Черная гуашь

Крышка поддалась с глухим хлопком, и тут же была отброшена в другой конец комнаты. За ней потянулась вязкая черная полоса. Локи опять открыл новую банку. Новую банку черной гуаши. Опять обмакнул в нее кисть. Сейчас он выбрал плоскую и широкую. Такую, чтобы оставляла мазки. Тягучие… жирные… Идеально белую бумагу оросили две крупные черные капли. Наблюдая за этим, Локи сходил с ума от мрачного удовольствия. Он с наслаждением следил за тем, как эта чернота расползается, поглащая собой окружающее пространство, как белого цвета становится все меньше и меньше; делал новые капли… Повлияет ли это на конечный рисунок? Без разницы. Важен процесс, не результат. Насладившись первым шагом, Локи приступил ко второму. Снова макнув кисть в краску, он нанес на бумагу размеренные штрихи. Пальцы почему-то не слушаются. И какими силами ему когда-то удавалось держать свои эмоции в узде?.. Теперь они били через край, и единственным выходом для них стало искусство. Только так Локи мог высказать все, что накипело. Бумага все стерпит: не станет перечить, уговаривать, лишь молча все выслушает и проглотит. Она стала для него другом, таким, какой принимает все его горести, позволяя хоть на минуту отвлечься. Здесь, в гребаном Мидгарде, в его новом доме не было почти ничего, кроме рисунков. Чёрно-белых рисунков искалеченных ангелов, разбитых стаканов с вином, слепых зарешеченных домов… Он никогда не выбирал, что рисовать. Сюжет наклевывался сам собой, стоило ему лишь коснуться бумаги кисточкой. И извечно мотив являлся отражением его мыслей, которым Локи никак не мог придумать название. Однако его пытливому уму всегда было интересно, что выдаст сознание на этот раз. Вот и сейчас он с жадным огоньком в глазах наблюдал за движениями своих рук, выводящих контур ворона… Таких птиц держал его «отец». Локи с трудом подавил подкативший к горлу всхлип. Воспоминания об Одине посещали его часто, он уже готов был плеваться ими. И они не приносили ничего, кроме боли… Тупой боли от всепоглощающей обиды. Он хорошо помнил, как улыбался в его лживое лицо, как терпел все его унизительные замечания. Как сдерживаемые слезы каждую ночь ломали ему ребра, не давая уснуть. На груди у птицы обрисовалась зияющая черная дыра вместо сердца. Сердца, которого Локи лишил отец. Ещё несколько движений, и у ворона ободраны крылья. Не до конца, но летать птица уже не может. Художник лишил ее свободы, вырвал из своей стихии. А кто лишил свободы Локи? Тор… Брат. Это он говорил ему, что любит? Это он обещал, что всегда будет рядом? Что сможет защитит его от своих страхов? Да, он. Тор, который сам посадил его в клетку. Брат, который обрёк его на одиночество. Ну и кто из нас Бог Обмана, Тор? Локи уже не помнил, когда все ещё был свободен. И был ли вообще? Когда он доверял людям. Когда не искал подставы за каждым углом. И не огрызался на всех, кто пытался лезть в его личное пространство. Тор научил его быть зверем. Он хотел, чтобы Локи был зверем. Он его получил. Почему же он не радуется? С остервенением мазнув кистью, Локи пропорол бумагу насквозь. Ну вот опять. Чем дольше он разбирался в своих чувствах, тем труднее ему становилось контролировать эмоции. Да он и не пытался. Теперь уже все равно. Осталось только свихнуться окончательно и показаться Тору, пусть посмотрит, что он сотворил со своим милым братиком. Локи почувствовал, как по щеке стекает горячая капля. Слезы. Снова. В носу болезненно защипало, а на бумагу упало ещё несколько капель. И уж потом слезы хлынули нескончаемым потоком, капали на пол, на руки, ползли по шее и забирались под рубашку, к ключицам. Не в силах прекратить начавшуюся истерику, Локи отбросил кисть и привалился спиной к стене, подтягивая коленки к подбородку и обхватывая их руками. Прямо как в детстве. Когда он плакал из-за сломанной игрушки, когда его утешала мама… Но сейчас мамы нет, и единственный, кого Локи винит в ее смерти, это он сам. Это он виноват, что оставил ее на руках этих тиранов, Одина и Тора. Хотя бы ради нее стоило побороть свою гордость, остаться рядом. Он бы сумел ее спасти… Но теперь уже поздно, так поздно!.. Рыдания вырывались из горла с хрипом. Как же ему хочется кому-нибудь рассказать о своём горе. Но рядом никого нет и никогда уже не будет. Он больше никого не подпустит к себе, не позволит доверится. Слишком дорого ему обходятся такие ошибки. Он рыдал так уже два часа. И откуда только взялись эти слезы? Глаза уже почти высохли, но в груди свернулся комок боли от все ещё сотрясающих его тело всхлипов. Превозмогая неприятные ощущения, Локи поднялся на негнущийся ногах и вышел на балкон. Прохладный ветерок овеял его мокрое лицо, Локи с наслаждением прикрыл глаза, пытаясь найти утешение в его лёгких прикосновениях. На востоке уже занимался рассвет, гасли звёзды. А Локи так и будет стоять здесь до восхода, медленно умирая изнутри и восстанавливая лживую оболочку, чтобы завтра снова выглядеть так, словно все хорошо. Подобные срывы он позволял себе только ночью. Зачем кому-то об этом знать? Нет ничего хуже лишних ушей и глаз, глупых попыток помочь и утешить. Обида и злость не излечимы. Особенно если виной тому близкие люди, как раз те, кто знают, где больнее всего. Локи сел прямо на холодный пол, упершись ногами в решетчатый бортик балкона, подобрался, и уставился в необъятный космос. Туда, где был его дом… Но где его никто не ждал и не помнил.