Innocence & Corruption

«Я видел как лучшие умы моего поколения пали жертвой безумия…»* Просторная светлая студия. Панорамное окно. Два человека напротив друг друга. А за окном город падших ангелов. Созданные по Его подобию, наказанные за желание быть слишком похожими на Него, мы были изгнаны, и Эдемский сад превратился в сад Зла. Лос-Анджелес, город Ангелов, земля Богов и Монстров. Промежуточная точка, где выбор, основанный на твоей доброй воле, решит конечную судьбу. Многие поэты нарекали его входом в Преисподнюю, но в некоторые летние ночи может показаться, что это Рай. Рай утерянный.* Дениз затихла, сжимая и не сводя глаз с белого листа, испещренного шрифтом courier final draft*. Легкий флер сигаретного дыма доносился до нее. Она еле заметно сделала неглубокий вдох, наслаждаясь. — Что ты об этом думаешь, Дениз? — услышала она глубокий тембр молчаливого мужчины и подняла глаза. — Это созвучно написанному вами сценарию, однако… — девушка нахмурилась на мгновение и широко улыбнулась, — я не возьму на себя смелость обсуждать ваши идеи. — Ты красивая девушка, — не выпуская дымящейся сигареты, Чаглар Эртугрул небрежным жестом перебрал ее фотографии из портфолио. — Искомый типаж. Я бы даже сказал — желанный типаж, но ты ужасно зажатая. Не смей вновь натягивать улыбку, — он резко остановил ее жестом и она пристыженно покраснела, опуская глаза на сплетенные руки. — Это Америка, все улыбки — натянутые, все слова — лживые, все люди — продажные, — буркнула девушка, теребя рваную кромку джинсовых шорт. — У тебя есть характер, который ты стремишься подавлять… и правильно делаешь. Не выживешь иначе, — Чаглар вновь затянулся и посмотрел вдаль, на высотки за окном. — Мне нравится, как ты смущаешься, — задумчиво произнес он, вновь глядя на девушку. Она покраснела еще гуще, ее щеки налились багрянцем, а черные ресницы задрожали. Стыдливость и застенчивость были давно вымершей эмоцией на этом континенте. — Могу я попросить сигарету? — глухо прошептала она, встречаясь с ним взглядом. Она остро нуждалась в чем-то, что займет ее. Руки. Рот. Разум. Чаглар безжалостно вмял сигарету в пепельницу, отделанную золотом. Провел пальцами по отросшей темно-русой щетине. Откинулся на жесткое кинетическое кресло, которое мгновенно приняло удобную форму. — Ее придется заслужить, Дениз, — ухмыльнулся мужчина и колючий холодок пробежался по ее позвоночнику. — Встань у окна. Я хочу рассмотреть тебя получше. Дениз поднялась с мягкой софы и поплелась к окну, ощущая тяжелый взгляд и обнимая себя руками. За окном был безжалостный и бездушный шум чужих улиц. Небо было забито высотками до самого горизонта. Лос-Анджелес. Кто он, сфинкс из бетона и алюминия, расколовший их черепа и выевший их мозг и воображение? * По ту сторону окна был Чаглар Эртугрул и его довлеющее превосходство, природу которого она не знала. Заклинатель зрителей, критиков и кинофестивалей. Индюк Непомерного Эга, облаченный в полушубок волчьего меха. Человек, кому имя — Симулякративный* Гений и Бесстыжая Примитивность. Эпатажный безумец и Ненасытный Волк Киноиндустрии. Сейчас он искал никому неизвестную звезду нового фильма и по какой-то невероятной причине ее пригласили на кастинг. Возможно, сегодня — это единственная возможность ее жизни. Свет тусклого неба освещал ее лицо, пока она наблюдала за городом. Чаглар, сбросив шубу, неспешно подошёл к ней. Дениз обернулась и прошлась глазами по богическому торсу, облаченному в черную облегающую водолазку с закатанными рукавами и золотой цепи, что блестела своей тяжестью на его шее. Она скользнула взглядом по обнаженным венам, находя в его руке фотоаппарат Rolleiflex. — Смотри на меня. Дениз посмотрела. На нее уставился двухглазый объектив фотоаппарата и она улыбнулась, не зная, что он уже сфотографировал ее до того, как она обернулась. Особенность фотоаппарата была в бесшумном затворе и наличие двух объективов. Когда-то камерами Роллейфлекс было сделано много снимков, завоевавших Пулитцеровскую премию. — Покажи мне себя, — потребовал он, всматриваясь в составляющие ее тела высокомерно. Оценочно. Его высокий рост лишь усугублял липкое ощущение чужого превосходства. Дениз провела пальцами сквозь мягкие волны волос, доходящие ей до плечей. Повернулась боком. Чуть заметно улыбнулась ненакрашенными губами. Положила руку на талию, отклонив голову в бок. Чаглар свёл густые брови, опуская фотоаппарат. Шумно выдохнул и нетерпеливо пояснил: — Покажи мне себя так, чтобы мне хотелось тебя трахнуть. Черные глаза сверкнули на него растерянностью. Она сглотнула и передернула плечами, словно бы пытаясь смахнуть его взгляд. Забавно. Забавная игра. Забавная игрушка. — Разденься. Дениз прижала руки к груди. Ее колени дрожали. Ее губы дрожали. Ее сердце дрожало. Потраченное им на нее время дорожало. Чаглар ненавидел убытки. Ненавидел непрофессионализм. Ненавидел невинность. Растление было ему по душе. — Зачем ты здесь? — потребовал он ответа. — Что? — Зачем ты пришла? Лицо Дениз наполнилось внутренним свечением и ярче всего засияли глаза.  — Я хочу сняться в настоящем кино, которое повлияет на жизни людей, которое выдержит испытание временем, которое будет нести смысл… я… — ей было трудно, ужасно трудно выразить… — Бла-бла-бла, — уничижительно отрезал он. — Настоящее кино умерло не родившись, Дениз. Я продаю образ власти, я продаю образ секса. Я продаю тебя, Дениз, и желаю знать, что могу продать. Покажи мне, что у тебя есть. Раздевайся. — Критики отзываются о твоих работах иначе… — казалось, девушка совсем запуталась. — Ты видела мои фильмы? Или мои шоу? — серьезно спросил он. — Нет… — Почему? — удивился он, пока вновь не взглянул на ее дешевые шмотки. Бедняжка-иммигрантка. Не нашла себе покровителя. Пока. Но его это не интересовало. — У меня нет денег на кино. А просмотр пиратских копий понижает социальный рейтинг… — не без страха прошептала Дениз. — А в Турции твои фильмы под запретом. Отсталая страна ханжей и насильников. Ебаный РТУК. Ебаная Диктатура. Ебаные страны ебаного третьего мира. — Поэтому ты сбежала из страны. — Разве ты никогда не хотел снять что-то настоящее? — Дениз заглянула в самую глубь его небесных глаз, желая найти отблеск души, сердца, чего-то, что делает человека человеком. Ее глаза были распахнуты и полны надежды. Его прищурены и полны издевки. — Раздевайся, Дениз, — он впервые улыбнулся. Сардонически. Так смеялись древние греки в момент своей гибели. Это был смех, который превращает смерть в новое рождение, уничтожая убийство. Дениз спустила шортики, оставаясь в хлопковых черных трусиках и блузке. — Ты их у пробабки одолжила? — поинтересовался Чаглар. — И верх снимай. Дениз заколебалась, часто-часто заморгав. Чаглар сделал очередное бесшумное фото. Она повернулась боком к стеклянной поверхности, ловя бледное отражение себя и быстрым движением стянула вверх блузку, прижимая ее к груди. — Чего застыла? — Чаглар не спускал с нее ни глаз, ни свою двухглазую камеру. — Чую, там самое интересное. Убери ее. — Я… — Не надела бра? Я давно заметил. Ну же, милая Дениз, не трать моё время. Блузка цвета фуксии медленно приземлилась у ее ног и Дениз опустила скрещенные руки с груди, вцепляясь ногтями в бедра и на мгновение зажмуривая глаза. Мысли необузданным роем отчаянно выкарабкивались из ее разума и их было не удержать. Сердце превратилось в трепещущего колибри, чей век недолог. Тело готово было рухнуть в беспамятстве. Но воля… воля к жизни была сильнее всего. Последний раз она ела три дня назад. За той дверью целая очередь, которая была готова на всё, чтобы стоять перед двухглазым объективом. За тем окном были сотни людей, которые делали более ужасные вещи. Дениз очнулась, ощутив теплое прикосновение к своей груди. Она распахнула глаза. Чаглар стоял в двух метрах от нее, делая фотографии. Она опустила глаза и проследила движение тепла. Это луч солнца, пробившийся сквозь смог, лег на вершинку ее груди, обрисовав ее. Дениз повернулась к окну, наслаждаясь прикосновением тепла, окунающего ее в себя. Чаглар сделал шаг к ней ближе. Солнце коснулось крыш, окон, дорог на короткое мгновение. — В чем душа города, Дениз? — привлек ее внимание умиротворяющий голос. — В людях? — ответила она, пока пальцы мужчины касались ее округлой, тяжелой груди, примеряясь. Коснулись ее соска и небрежно потянули, отпуская и наблюдая за несовершенным, но таким красивым тонусом человеческого тела. Чаглар еле заметно облизнул нижнюю губу. Дениз сжала губы от прикосновения. — В чем кровь этого города? — продолжил он. — В людских поступках… — неуверенно ответила она, пока он водил пальцами по нежной коже. — В чем сердце этого города? — спросил он, останавливаясь на ложбинке меж полных грудей. Дениз закачала головой, поворачиваясь лицом к своему раздражителю. Она заколебалась с ответом лишь мгновение. — Его нет, — мятежно ответила она в приступе гнева и осеклась. — Оно есть. Есть. В желании жить, что толкает их каждый день. — Вот как? — Каждый выбирает, во что верить. Я верю в это. — Любишь обманываться. Что ж, ты дала ответ… придется побыть за него в ответе, — утвердительно заключил он, больно вцепляясь в ее волосы на затылке и толкая к стеклянной поверхности. Девушка упёрлась ладонями в стекло, пытаясь отодвинуться от холодной поверхности, но мужчина удерживал ее. Стекло бесстыдно обрисовывало каждую деталь женского тела. — Взгляни. Взгляни, Дениз. Душа этого города — электричество, кровь этого города — денежные потоки, глаза этого города — слепые окна. Я могу с тобой сделать что угодно на виду у всего города. Взгляни и узри, что все, что делают люди, не имеет души и души они видеть не желают ни в чем, — Чаглар вжал ее всем телом в стекло и его возбуждение уперлось в нее. Горячее дыхание коснулось шеи, металлический уголок корпуса Роллейфлекса лег на треугольник между ног, поглаживая сквозь хлопковую ткань. — Отпусти меня! — властно вскричала Дениз. Ее голос отдался приказом по стенам и стукнул горькой усладой по его ушам. Он направил на ее лицо фотоаппарат, делая несколько кадров с разных ракурсов, пока она яростно выбивалась. — О, мои ассистенты передали мне, что ты против поцелуев в кадре. Что же такого волшебного в твоих губах, что их непозволительно целовать? Мне очень хочется узнать. — Отпусти, — Дениз вырвалась из его ослабшей хватки и развернулась к нему в гневе. Выхватив Роллейфлекс, она швырнула его в окно и аппарат, встретившись с стеклянной поверхностью, отрикошетил, падая на отделанный мрамором пол. Линзы разбились и мельчайшие осколки стекла разлетелись. Дениз с вызовом подняла на него глаза и встретилась с счастливой усмешкой. — В старых камерах используется пленка, знаешь, что это? — Пленка — это пелена на твоих волчьих глазах, которая не даёт тебе увидеть, как ты… жалок! — И наконец, я слышу твои искренние и, должен заметить, довольно поэтичные мысли, — усмехнулся он и лицо его в мгновение рассвирепело. — На выход! — он указал ей на дверь и направился к своему столу, сметая все ее фотографии в урну и открывая следующее портфолио. Дениз застыла на месте, прикрывая грудь руками и жалко озираясь. Помявшись, она собрала свои вещи и, прижав их к груди, подошла к его столу и встала напротив. Чаглар принялся рассматривать фотографии, совершенно ее игнорируя. — Я, что, чтобы получить эту роль, должна переспать с тобой? Указательный палец Чаглара взметнулся вверх в предупреждении и заткнул ее. Насмешливое негодование плескалось в его глазах. — Не-а. Я не хочу тебя в своем фильме. Посмотри на это, — он указал на бесшумного робота, собирающего осколки и поднимающего фотоаппарат с выбитыми линзами. — Это была очень ценная для меня вещь. Нет никого в живых, кто мог бы его починить теперь. Мастеров нет. Знающих людей нет. Что прикажешь сделать? Вырвать заместо твои глаза из глазниц и вставить их? Раскаяние отразилось на ее лице и Дениз пожалела. Искренне. И впервые рассмотрела мужчину перед собой внимательно. Нет, всё-таки в нем что-то было. Человеческое. Красивое. Живое. Морщинки, залегшие у глаз. Еле заметные родинки, беспорядочно рассеянные природой по его лицу. Темно-русые волосы, которые он не раз взлохматил в её присутствии. Теплые пальцы, что исследовали ее тело. И глаза… не пустые глаза, напомнившие ей о доме. — Мэри не знает, как это починить, — сообщил хуманизированный робот и отвёз аппарат к столу Чаглара, положив его и бережно высыпав рядом осколки аккуратной горкой. — Видишь. Видишь, что ты наделала, — словно к ребенку обратился к ней Чаглар и прикрыл глаза. — Я не хотела… я думала, что вы… меня… — лепетала Дениз. — Милая, у тебя что, волшебная пизда? — серьезно спросил Чаглар, наблюдая за ее растерянным и смущённый лицом. — С моей стороны это была бы благотворительность. На выход и зови следующую, Дениз.