Причина моей болезни

Перечитала твое последнее письмо. Трижды. Не одно другое я не перечитывала. И не потому, что ты впервые извинилась передо мной. Причем несколько раз. И не потому, что я увидела несколько смазанных мест в этом письме, как будто ты роняла туда слезы. Это ведь не так, верно? Ты же не плакала? Просто впервые мне показалось, что ты была искренна со мной. Это письмо даже читалось иначе. Такт, ритм, слова… Все было иным. Это заставило меня немного понервничать. Все непривычное – пугает. Я читала дозировано. Не залпом. И, я уверена, ты догадываешься, какую пластинку я поставила в проигрыватель. Я не трогала ее с того дня. И как только я услышала первые строчки, и погрузилась в нирвану, в голове всплыли твои слова «Боже, сделай по-тише. Твоя Франклин со своими молитвами поднимет захоронения 70-х». Я улыбаюсь. В чем- в чем, в по части юмора мы с тобой совпадали идеально. Поначалу, когда я переживала обо всем этом, когда я сгибалась под тяжестью этой пустоты внутри, психотерапевтов, терапий, я часто представляла тебя слушающей «мои» песни в автоматах баров. Мне так хотелось, чтобы ты таким образом касалась меня. Тормошила свою память, поднимала со дна памяти моменты, связанные со мной. И точно также, как любая песня Led Zeppelin или Aerosmith била меня и стегала, я думала, что песни Steeve Wonder-а или Ареты Франклин навсегда будут напоминать тебе обо мне. Признаться честно, я и сейчас этого хочу. Я принимаю твои извинения. И в ответ на твою искренность, я обязана быть предельно честной и с тобой. И я обещаю тебе, что сейчас я не буду иронизировать. Мне сложно отвечать на все, что ты мне написала. Это письмо было очень длинным. Мне показалось, что при этом ты все равно не вместила всего, что хотела. Мне показалось? Раньше я могла сказать, что знаю тебя. Но сейчас я не могу этого утверждать. За время нашей переписки мне стало казаться, что ни я, ни ты, абсолютно не знаем друг друга. И хочется сказать: «Лицом к лицу Лица не увидать. Большое видится на расстоянье.» (и прошлая ты закатила бы глаза и пробурчала бы «и снова эти русские») Я знаю, как тяжело тебе было написать все эти слова. Как непросто тебе далась строка «…я все разрушаю, и я знаю это. Прости, что разрушила пазл твоей личности…» Я тебя прощаю. Я сделаю это. Ты знаешь, столько времени мы потратили на обвинения. А ведь нужно было всего лишь стать хотя бы на мгновение настоящими. Показать свою слабость. Стать теми разбитыми, уничтоженными друг другом. И признать это. Просто сказать вслух эти слова. Прости мен, Джо. Прости меня. Прости меня за то, что мне приходится прощать тебя и просить тебя о том же. Твоя тирада обо всем этом заставила меня позвонить своей матери. Спустя столько лет, милая. Она плакала. Она рыдала мне в трубку. Мать, которая не хотела знать меня. Кричала о своей ненависти и стыде. Она рыдала, услышав мой голос. На этом месте в письме ты тоже увидишь разводы. Это всего лишь разводы, как и на твоем. Столько лет глупо прожитой жизни. Столько лет молчаний. Несказанного, не увиденного. Столько глупостей, Джо. Я не знаю, зачем тебе понадобилось писать мне это все за неделю до твоей свадьбы. И у меня появилось много вопросов. Но я не стану их задавать. Пусть это все останется и потонет в той же пучине глупости. Я почти закинула этот конверт в нижнюю полку на чердаке (ЛОИС. Мне приходится прятать все от этой чертовки), когда нащупала в конверте что-то плотное. Ты. 3 на 4. А Арета все мелодично чеканила на фоне «Forever, and ever, you'll stay in my heart…» И впервые за столько лет я смотрела на твое лицо. Другими глазами на другое лицо. И я увидела какую-то невероятную перемену в твоем лице (я могу ошибаться. Разве можно что-то разглядеть на этом вшивом мелком фото. Зажопила пленку полароида? Прости. Я ведь обещала.). С фото на меня смотрела взрослая женщина. Глаза. Точно. Перемена в них. В твоих глазах. В ведь всё в них. И мне стало не по себе. И если бы ты в самом начале прислала мне это фото, возможно, я не написала бы многое из того, что ты прочла. (а может и нет. Разве можно удержать эту суку внутри себя на поводке?) И в тот момент меня впервые посетила мысль, что Чарли повезло. Несмотря ни на что. Но думается мне, что он не понимает этого. Прости ради всего святого. Ну не люблю я этого осла. Нет, это сильнее меня. Не могу пожелать тебе ничего хорошего. Только не с ним. А с кем? Ни с кем. Не знаю. Мы всегда хотим оставлять за собой поле подбитых бывших. Раненных и юродивых, на которых никто после нас не позарится. Эгоизм и блядство. Но данность такова. Я убрала твое фото обратно в конверт. Хотя рука тянулась спрятать в карман. Нет. Это неудачная мысль. Побудь запрятанной в нижнем ящике на чердаке. Побудь там вместе со своими мыслями и словами. Будь там.