому: Чёрно-Белый Дом локация: Королевская Гавань и окрестности дата: восемь недель до операции «Тысячелетие»​

      Стрелки установленных над портиком часов давно перевалили за полночь и с остановки укатил в темноту последний автобус, а господа продолжают трепать языками на длинной лестнице у входа в здание мэрии. Рыжая Ланнистерша — мэр Королевской Гавани — засунула руки в карманы красного пальто и что-то активно внушает стоящему на пару ступенек ниже мистеру Слинту. Его повёрнутая затылком ко мне голова напоминает облысевшую картофелину.       Я сижу на капоте машины и терпеливо дожидаюсь, пока ветер подкатит к моей ноге пустой кофейный стаканчик. Когда это происходит, аккуратным пинком отправляю его дальше — в сторону забитой листьями решётки ливневой канализации. Пятьдесят Восемь, небось, уже успела заскучать.       Чиновники под колоннадой прощаются: Серсея Ланнистер грациозно вышагивает к своему авто, в то время как мистер Слинт торопливо семенит в мою сторону, помахивая портфелем. Спрыгивая с последней ступени на мостовую, он говорит:       — Поехали, Аллар. — И закидывает портфель на заднее сиденье через предусмотрительно открытую мной дверь.       Для протокола: этой ночью агент Никто 70 — Аллар Дим, водитель и телохранитель Яноса Слинта, вице-мэра Королевской Гавани.       — Домой, сир? — осведомляюсь я, почёсывая усы.       Одна рука Яноса Слинта замирает на двери, а пальцем другой он стучит по виску, выпучив глаза в изумлении.       — Ты совсем дурак, да? Домой с проституткой? Надо головой-то думать хоть иногда. На квартиру в пятом округе, само собой.       — Ах, — говорю, — проститутка. Разумеется, сир. Я снял одну девочку на Силк-стрит, как всегда. Вам должно понравиться.       Янос Слинт не отвечает — следующие десять минут он проводит в компании телефона, обсуждая со своими помощниками грядущие выборы. В конце концов вице-мэр бросает аппарат на сиденье, с мученическим видом проводит рукой по лицу и ослабляет узел галстука.       — Грёбаная неделя, — выдыхает он, — сил моих больше нет. Как же они меня достали, ты не представляешь. Партия хочет красочную картинку волеизъявления нации для ТВ, да чтоб явка в Кай-Эль была не ниже восьмидесяти пяти процентов! А где я столько возьму? Опять бюджетников и пенсионеров за гонорары каруселить придётся. Серсея свалит всю организацию на меня, а дополнительные бюджеты на всё это дело выделять — не королевское дело. Конечно, ей-то что...       Большую часть его монолога я пропускаю мимо ушей, сосредоточившись на поисках знакомой фигуры среди обилия людей по обеим сторонам дороги. Манящая красная подсветка старинной трёхэтажной застройки и выплёскивающаяся из дверей домов музыка как бы сообщают: «Ты на месте».       По отдельности ночные обитательницы Силк-стрит кажутся приличными леди. Эти девушки могут параллельно учиться на юриста или ветеринара, оплачивать дом престарелых своей дорнийской бабушке или перечислять часть заработка фонду защиты панд в Йи-Ти, но все вместе они образуют одно грандиозное сосредоточение блуда и разврата прямо в историческом центре Королевской Гавани.       Никто и никогда вам в этом не признается, но уж поверьте — практически каждый вестеросский политик хотя бы разок за карьеру пользовался услугами девочек с Силк-стрит. Если днём какой-нибудь член Национального совета с двузначным номером партбилета, или министр народного образования с фальшивым дипломом, или генерал с высокой фуражкой вместо мозга задвигает вам из телевизора про нравственные ценности, патриотизм, воспитание молодёжи в духе верности Лидеру Нации или о ещё каком-нибудь таком дерьме, знайте — ночью его рот занят резиновым кляпом, а высокопоставленная задница полыхает адским пламенем под ударами плети. В светлое время суток они голосуют за новые санкции против коммунистического правительства Летних островов, а после заката горячие негритяночки из заведения Катаи вводят им персональные санкции per rectum. Вы больше не сможете сохранять серьёзное выражение лица при просмотре девятичасовых новостей, однажды заглянув за кулисы собственными глазами.       Красная кожаная курточка и копна светлых волос обнаруживаются у доживающей последние дни летней веранды бара. Прижимая машину к усыпанному мусором тротуару, я подаю условный сигнал тремя короткими гудками. Пятьдесят Восемь шустро ныряет на заднее сиденье. Лампочка под потолком гаснет, едва дверь захлопывается за её спиной.       — Ой, господин вице-мэр, — приветствует она моего пассажира, когда машина трогается с места. — Здрасьте!       — Вот это да, — удивляется Янос Слинт. — Это что, девочки из квартала красных фонарей теперь интересуются политикой? А на выборы ты тоже пойдёшь?       Никто 58 поворачивается к нему вполоборота, запуская одну руку за подголовник. Она говорит:       — О, ещё как интересуюсь. С двенадцати лет вами интересуюсь — ночами не спала, так хотела познакомиться поближе.       Кустистые брови Слинта приподнимаются. Он говорит:       — И как твои мамой с папой относились к такой необычной мечте?.. Аллар, ты только что свернул налево, а нам, вообще-то, направо, — последняя фраза явно адресуется мне.       — Да? — отзываюсь. — Простите, сир. Я такой рассеянный, вечно путаю лево и право.       И продолжаю рулить в неправильном направлении.       —...А папы и мамы у меня с тех времён нет, — произносит Пятьдесят Восемь, скорбно поджимая ярко накрашенные губки. — В том числе и благодаря вам, мистер Слинт.       Брови Яноса Слинта ползут ещё выше. Он смотрит на мой затылок и спрашивает не самым дружелюбным тоном:       — Аллар, ты кого снял, дебил? Кто она такая?       Глядя ему в глаза через зеркало заднего вида, я отвечаю максимально серьёзно:       — Никто, сир.       В тот момент, когда машина проезжает тоннель, на заднем сиденье вспыхивает короткая борьба. Я слышу характерное «чвок», с которым лезвие входит в плоть, а следом — премерзкий хруст. Слинт истошно орёт:       — Алла-а-а-р! Эта сука меня ранила-а-а! Сраное пекло, помоги!       Я лишь качаю головой в ответ.       — Сир, как вам объяснить... — Нога вжимает педаль газа в пол, и мы пролетаем пустынный перекрёсток на красный. — Если коротко, я не совсем Аллар Дим, — говорю. Затем даю совет: — Не рекомендую с ней спорить или драться, сир. Добром это не кончится. Она хоть и мелкая, но дьявольски ловкая и абсолютно безбашенная.       — Будешь вести себя плохо — изрежу как свинью и все остальные конечности переломаю, — подтверждает Пятьдесят Восемь, вытирая штык-нож L1A4 о спинку обтянутого телячьей кожей дивана.       О да, она у нас плохой полицейский.       — Мра-а-зь, — шипит Слинт, хватаясь за искалеченную руку, — чокнутая сука. Тебя на клочки порвут, я друг семьи Ланнистер...       В зеркале я наблюдаю, как стройная нога в дырявой на коленке джинсовой ткани резко взмывает вверх. В следующее мгновение подошва ботинка Никто 58 встречается с обвислой щекой Яноса Слинта, со стуком впечатывая голову последнего в закрытое окно.       — Ох, — комментирую увиденное, — и правда, до чего же ты невоспитанная леди.       Светящиеся точки окон гетто-муравейников 14-го округа проплывают с одной стороны, с другой фары высвечивают в ночных полях деревянные заборчики и одиноких чучел с тыквенными головами. Радио начинает выплёскивать в салон бодрые ритмы M.I.A — Paper Planes, и я прибавляю громкость.       — Ты когда-нибудь играл в кайвассу, Слинт? — спрашивает Пятьдесят Восемь, картинно прикрывая зевок ладошкой.       Слинт хрипит и клокочет, живописно распыляя кровавую слюну по тонированному стеклу, но приплюснувший челюсть каблук не позволяет ему озвучить мысли сколько-нибудь внятно.       — Так вот, — продолжает моя напарница. — У нас в Браавосе есть актуальная поговорка: «Не имеет значения, королём ты был или пешкой. Когда игра заканчивается, всех укладывают в коробку». Все люди смертны, Слинт, и фокус в том, что иногда они внезапно смертны... Это уже из вестеросской классики. Любишь книги?       Кровавый пузырь надувается и лопается у губ Яноса Слинта.       — Рассовывать взятки по карманам — вот что ты любишь, — презрительно отвечает за него Никто 58. — Но так уж и быть, я не стану сильно мучить тебя, если ты прояснишь для меня один важный вопрос.       — Ч-чего тебе надо? — выдавливает он, как только нога в ботинке возвращается на сиденье.       — Осень девяносто третьего, — произносит Пятьдесят Восемь. — День Неведомого. Припоминаешь? Будучи шефом столичной полиции, ты нарушил данную тобой присягу и примкнул к Ланнистеру. Ты предал свою страну. Предал своего короля. С твоего одобрения пытали и убивали невиновных людей.       Янос Слинт ошарашенно мотает головой:       — Да что ты понимаешь, глупая девка. Мы спасали эту страну от...       — Ты предатель, убийца и свинья, — прерывает его Никто 58. Она перебрасывает штык-нож из руки в руку, чеканя каждое слово. — И я испытываю желание вырезать эти слова у тебя на лбу. Где похоронен Эддард Старк?       — Кто-то? — переспрашивает Слинт.       — Лорд Эддард Старк, — нетерпеливо повторяет она, — генерал-губернатор Севера. Ты должен знать, что стало с телами людей, погибших в здании парламента.       Огни большого города окончательно исчезают среди темнеющих за бортом деревьев, а Янос Слинт отвечает, отхаркивая кровь:       — В тот день у нас всех имелись дела поважнее, чем отслеживать пути перемещения каких-то мертвецов.       Пятьдесят Восемь извлекает из кармана курточки свой смартфон, легонько пинает сломанную руку Слинта, и, пока тот стонет, со словами: «Вот такие важные дела, да?» тычет ему под нос горящим экраном. На сей раз её собеседник молчит.       — Всё, меня от тебя тошнит, — объявляет она наконец. — Дальше поедешь в багажнике.       Некоторое время после этого мы перемещаемся в практически идеальной тишине. Моя напарница пересела вперёд и рассеянно курит, закинув ноги на приборную панель. Легонько шуршат по асфальту шины, из багажника в фоновом режиме доносятся крики вице-мэра Слинта, едва различимые благодаря добротной звукоизоляции салона.       — Ну и рожа у тебя сегодня, — прерывает молчание Пятьдесят Восемь. И добавляет: — Особенно кошмарны усы.       Точно, на мне ведь до сих пор сидит лицо Аллара Дима. Аккуратно сдираю усатую физиономию и трясу отросшими за лето чёрными волосами.       — Так посимпатичнее? — спрашиваю.       Я подсознательно ожидаю какую-нибудь колкость в ответ, но вместо того слышу лишь лаконичное «угу». Никто 58 снимает лицо Аргеллы Рэдвуд и интересуется у меня тем же, а я отвечаю, что она, в общем, не хуже этой мёртвой актриски. Комплимент что надо. Идиллия.       — Давным-давно, — говорю, — мы с мамой жили в трейлере на стоянке неподалёку и ездили за покупками в Кай-Эль по этой самой дороге. Мне было десять, когда она нашла себе нового мужа — браавосского моряка — и мы переехали к нему за Узкое море. Даже успели получить гражданство, а через полтора года они развелись. Возвращаться из нового дерьма в старое смысла не было, — к тому же вестеросские паспорта мы сдали, когда получали браавосские. Мама так и не смогла найти себя в новой стране. Крепко запила и одним зимним вечером не вернулась домой. Я ждал её до глубокой ночи, сидя в темноте за теликом, да так и уснул, а наутро меня разбудил полицейский и сотрудники органов опеки. Они сказали, что мама утонула, свалившись пьяной в канал. Я так никогда и не узнал, было это несчастным случаем или самоубийством... Ну а дальше ты знаешь — сиротские приюты Браавоса издавна служат главным источником новых кадров для Чёрно-Белого дома... Пятьдесят Восемь, ты меня вообще слушаешь?       Взгляд Никто 58 оживает, и она переносит его с носков своих ботинок на меня. Блестящая зажигалка продолжает перемещаться между её пальцами.       — Вспомнилось задание четырёхлетней давности — одно из первых в моей карьере Безликой, — сообщает она.       Я хмурюсь:       — Какая же ты всё-таки холодная и циничная стерва, Пятьдесят Восемь. Напарник открывает тебе своё сердечко и делится грустными детскими воспоминаниями словно мальчик-тряпка, а ты даже в такие моменты думаешь только о работе. Могла бы и о себе что-нибудь рассказать, что ли.       Снопы света разбегаются перед машиной, разделительная полоса гипнотизирует своей бесконечностью. Зажигалка замирает в пальцах Никто 58, и она говорит:       — А мою маму сначала убили, потом сбросили тело в реку. Как видишь, у наших историй имеется что-то общее.       Пользуясь случаем я интересуюсь, что такое она показала Слинту пятнадцать минут назад. Пятьдесят Восемь молча достаёт смартфон и демонстрирует мне фото: заметно более волосатый Янос Слинт сидит на корточках и улыбается в камеру возле трупа, лежащего на усыпанном битым стеклом полу.       — Эддард Старк, — подтверждает она мою догадку, и распоряжается: — Сверни к реке вот тут.       Когда мы останавливаемся в указанном ею месте, слёзы осени уже вовсю падают с небес, поблёскивая на крыше машины. Крышка багажника открывается, и подсвеченный лампочкой Слинт пялится изнутри на незнакомые ему лица.       — Ребята, — говорит он. — Как хорошо, что вы меня нашли. Меня похитили какие-то психи, я вице-мэр Ко...       Никто 58 закатывает глаза и резким движением отвешивает ему смачный пинок.       — Чему ты радуешься, свинья? Это по-прежнему мы, только без грима.       Внизу под откосом плещется холодная чёрная вода, по железнодорожному мосту монотонно стучит грязно-оранжевый локомотив с кучей цистерн на сцепке. Пятьдесят Восемь говорит нашему пленнику:       — Знаешь, у нас в Браавосе есть такая забавная традиция — топить в каналах старые велосипеды. Свой первый велик я утопила в четырнадцать лет. — Она склоняется над ним, упирает руки в колени и зловещим голосом завершает мысль: — Черноводная, конечно, не Гранд-канал, но и я уже не маленькая девочка. А ты, Слинт, побудешь заместо велосипеда.