Правда о твоей смерти

Выхожу из нашего временного бункера, ощущая биение молнию на куртке и натагиваю кожаные перчатки. Беру лопату и рюкзак: пора! В резиновых сапогах шлепаю по грязи в сторону пролома в живой изгороди. Он находился там всегда, сколько я себя помню. Содрогаясь, вхожу в глубь леса. Здесь темнее, чем я думал, и чтобы успокоиться, несколько раз голубоко вдыхаю насыщенный хвоей воздух. Борюсь с острым желанием уйти домой и вернуться утром, напоминаю себе, зачем я здесь, и гоню себя вперёд. Освещая путь фонариком, я шагаю с оглядкой на кроличьи норы, о которые мог бы споткнуться. Переступаю через поваленные стволы деревьев, через которые с радостью когда-то перепрыгивал. Мне двадцать пять и я ещё не так стар для бега, но у меня неудобная ноша, к тому же, я очень спешу к своей цели. Я и не думал, что мне придется делать это в одиночку. Я останавливаюсь, прислоняю ручку лопаты к бедру и попровляю свою шляпу. В кустах что — то шуршит и у меня возникает ощущение, что за мной следят. Я приготовил свою трость к удару, сердце застывает, когда из кустов выскакивают два зайца и несутся прочь, увидев свет моего фанарика. «Все хорошо», — убеждаю я себя вслух, но голос кажется громким и гулкими, напоминая о том, как я здесь одинок. Лямки рюкзака врезаются в плечи, я поправляю их и снова иду вперёд, наступая на хрупкие ветки. Я уже начинаю думать, что выбрал на развилке неверное направление, но тут наконец выхожу на поляну с расщепленым молнией деревом. У меня не было уверенности, что оно по-прежнему будет здесь, но, когда оглядываюсь, кажется, что ничего не изменилось — хотя конечно же изменилось все. Воспоминание о прошлом налетают с такой силой, что я с трудом сдерживаю слезы и опускаюсь на землю. Сырость от листьев и земли просачивается сквозь ткань моих штанов, а прошлое просачивается в настоящее. Воспоминание: — Поторопись, именинник, при таком темпе тебе успеет исполниться двадцать шесть. Я замерзаю! — крикнул мне Жора. Он завязал мне глаза черной тканью, взял меня за руку и куда-то повел. Я был в предвкушении. Что он собирается мне показать? Ветки деревьев задевали наши кудрявые волосы, но мы шли дальше, пока не выбрались на поляну. Пухлечок снял повязку с моих глаз. Я увидел поляну полную красивых цветов. Не долго думая, я лег на траву и начал смеяться. — Перчик, ты прям как ребенок! — засмеялся Жора положив коробку на землю. Не смотря на прохладу раннего вечера, на висках у Жорика выступали бусинки пота. Я встал с поляны и перевернул пакеты. Еда, напитки, спички, лопата и маленький подарок, завернутый в блестящую голубую бумагу с наклеенными на нее стикерами «Двадцать пять лет» — да, у меня День Рождения, поэтому я ждал момента когда Жора подарит мне свой подарочек! Улыбнувшись, он подарил мне подарок. Я сел, скрестив ноги, тщательно развернул упаковку, так чтобы не порвать бумагу, и медленно высвободил коробочку. Внутри лежала половинка золотого сердца на цепочке, на нем было выигравировано " Вместе навсегда». Я посмотрел на парня, и глаза защипало от слез. Он оттянул ворот футболки, обножая вторую половинку сердца. Я застегнул цепочку на шее, приблизился к Жоре и начал страстно целовать его в губы. Парень растерялся, но потом ответил мне поцелуем. Я никогда в жизни не забуду вкус его губ, как нежно и страстно целовал их по ночам. Воздуха не хватало и мне пришлось оторваться от его губ. Жора сидел весь красный. Я улыбнулся ему, взял лопату и начал копать яму. Мой напарник разжигал костер. Когда солнце зайдет, станет ещё холоднее, а вечера наступали быстро. К тому временем, как яма была достаточно глубока. Я запутался, а под моими ногами забилась грязь. Жора принес коробку и опустил в яму. Мы провели целую субботу, выбирая то, что следует в нее положить. — Невозможно быть слишком богатым или слишком худым, — сказал Жора и начал медленно засыпать яму. — Подожди! — крикнул я. — Хочу положить внутрь вот это. — Я помохал в воздухе черной тетрадкой. — Нельзя, мы ее уже запечатали. — Я осторожно. — Я медленно отодрал скотч и откинул крышку. К моему удивлению, поверх кипы фотографий лежал конверт, которого там определенно не было, когда мы наполняли коробку. Я бросил взгляд на Жору. — Что это? — потянулся я к конверту. Жора схватил меня за руку: — Не трогай. По взгляду моего собеседника, тот явно не хотел продолжать этот диалог. — Выпьем? Я взял банку сидра и потянул за кольцо. Напиток зашипела, и пена выплеснулась из банки. Я вытер руки о штаны и сделал глоток. Он согрел желудок, унося недовольство прочь. Жора сел рядом со мной. Привалившись к стволу упавшего дерева, мы сидели перед потрескивающим костром, поддерживая на палочках маршмэллоу, и только когда догорели последние красные угольки, до меня дошло, как сейчас поздно. — Пора идти, уже поздно, — сказал я и положил свою голову на плечё рядом сидящего Жоры. — Пообещай, что не забудешь, про завтрашнею встречу! — проговорил мне мой Пухлечок и выставил мизинец, я обхватил его своим мизинцем, и мы чокнулись банками и выпили за обещание, не ведая, что его будет невозможно выполнить. Теперь я один. — Жора, — прошептал я. — Как жаль, что тебя нет со мной. Подаренная им половинка сердца, которую я ношу, не снимая, начинает крутится всякий раз, как я наклоняюсь, словно ищет своего сотоварища, отчаянно желая вновь сделаться с ним единым целым. Непреодолимая паника, терзающая меня пять месяцев со времени смерти моего любимого Жоры, прорывается наружу, и я рывком ослабляю воротник на своей рубашке, чтобы стало легче дышать. Правда ли, что я виноват? Неужели я виноват во всём? Несмотря на январский холод, мне жарко, и когда я стаскиваю перчатки, то слышу последние слова Жоры, эхом разносшиеся по лесу: «Я совершил нечто ужасное, Перчик. Надеюсь, ты сможешь меня простить.» Что он совершил? Это не может быть хуже того, что сделал я, и я твердо намерен выяснить, что произошло. Я не смогу двигаться вперед, не узнав всю правду. Я понятия не имел, с чего начать, пока сегодня утром не нашёл конверт, вызвавший в память другое письмо — то, которое Жорик не позволил мне прочесть — письмо, спрятанное в нашей коробке. Быть может, в том письме содержится какой-то ключ? В любом случае, с чего-то надо начать. Я опускаюсь на корточки и долго сижу неподвижно, пытаясь скрыть свои слезы. Ветви кончаются и шелестят, словно деревья шепотом выдают мне свои секреты, побуждая раскопать тайны Жоры. Я трясу головой, отгоняя мысли, и натянув рукав рубашки на ладонь, вытирая слезы. Подхватив лопату отяжелевшими, словно чужими руками, я так крепко вцепляюсь в рукоятку, что запястьям становится больно. Глубоко вздохнув, начинаю копать.