Sweet Persephone

Ее криков никто не услышал, а даже если и услышал, то не внял ее мольбам о помощи. Персефона пыталась вырваться из цепких лап Аида, кусаясь и царапаясь, но царь Подземного мира даже не обращал внимание на ее жалкие «удары». Все в царстве старшего брата Зевса пахло затхлостью и смертью. Персефона скривилась от этого запаха, он ей был ненавистен, как сейчас был ненавистен и Аид. Бог мертвых всегда был холоден и молчалив, он сторонился остальных богов и богинь, очень редко появляясь на Олимпе. Кого-то он пугал, в ком-то пробуждал лишь чувство ненависти, Персефона же всегда старалсь держаться от него подальше. Ее мать относилась к своему младшему брату с недоверием и опаской и эти же чувства она хотела передать и дочери, но богиня весны никогда не понимала, почему Аида нужно обязательно бояться или ненавидеть. Сейчас же она это осознала в полной мере, гневясь еще и на себя за то, что не смогла защититься или вырваться. Аид был выше, сильнее и намного могущественнее, Персефона чувствовала все это нутром. Они появились на широком лугу с асфоделями. В Подземном мире лишь они были источником света. Аид сразу же отпустил Персефону, и лицо его скривилось, будто бы она вызывала у него отвращение. — Отпусти меня! — сразу же потребовала Персефона, упрямо топнув ногой. — Мой отец узнает, и тогда… — Он знает, — холодно отозвался Аид, скрестив руки на груди. Его черные длинные волосы развевались на легком ветру, его черные бездонные глаза рассматривали богиню весны, будто бы он видел ее впервые. Возможно, он действительно впервые обратил на нее свое внимание, ведь на Олимпе они даже не пересекались, и Персефона изредка наблюдала за царем Преисподней издалека. — Это был его приказ. Персефона отшатнулась, ее мелко затрясло. Приказ отца? Зачем он приказал Аиду похитить ее? Какова была причина обрекать ее на такие страдания? — Не думала, что гордый царь Подземного мира исполняет приказы как цепной пес, — хмыкнула богиня весны, гордо вскинув подбородок. Глаза Аида блеснули чем-то древним и опасным, и Персефона сразу же пожалела о сказанном. — Я сам не в восторге от того, что придется терпеть глупую взбалмошную девчонку. — Лицо Аида оставалось бесстрастным. Персефона сразу же насупилась. — Я, конечно, мог бы позабавиться… — Царь Подземного мира шагнул к ней, и та в страхе отступила назад. С губ Ада сорвался смешок. — … но вся правда в том, что я не интересуюсь маленькими девочками. Развлекайся, ты здесь надолго. — Махнул он рукой и, развернувшись, медленно направился в свой дворец, вытесанный в подножии Олимпа. Персефона зло смотрела вслед Аиду, намереваясь остаться на лугах с асфоделям, но появившиеся будто бы по приказу своего царя мертвецы нарушили ее планы. Они стали появляться отовсюду, изрядно напугав юную богиню весны, и та, забыв про гордость, побежала за Аидом, придерживая подол своего зеленого хитона. Он рассмеялся, когда она поравнялась с ним. Его смех был бархатным, мягким. Богине весны казалось, будто бы совсем не так должен смеяться повелитель мертвецов. Его смех должен быть каким-то злорадным, ядовитым. По крайней мере, Персефона примерно так его и представляла. — Не вижу в этом ничего забавного! — гневно воскликнула она, нахмурившись. — Ты меня похитил, а сейчас еще и насмехаешься! — Если бы у меня был выбор, я бы к тебе даже не прикоснулся, — бесстрастно отозвался Аид, смех его в одно мгновенье стих. На его лице не было видно даже тени улыбки. — Поблагодаришь за все отца, когда с ним встретишься. А пока ты здесь, я вправе делать все, что пожелаю, и я сейчас желаю насмехаться. Думаю, в своем царстве я имею право не спрашивать на это разрешение. — Все, что пожелаешь? — округлила глаза Персефона. Ее голос был полон одновременно гнева и страха. Аид закатил глаза. — О, Хаос, — причитал он, — чем я заслужил такое наказание? Они продолжили идти ко дворцу Аида молча. Персефона больше не осмеливалась ничего говорить царю Преисподней, а он и не был заинтересован в общении со своей пленницей. Богиня весны с толикой интереса рассматривала все, что ее окружало. Она никогда не была в Подземном мире и никогда не рвалась тут побывать. Сюда спускались либо самые большие храбрецы, либо самые настоящие глупцы. По крайней мере, так всегда говорила Деметра, намекая на то, что никто никогда не горит желанием бывать в гостях у Аида, кроме… Геры. Богиня плодородия никогда не жаловала младшую сестру, поэтому, возможно, эта ее фраза была направлена на очередное оскорбление Олимпийской царицы. Гера была единственной жительницей Олимпа, кто не принадлежал Подземному миру, но часто тут гостил. Персефона никогда особо не общалась со своей тетей то ли от того, что мать не позволяла, то ли от того, что сама не слишком была заинтересована, поэтому богиня весны в общем-то даже и не знала, как выглядит Подземный мир даже с чужих слов тех богов, кто его видел собствеными глазами. В первое время все здесь казалось мертвым, холодным, гнетущим, но чем больше Персефона здесь находилась, привыкая к окружению и к запаху, тем больше Преисподняя казалась не такой уж Преисподней. Мягкий свет асфоделей успокаивающе на нее действовал, каменные своды больше не казались темными и зловещими, а мертвые души людей оказались не злобными, а скорее потерянными. Они с Аидом проходили сквозь толпу мертвецов, которые все шли и шли, пытаясь что-то отыскать. Они будто бы и не замечали ни своего царя, ни его спутницу, продолжая свой путь ниоткуда в никуда. Каждый шаг приближал их к огромному дворцовому комплексу. Он был высечен из черного камня и насчитывал много балконов, выходящих на луга с асфоделями. На одном из балконов Персефона заметила одиноко стоящую фигуру, которая, по всей видимости, рассматривала своего царя среди мертвых душ. Богиня весны пыталась прглядеться к ней, но ничего, кроме длинных белых волос и черного хитона, не выделялось. Фигура, отпрянув от перил, прошла внутрь дворца. — Кто это? — Персефона указала на уходящую богиню. — Геката, — ровно отозвался Аид. Он больше ничего не говорил, а Персефона не стала больше ничего спрашивать. Она, хмыкнув, отвернулась от своего похитителя, продолжая рассматривать все вокруг. Юная богиня весны до конца надеялась, что проведет тут всего пару дней, а затем вернется на Олимп к своим подругам-нимфам, с которыми вновь будет проводить время в дворцовом саду. Она находилась всего лишь полчаса в Подземном мире, а уже так скучала по солнцу! Персефона любила солнечный свет и тепло и всегда наслаждалась нескончаемыми солнечными днями на Олимпе. Солнце всегда придавало ей сил, и она чувствовала себя такой живой, но сейчас, вдали от небесного светила, Персефона чувствовала себя подавленной. Пусть Подземный мир оказался не так уж страшен, как она думала, он все равно был совершенно далек от прекрасного Олимпа, который богиня весны с уверенностью могла назвать домом. Врата в дворцовый комплекс им открыла Геката, и лицо ее выражало как минимум недовольство. — Что это за недоразумение? — грубо поинтересовалась она, кивнув в сторону Персефоны. Взор ее красных глаз был устремлен на Аида, она даже не смотрела на богиню весны. — Хотел бы я сам это знать, — пожал плечами Аид, проходя мимо своей подданной. Геката резко развернулась в сторону своего царя, полы ее черного хитона колыхнулись. — И что ты с ней будешь делать? — поинтересовалась богиня лунного света, скрестив руки на груди. Внешностью она была очень похожа на свою мать Геру: полные алые губы, большие глаза, окаймленные пушистыми ресницами, хорошо очерченные скулы, высокий лоб и прямой нос, но в отличие от матери, предпочитающей свет и жизнь, Геката предпочитала тень и смерть. Она прекрасно вписывалась в окружающую обстановку Подземного царства, поэтому не мудрено, что она сбежала из-под влияния отца и присягнула на верность его брату. Персефоне так хотелось помахать руками и напомнить, что она все еще находится перед этими двумя, но следующая реплика царя преисподней нарушила ее планы. — Женюсь, — устало выдохнул Аид. Его голос был все так же бесстрастным, но в черных глазах промелькнуло недовольство. — Скоро прибудет Гера, чтоб провести церемонию. — Что?! — воскликнула Персефона. Она, оттолкнув Гекату, прошла к Аиду и недовольно тыкнула ему пальцем в грудь. — Даже не мечтай об этом, вор несчастный. Я лучше умру, чем выйду за тебя. — Я рад, что наши чувства в этом плане совпадают. — Аид недовольно сощурил глаза, смотря на юную богиню весны. На лице его мелькнула едва заметная гримаса отвращения, и Персефона поспешила отступить. — Можешь поблагодарить за это твоего отца. Аид неизменно повторял фразу «твой отец», будто бы не хотел называть ни имя Зевса, ни его титул, успешно маневрируя одним словосочетанием. — Мне приготовить все к коронации царицы Подземного мира? — голос Гекаты был ровным, но Персефона будто бы кожей чувствовала взгляд, полный ненависти. — Нет, — ответил ей Аид. — Просто оповести всех о том, что у них появится новая правительница, — царь преисподней только хотел уйти, как Персефона, неожиданно для себя, схватила Аида за руку и развернула к себе. — Я не давала своего согласия на это и не дам! — воскликнула она. — И я здесь не останусь ни на правах пленницы, ни на правах царицы! — Ты так говоришь, будто бы я на это дал свое согласие. — Аид выдернул свое запястье из рук Персефоны. Было видно, что любое прикосновение к нему ему было отвратительно. — Как видишь, я сам не горю желанием обзаводиться женой, так что будь добра, дай мне выполнить приказ твоего отца и, возможно, тебя вернут обратно на Олимп, а я вновь буду наслаждаться тишиной и покоем и молиться Хаосу, чтоб мой дорогой брат больше не подсовывал мне своих наглых крикливых дочерей. Царь преисподней медленно зашагал прочь и, не останавливаясь, бросил через плечо: — И, Геката, будь добра, позаботься о нашей дорогой гостье. — Я не нанималась к тебе в няньки, Аид, — прошипела богиня лунного света, но царь преисподней уже ушел, не желая более слушать ни свою новоиспеченную невесту, ни свою подданную. Геката устала закатила глаза, а затем оценивающе рассмотрела Персефону. Персефона съежилась под внимательным взглядом богини лунного света. Персефоне было так непривычно столь неформальное обращение к своим царям. На Олимпе к Зевсу все относились с почтением, обращаясь к нему в уважительной форме. Здесь же Геката позволяла себе разговаривать с ним, как с равным, как с каким-то другом, но не как суверенным властителем Подземного царства. С богиней лунного света Персефона вообще не пересекалась. Она сбежала к Аиду еще задолго до рождения богини весны и на Олимпе не появлялась ни при каких обстоятельствах. Своим светом ночью она озаряла величественный Олимпийский комплекс, подобно Гелиосу, дарящему солнечный свет, пока Аполлон вел колесницу, но ни с отцом, ни с другими обитателями Олимпа она общаться вовсе не стремилась. Похоже, она хорошо себя чувствовала в царстве Аида. — Я не хочу с тобой возиться, — наконец проговорила Геката. — Я давно не играю в куклы, так что не думаю, что мы с тобой найдем общие темы для разговора. Персефона от гнева заскрипела зубами. Она появилась здесь полчаса назад, а ей уже так явно тыкали в ее маленький для жизни богов возраст. Хоть что-то было схожим с Олимпом — здесь ее тоже воспринимали как совсем ребенка. — Тогда можешь доставить меня на Олимп. Ваше прекрасное место обитания я больше никогда не потревожу и забуду о вас всех, как о страшном сне, — с толикой обиды в голосе бросила Персефона. — Ах, мечты, — как-то томно вздохнула Геката. — Но, боюсь, твое отсутствие нам будет лишь сниться в прекрасных снах. Она прошла мимо Персефоны вглубь замка. Увидев, что богиня весны не двинулась с места, Геката раздраженно бросила через плечо: — Если ты хочешь спать не на лугах с асфоделями, а в кровати в собственных покоях, то шевелись быстрее. — Я скоро стану твоей царицей. — Персефона с наслаждением наблюдала, как лицо Гекаты багровело от ярости. — Так что, так и быть, на первый раз я прошу тебе твою дерзость, но в следующий постарайся обращаться ко мне в соответствии с моим статусом. — Пока что ты просто наглая избалованная дочь верховного ублюдка, которая и дня не провела здесь, но уже пытается устанавливать свои правила, — Геката полностью развернулась к Персефоне, скрестив руки на груди. — Ты никогда не станешь нашей царицей, и ни один из нас подчиняться тебе не будет. Маленькая глупая девчонка, которую отдали, как ненужную вещь — вот, кто ты. — Верховный ублюдок и твой отец тоже, — осторожно заметила богиня весны, и Геката рассмеялась. Персефона сглотнула. То, что говорила Геката, казалось правдой, и от этого юной богине легче не стало. — А еще, он твой царь, — проговорила она, подойдя вплотную к Гекате. — Я не подчиняюсь ему и тебе подчиняться не буду, будь ты хоть трижды царицей Преисподней, — холодно отозвалась Геката, от ее веселья не осталось и следа. — У меня есть только одна царица и один царь, которые не требуют подчинения, за что заслуживают моего уважения. А ты, — она тыкнула Персефоне в грудь, — можешь лишь мечтать о том, чтоб хоть кем-то стать в своей жалкой никчемной жизни, которую не иначе, как существованием, назвать нельзя. Она, более не говоря ни слова, развернулась и продолжила свой путь. На этот раз Персефона проследовала за ней, более ничего не сказав богине лунного света. Дворцовый комплекс Аида был сделан из того же черного камня, что и своды, заменявшие небо в Подземном царстве. Тут не было факелов, везде были асфодели, которые освещали путь двум богиням. Персефоне это могло бы показаться красивым, если бы она не была одновременно зла и подавлена от слов, услышанных от Гекаты. Ей не хотелось признавать то, что ее действительно отдали, как ненужную вещь. Отец зачем-то пошел на это, буквально выкинул ее с Олимпа, зная, как сильно Персефона любит солнце и как зависит от его тепла и света. Это выглядело как наказание, но богиня весны не понимала, за что ее могли наказать. Зевс всегда благосклонно относился к своей младшей дочери, балуя ее и выделяя среди остальных. Детей, рожденных от Геры, он вовсе не жаловал, в отличие от рожденной от Деметры Персефоны, в которой души не чаял. Слова о "приказе Зевса" были похоже на ложь, которую Аид выдумал специально, лишь бы удержать ее здесь, лишить желания выбраться из подземного плена. Какая-то часть естества богини весны была почему-то уверена в том, что Аид не лжет, но ей было легче поверить в коварство царя Преисподней, чем в жестокость своего собственного отца. Персефона вновь взглянула на лицо Гекаты, более походившее на каменное изваяние. Она за что-то ненавидела Зевса, потому и сбежала с Олимпа, потому преклонила колени перед Аидом, потому променяла прекрасный Олимп на каменную тюрьму в недрах горы. Персефона на какое-то мгновение уже хотела начать оправдывать Гекату, пытаться искать причины, но голос матери в ее голове заставил прекратить это бессмысленное занятие. «Она всего лишь глупая девка, решившая предать Зевса. Такая же глупая, как и ее мать. Они выглядят идеально, но души их такие же черствые и гнилые, как сама Преисподняя», — любила повторять Деметра. Персефона не видела ни черствости, ни гнили в Подземном царстве, но ей хотелось верить матери больше, чем своим собственным глазам. Так легче и спокойнее. Мать лучше знает, а Персефона всего лишь маленькая глупая девчонка, как хорошо подметила Геката. Хоть в чем-то она и Аид правы, но все остальные их слова были пропитаны ложью, богиня весны была в этом уверена. Они лгут, хотят обратить ее против отца, хотят запереть здесь, чтоб насолить царю Олимпа. Они с Гекатой шли долго по нескончаемым коридорам дворцового комплекса, поднимаясь все выше и выше по винтовым лестницам, заворачивая за углы, похожие на предыдущие. Персефона даже не понимала, где она находится, а Геката будто бы продолжала ее путать, ведя все дальше и дальше, пока они не подошли к массивным деревянным дверям. На них было что-то вырезано, но Персефону это ни на каплю не заинтересовало. Она устало толкнула дверь, проходя внутрь. Геката, застыв у дверей, не пошла за богиней весны. Комната была полупустой и обставлена была лишь кроватью с балдахином, одним клине и столиком с идеально вычищенным серебряным зеркалом. Одно лишь радовало Персефону — в комнате был балкон. Он создавал впечатление, что она здесь вовсе не пленница, запертая в четырех затхлых гнилых, по мнению Персефоны, стенах. Черные занавески колыхались на легком ветру, будто бы приглашая ее выйти и оглядеть свои будущие «владения». Богиня весны обернулась, чтоб взглянуть на Гекату, которая разговаривала с кем-то. Ее собеседника разглядеть было трудно сквозь приоткрытую дверь, но до Персефоны доносились обрывки их тихого разговора. — … И, Танатос, будь добр, присмотри за нашей… — Геката осеклась. — Гостьей. — Почему я? — возмутился бог смерти. — Потому что я сбежала с Олимпа не для того, чтоб присматривать за выродками Зевса. — Геката не называла верховного бога отцом, и в голосе ее сочился яд каждый раз, когда она о нем говорила. Персефона помотала головой, пытаясь справиться с минутным желанием поверить Гекате, поверить Аиду. — А я вообще там не был, Геката. Будь милосердна, не оставляй меня наедине с… — Персефона заметила, как Танатос махнул своей каштановой макушкой в сторону дверей. — Ты же понимаешь, она богиня весны, богиня жизни и все такое, — мялся бог смерти. Он казался очень неуверенным, будто бы не привык перечить Гекате, но, похоже, оставаться наедине с Персефоной было куда страшнее, чем гнев богини лунного света. — А я бог смерти, мы не уживемся. И вообще, у меня много дел, совершенно нет времени, да и… — Я не хочу выслушивать твое нытье, Танатос. Девчонка на тебе, это мое последнее слово, — твердо проговорила Геката и, махнув своими белыми, словно лунный свет, волосами, поспешила удалиться. Танатос так и остался стоять возле дверей, глубоко вздохнув. Персефона аккуратно выглянула из-за двери. Бог смерти выглядел так, будто бы его обрекли на вечные страдания. Он, казалось, почувствовал, что на него смотрят, потому он в тот же момент поднял голову и, заметив, Персефону, резко отшатнулся. Богиня весны внимательно рассматривала подземного бога, ведь раньше подданных Аида она не видела. Темнокожий Танатос выглядел как обычный юноша лет двадцати, но на самом деле он был намного старше Персефоны. Его глаза были красивого золотистого цвета, черты лица были резкими, угловатыми. Его профиль был исконно греческим с острым прямым носом. Он не выглядел бы как само воплощение смерти, если бы не черный хитон с капюшоном, который был будто бы сотканным из самой тьмы. Персефона попыталась улыбнуться. — Привет, — доброжелательно проговорила она. — Я Персефона. — Богиня весны протянула руку, и Танатос аккуратно пожал ее, но по его лицу было видно, что он чуть ли не брезговал. — Танатос, — сдержанно представился он. — Может, устроишь мне маленькую прогулочку? — Персефона подмигнула богу смерти. — Я умру со скуки, если останусь в этой страшной комнате больше, чем на несколько минут и, поверь, если я буду скучать, тебе это не понравится. Танатос округлил глаза, будто бы именно этого он боялся больше всего. — Да, конечно, — быстро согласился он, и в его золотистых глазах мелькнуло нечто, похожее на надежду. — Но рассказчик из меня не очень. Идем, я отведу тебя к той, которая расскажет тебе все о Подземном царстве и, возможно, даже покажет. Танатос, развернувшись, быстро зашагал прочь, всем своим видом показывая, как сильно он хотел избавиться от Персефоны. Та, пожав плечами, проследовала за богом смерти. Его реакция была похожей на смесь отвращения и желания как можно быстрее избавиться от маленькой надоедливой богини весны, которая могла максимум заговорить его до смерти, но, возможно, именно этого и боялся Танатос. Персефона улыбнулась своим мыслям. Похоже, сегодняшний день у бога смерти не задастся. — Мне всегда казалось, что Подземное царство должно быть более мрачным, — начала Персефона, и Танатос вздрогнул. По нему было видно, что он не желал вести беседу, но богиню весны это мало заботило. — Ну, ты знаешь, на каждом углу какие-нибудь пыточные камеры, огонь повсюду… О, кстати об огне! А почему у вас тут так холодно? Я представляла себе Преисподнюю как вечно горящий мир! — не останавливалась Персефона. — А у Аида почему-то нет рогов, хотя это, я считаю, необходимый атрибут для царя Преисподней. А у вас всех должны быть красная кожа от жары и… — Персефона осеклась. — … маленькие кожаные крылья. А еще вы все не были похожи на людей в моих представлениях. Танатос все молчал, поэтому Персефона продолжила: — Нет, ну, конечно, это все очень глупо, я ведь всего лишь маленькая богиня и вообще не знаю, о чем говорю, — невинно рассмеялась она. — Но было бы интереснее, если бы мертвецы не просто ходили, а, например, — богиня весны на мгновенье задумалась, — страдали, вот! А то они просто гуляют по полям и лугам, ну где это видано! Можно тут и там сделать реки из лавы, а в этих реках поставить огромные котлы, в которых души людей варились бы вечно! Правда, здорово? И намного интереснее вашего нынешнего варианта. Персефона мельком огляделась, заметив, что они уже прошли лабиринты коридоров, освещаемых лишь асфоделями, и вышли в ту часть дворцового комплекса, где вместо стен были огромные окна без стекол и балконы. Запаха затхлости и смерти Персефона и вовсе не чувствовала, и ей даже подумалось, что в первые мгновения в Подземном царстве эти запахи она придумала. — О, и вам не достает какого-то устрашающего запаха. Ну, знаешь, который смог бы ассоциироваться с Подземным царством. И это что-то должно ужасно вонять, чтоб нагонять на людей еще большего страху… Глаз Танатоса уже нервно дергался, а Персефона все говорила и говорила без умолку. Она не затыкалась ни на секунду, так что со стороны бога смерти иногда можно было слышать тихие мольбы Хаосу. Персефона не переставала мило улыбаться, ведь план ее хорошо действовал. Скоро Танатос потеряет бдительность, а ей всего лишь надо будет добежать до лестницы, ведущей на Олимп. Только вот, где ее искать, Персефона не знала, но почему-то была уверена, что ноги ее сами приведут к свободе. — О, хвала Хаосу! — радостно воскликнул Танатос, заприметив кого-то в конце коридора. Он кинулся к своей «спасительнице», поспешив ее обнять. — Нет, Танатос, даже не думай! — недовольно прошипела какая-то богиня, которую Персефона не знала. — Я уже слышала о сокровище, которое на нас так любезно скинул Аид, и мой ответ — нет. — Макария, я умру, если ты не спасешь меня! — причитал Танатос, стараясь даже не смотреть на Персефону. — Ты представляешь, сколько она говорит? Я столько слов за всю жизнь не слышал. — Танатос, я хочу напомнить тебе, что ты бессмертен, а от общения с другими богинями боги не умирают. — Макария попыталась отстраниться от бога смерти, но тот крепко держал ее в своих объятьях. — От общения с ней, мне кажется, умирают, и похоже, что именно поэтому ее сослали к нам! Зевс либо опасается, что она всех убьет на Олимпе, либо просто хочет нас всех перебить… — он опасливо покосился на Персефону, которая доброжелательно улыбнулась и помахала ему рукой. — Ты видишь, как она ужасно счастлива и радостна?! Богиня смерти отцепила руки Танатоса от себя и глубоко вздохнула. — Аид приказал следить за ней, пока не явится Гера, — уже шепотом продолжил Танатос, но Персефона все равно все слышала. — Нам надо просто немного продержаться. — Точнее, мне надо просто продержаться, — уточнила Макария, скрестив руки на груди, сделав акцент на слово «мне». За время ее разговора с Танатосом она ни разу не упустила богиню весны из виду, поэтому Персефона не думала даже дергаться. Она слышала о том, как опасны Танатос и Макария, и даже несмотря на то, что сейчас они не выглядели как опасные боги смерти, они ими несомненно являлись. Постоянные спутники не только Аида, но и Ареса с Эридой, они много веков подряд хладнокровно выполняли всю грязную работу, которая оставалась после распрей богов. Арес и Афина всегда оставляли после себя горы трупов, и кто же всем этим занимался? Танатос и Макария. Они не знали милосердия, не знали пощады, они были самой смертью, облаченной в плоть и кожу, имеющие свое собственное лицо. Танатос кивнул, и Макария недовольно вздохнула. По богу смерти было видно, как он рад, что Макария согласилась, поэтому он, торжественно вручив в руки своей напарницы Персефону, скорее удалился, лишь бы отделаться от такого наказания. Персефона закатила глаза. — Мне наконец-то покажут Подземное царство или нет? — недовольно проговорила богиня весны, скрестив руки на груди. — Хочешь осмотреть свои будущие владения? — Макария вопросительно изогнула бровь. «Хочу осмотреть пути побега из этого ужасного места», — мысленно ответила ей Персефона, но вслух произнесла: — Я все-таки будущая царица, так что мне не пристало просто сидеть в своей комнате и рыдать от безысходности. — Нам всем было бы легче, если бы ты просто сидела в своей комнате и не пытала хотя бы бедного Танатоса, — Макария улыбнулась, и улыбка ее была отнюдь не веселой. Ее рубиновые волосы отливали ярко-красным цветом в приглушенном свете полей асфоделей, ее безжизненные серые глаза с презрением рассматривали богиню весны. Кожа Макарии была медного оттенка, в отличие от мертвенно-бледной кожи Гекаты. Богиня смерти, несмотря на то, что распоряжалась жизнями людей и отнюдь не в их пользу, выглядела более живой, чем богиня лунного света. Она не была так красива, как Геката, и ее квадратное лицо не отличалось пропорциональностью, утонченностью и изысканностью, но все же она не выглядела как опасная тень Аида, которая могла впиться в глотку и вырвать ее из горла своей жертвы. Макария выглядела совершенно обычно, как… человек. Возможно, именно это и сыграло на внутренней симпатии Персефоны, которой богиня смерти понравилась гораздо больше ее прошлой «няньки», хоть Макария и не пыталась с ней быть вежливой или хоть как-то понравиться. — Но я здесь не для того, чтоб облегчать вам жизнь. — Персефона улыбнулась одной из своих самых искренних улыбок. — Мне-то ее не облегчили. — За что сейчас почему-то страдаем все мы, — выдохнула Макария и, махнув Персефоне, пошла куда-то дальше по коридору. — Думаю, я найду тебе кого-нибудь, кто покажет тебе Подземное царство. — Танатос говорил мне точно так же, а потом скинул на тебя, — заметила богиня весны, проследовав за Макарией. Богиня блаженной смерти рассмеялась. — Поверь, за сегодня ты еще не один раз сменишь себе провожатого. — Или няньку. Макария действительно была права. Каждый бог или богиня Подземного царства, к кому попадалась Персефона, старались как можно быстрее от нее избавиться, хотя с каждым разом она говорила все меньше и меньше. Следующим на очереди после Макарии стал Фобос, бог страха. Казалось, его ничем нельзя было напугать, кроме, собственно, маленькой девчонки с Олимпа, которая болтала без умолку. Он поспешил передать ее в руки Эриниям, которые были совсем не рады такому «подарку». Три сестры, Тесефона, Алекто и Мегера, быстро утомились от нескончаемой болтовни Персефоны, поэтому вскоре она познакомилась с Скотосом. Покровитель мрака, похоже, остался в ужасе от жизнерадостности Персефоны, так что следующим на очереди стала Ангелос, еще одна дочь Геры, которая променяла солнечный и прекрасный Олимп на мрачное и холодное Подземное царство. Ангелос привела ее к Назою, Назой — к Герасу, Герас — к Лимос, и этот нескончаемый круг недовольных нахождением Персефоны в их доме все же закончился на Гипносе. Гипнос был единственным обитателем Преисподней, кто не скривил свое лицо при просьбе проследить за Персефоной. Он был братом-близнецом Танатоса, но выглядел намного спокойнее и увереннее. Он тряхнул своими короткими каштановыми кудрями, выражая согласие приглядеть за Персефоной, и как только Полемос, облегченно выдохнув, удалился, Гипнос повернулся к ней. — Похоже, ты устала за сегодня видеть нескончаемые кислые лица, — мягко улыбнулся он, встав со своего клине. — Странно, что твое лицо не такое же кислое от недовольства, — проговорила Персефона, с интересом наблюдая за яркими янтарными глазами бога сновидений, в которых были видны ярко-зеленые крапинки — единственное, что отличало его от Танатоса. Гипнос рассмеялся. — Я несколько более гостеприимен, чем все здесь. Они не любят новые лица, а особенно тогда, когда эти лица прибывают из самого Олимпа, — мягко объяснил он. Гипнос был облачен в черный хитон, как, впрочем, и все обитатели Подземного царства. Никаких других цветов здесь Персефона не видела, будто бы тут было запрещено все яркое и отличное от мрака. — Ты так говоришь, будто бы я по своему желанию спустилась сюда с Олимпа, — в голосе Персефоны звучало недовольство. — Их не интересует, как ты сюда попала, но сам факт того, что ты здесь, они воспринимают как вторжение Зевса, — Гипнос прошел мимо Персефоны. — Думаю, сегодня все Подземное царство задолжало тебе прогулку. Надеюсь, ты не против, если все здесь покажу тебе я, — бог сновидений галантно протянул ей руку, и она приняла ее. Хорошее отношение в Подземном царстве было редкостью или скорее исключением из правил, ведь остальные к ней относились как к помехе, как к чему-то, от чего надо было скорее отмахнуться. — И что, за этими словами даже не последуют едкие комментарии о том, что это мои «будущие владения»? — спросила Персефона, идя под руку с богом сновидений. Гипнос продолжал улыбаться, но его зелено-янтарные глаза будто бы остекленели, и из них исчезло всякое веселье. — Тебя так задевает правда, Персефона Олимпийская? — поинтересовался Гипнос. — Все говорят так, будто бы я этого хочу, но единственное, чего я хочу — это вновь оказаться на Олимпе и забыть о Подземном царстве, как о страшном сне, — выдохнула богиня весны. Гипнос располагал к тому, чтоб откровенничать с ним, и она просто не сдержалась. Наконец хоть кто-то обращался к ней не как к непрошенной гостье, маленькой глупой девчонке или той, которая появилась здесь лишь для того, чтоб буквально поработить их. Гипнос обращался с ней, как с хорошей знакомой, с которой он давно не виделся, а Персефона так отчаянно хотела по-человечески с кем-то поговорить без насмешек, издевок и иронии. — Не вини в этом ни их, ни себя. Это лишь результат многовековых распрей, к которым ты не причастна, но ты дочь того, кто все это начал, а скоро станешь женой того, кто продолжил, — спокойный голос Гипноса успокаивающе действовал на Персефону, хоть он и не говорил ничего хорошего или приятного. — Значит, я скоро окажусь в эпицентре всего этого хаоса, не так ли? — она взглянула на Гипноса с надеждой на то, что он отрицательно покачает головой, но тот лишь согласно кивнул. — Но сейчас я предлагаю тебе немного отвлечься от этого, чтоб сосредоточить свое внимание на любимых питомцах Аида, — Гипнос шире улыбнулся, ведя Персефону куда-то по лестнице вниз. Они спускались очень долго, пока не оказались глубоко под дворцовым комплексом Подземного царства. Здесь источником света вновь служили прекрасные асфодели, светящие неярким серебряно-золотым светом. Он казался одновременно и теплым, и холодным. — Разве в Подземном царстве проживают какие-то животные? — недоверчиво отозвалась Персефона, хотя в душе радовалась, что хоть что-то живое здесь есть. —Да. Аид очень любит их, поэтому не удивляйся тому, что они несколько больше обычных, — смеясь, проговорил Гипнос, ведя Персефону дальше. Откуда-то спереди послышалось приглушенное рычание, и из тени вышел огромный трехглавый пес. В высоту он был не менее трех метров, а в ширину и того больше. Персефона вскрикнула от неожиданности. — Несколько больше?! — воскликнула она, попятившись назад. Пес, припав к земле, угрожающе зарычал. — Тише, Цербер, это друзья. — Отпустив руку Персефоны, Гипнос приблизился к псу, нежно погладив каждую из трех морд. Шерсть Цербера была короткой и черной, а все три головы исполосаны шрамами. Его черные глаза-бусинки внимательно наблюдали за Персефоной, принимая ласки Гипноса. Персефона боялась сдвинуться с места, Цербер был воистину огромен и при большом желании мог бы разорвать ее на части за несколько секунд. Она не умерла бы, но на восстановление физического тела ушло бы много времени, да и бессмертие не освобождало от боли. — А среди питомцев Аида есть кто-то еще? — осторожно поинтересовалась Персефона, вжавшись в стену. — Да. — Гипнос, не поворачиваясь к ней, продолжал гладить Цербера. — Гидра. — А есть кто-то, кто, например, не сможет одним укусом разорвать мое тело на несколько частей? — сглотнув, спросила Персефона. Цербер не сводил с нее свои черных глаз на правой морде. Центральная и левая во всю наслаждались вниманием Гипноса. Бог сновидений рассмеялся. — Вы с Аидом, похоже, предпочитаете разные виды животных, — Гипноса это все веселило, но это не выглядело издевкой над Персефоной. Он повернулся к ней. — Можешь подойти и погладить, он не укусит. — Нет, спасибо, я бы лучше прогулялась. Лицо Гипноса просветлело. — О, надеюсь, ты любишь гулять по живописным местам, — мягко проговорил он, и Персефона утвердительно кивнула. — Я знаю прекрасное место на берегу реки, думаю, тебе понравится. — Я, конечно, сомневаюсь, что в Преисподней есть живописное место на берегу реки, но ты можешь попробовать меня убедить в обратном, — Персефона, не отходя от стены, медленно двинулась по ней в сторону лестницы. Гипнос напоследок вновь погладил все три головы Цербера, а затем поспешил вслед за Персефоной. Он не сразу повел ее к реке. Гипнос объяснил, что для начала Персефоне стоит познакомиться со всем, что находится в Подземном царстве, поэтому несомненно начал с врат, которые стояли у самого конца (или начала?) лестницы, ведущей на Олимп. Врата были плотно заперты, охраняемые в этот раз Эридой и Апорией. Гипнос поведал, что каждый день у врат стоят разные боги, охраняя вход в Преисподнюю от непрошенных гостей среди подданных Зевса или Посейдона. Все это время Эрида и Апория молча наблюдали за ними, не проронив ни слова, и глаза их светились недовольством. Врата были огромными, высеченными в черном камне, как и все в царстве мертвых. На них была изображена вся история Преисподней, начиная от коронации Аида. Чем больше Персефона рассматривала дверь, тем больше замечала деталей, видя, как все больше и больше богов и богинь примыкают к царю мертвых в обход Зевса. Следующей их остановкой стали врата в Тартар, которые охраняли сегодня Фобос и Танатос. Они заметно напряглись, увидев Персефону, но та, сделав вид, будто их вовсе не замечает, прошла к вратам и прильнула к ним, рассматривая вырезанные на них истории, запечатленные еще задолго до рождения Зевса. В центре врат были изображены Нюкта и Эреб, держащиеся за руки, а вокруг них сгущалась тьма Тартара. Ночь и мрак всегда были вместе, неотделимые друг от друга, бесконечно прекрасные и несоизмеримо могущественные. Именно Нюкта покровительствовала Аиду, и половина его двора так или иначе была связана с ее отпрысками. «Оставь надежду», — прочитала Персефона надпись над головами Нюкты и Эреба. — А что за этими вратами? — Персефона повернулась к Гипносу, внимательно глядя на своего спутника. - Как выообще выглядит Тартар? — За этими вратами длинная лестница в саму тьму, — отозвался бог сновидений. — Ничто не может осветить мрак Тартара, ни свет асфоделей, ни лунный свет, и даже если Аполлон прибудет туда на своей колеснице, запряженной Солнцем, его тоже окутает мгла. — А что после лестницы? — Персефона развернулась к дверям, аккуратно проводя подушечками пальцев по вырезанным фигурам титанов и богов. — Боль и страдания, — ответил вдруг Танатос. — Но никакой смерти. Тартар не убивает, он пожирает изнутри, оставляя от богов и титанов лишь их оболочку. Пустота — вот, что ждет всех, кто оказывается в Тартаре. Персефона отшатнулась от врат. Гипнос, приблизившись, мягко взял Персефону под руку и повел ее дальше. — Думаю, нам стоит продолжить нашу прогулку в более приятных местах Подземного царства, — проговорил он, уводя богиню весны подальше от царства Хаоса. Они еще долго гуляли по лугам асфоделей, затем свернули на Поля Скорби. Гипнос без умолку ведал о душах людей, которые оказывались в заточении Подземного царства, рассказывая Персефоне о тонкостях ее будущего положения как царицы Преисподней. Он показал ей Элизиум и даже Острова Блаженных, где богиня весны на долю секунды почувствовала себя как дома. Здесь не было приглушенного света асфоделей, здесь будто бы ярко светило солнце, хоть Персефона и была уверена, что свет небесного светила не распространяется на богами забытую Преисподнюю. Элизиум и Острова Блаженных были полны героев и выдающихся людей, которые Аиду хоть как-то были симпатичны. Гипнос рассказал, что иногда сюда попадают не из-за геройства, а всего лишь из-за покровительства Аида. Лишь царь решал, кого удостоить чести попасть в Элизиум, а кто вечно будет скитаться по лугам асфоделей и Полям Скорби. На каждом углу Подземного царства протекали реки, но Гипнос будто бы не замечал их, иногда говоря их названия, а иногда и вовсе их игнорируя. В самом конце их маленького путешествия они оказались на окраине Преисподней, у самого устья реки Стикс, по которой лишь мертвые души могли попасть в царство Аида, заплатив Харону за переправу. Для бессмертных богов этот вход был навечно закрыт, сюда они могли попасть лишь через единственные врата у конца (а может, все же начала?..) лестницы. Харон всегда был здесь, исправно выполняя свою работу день и ночь. На берегу, на который души доставлялись, находился огромный акрополь, куда мертвецы заходили для высшего суда. Высшими судьями являлись Радамант, Эак и Минос. Именно они выносили вердикт, куда попадет та или иная человеческая душа. Несмотря на то, что перевозчик умерших не знал усталости и был вечно на своем посту, находились все же те, кто хотел скорее оказаться в забытье, гуляя по лугам асфоделей. Они, не внемля предупреждениям, прыгали в воды реки Стикс, из которой уже не могли выбраться. Стикс затягивала их в свои пучины, уродуя людские души. — Прекрасный вид, не правда ли? — блаженно выдохнул Гипнос, и Персефона окинула своего провожатого скептическим взглядом. — Не хочешь составить мне компанию и окунуться в Стикс? Персефона подошла ближе к воде, разглядывая проносящиеся мимо души. — Думаю, вода холодновата в это время года, — отозвалась она. Гипнос улыбнулся. С какой-то стороны бог сновидений был абсолютно прав — вид был прекрасным, ни на что не похожим, но мертвые людские души все равно вгоняли Персефону в тоску. Она никогда не видела смерти, ведь она была спутницей жизни и ее неотъемлемой частью. Персефона только сейчас почувствовала ужасную слабость во всем теле. Вдалеке от солнца она будто бы теряла силу, но заметила это только сейчас. — Отведи меня обратно в мои покои, — попросила она, отворачиваясь от Стикс. Гипнос кивнул и, вновь взяв Персефону за руку, повел ее в сторону дворцового комплекса. Гера так и не появилась в Подземном царстве.