Причина моей болезни

Здравствуй, милая. Я читала твое письмо, и я рада, что ты не потеряла свое невероятное чувство юмора. Но боюсь, сейчас ты находишься в компании, где его не смогут оценить. Или по крайней мере оценить по достоинству. Но сейчас не об этом. Это будет сопливое письмо, поэтому готовься к диабету второй степени. Я только вернулась из церкви. Нет, это не то, что ты могла бы подумать. Ты же знаешь, что с Богом я давно не в ладах, к тому же он тоже шлет меня на хер. Вот такие вот отношения. Почти, как с тобой. Тревис. Тревис умер. Помнишь его? Этот парниша в бейсболке. Саркома убила этого юного мальчишку, с горящими глазами. Так говорят. А еще говорят, что его чокнутая мамаша решила отказаться от лечения в клинике и лечить его какими-то сраными травами, по старинному рецепту алхимиков. Черт бы с ними. В общем, его не стало, и я не могла не пойти туда, понимаешь? Он ведь жил по- соседству. Я помню его совсем маленьким. Я должна была. В черной одежде у меня нет дефицита, поэтому дресс-код был соблюден. Я сидела в этой церкви, которая была набита битком людьми, большая часть которых, уверяю тебя, понятия не имели, чему посвящена эта мрачная вечеринка. Я сидела там и мне ужасно захотелось написать тебе. Написать прямо там. Не знаю, вырвать эти листы из Библии и начать писать тебе на полях. Молодой пастырь читал проповедь. Так странно, что человек, который ничего не знал о тебе при жизни, два часа распыляется над твоим гробом, рассказывая, каким же ты был прелестным человеком. Не допусти, чтобы этот парад фриков случился и со мной. Он говорил о Боге. Бог то, Бог се. Наш отец небесный, наш защитник, наш коратель и блаблабла. Ну, ты знаешь. Ты же была прихожанкой какой-то баптистской секты. Он просил, чтобы мы дружно молились за то, чтобы Бог пощадил душу Тревиса и пустил его в Рай. А я думала, с какого хрена? Почему душа этого парня не должна попадать в этот так называемый Рай просто, мать его, так? Неужели не достаточно, что он умер в агонии в свои 17? Но был момент, который растрогал меня. Пастырь стал говорить о любви. О том, что все мы живем и умираем в любви. Что мы созданы любить и быть любимыми. Я даже погуглила его слова и процитирую тебе их: «И мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в неё. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нём.» Любовь, Джу. Это так задело меня и начала плакать. И на меня с благодарностью поглядывала мать Тревиса, думая, что я сотрясаюсь в рыданиях по ее мальчику. Я не могла остановить этот поток слез, милая, понимаешь? Я думала, могли ли мы сделать что-то, чтобы все было по-другому. Один шаг, одно слово, одно действие. Эффект бабочки и все такое. Могло ли вообще пойти все иначе? Могли ли мы сохранить то, что у нас было. Хорошее то. Не быть животными в человеческих отображениях. Не губить себя. Не ломать все, что мы создавали. И мне хотелось в тот момент, чтобы ты была рядом со мной. Сидела на этом неудобном деревянном кресле и держала мою руку. Тревиса нет, поэтому нет смысла лить слезы. Ему уже плевать на это. Плакать нужно по живым, Джу. По нам. Потому что мы страдаем здесь. Страдаем сами от себя. От своей глупости и эгоцентризма. А может просто есть люди, не способные познать той любви, чистой, абсолютной. Может нам не хватило на это мозгов? После мессы, я пошла и купила себе бутылку вина. Сейчас я допиваю ее с горла. И это неправильно, пьяной писать тебе все это. Потому что ничего не вернешь. Но я скучаю по нам. Скучаю по нашим разговорам. Мы могли говорить молча, помнишь? Мы так хорошо друг друга понимали. А этот вулкан… это было просто тем, что извергалось из нас. Потому что мы не жили в любви. Мы жили в семьях чеканутых людей. Разве был у нас шанс вырасти нормальными? Думаю, нет. Да и черт бы с этим всем. Береги себя.