Правда о твоей смерти

Я пришел, держа в руках коробочку памяти, я простираюсь через коридор в гостиную, умудрившись не сшибить с серыми стенами. Как всегда все были заняты. Я пошёл на кухню. Как же было одиноко, ведь когда я приходил за кофе, то меня дожидался Жора. Заварив себе кружку горячего кофе я присел на стул, посмотрев на старое пианино. На этом инструменте я учил Жорика играть, усаживая на табурет. Мы с ним сидели бок о бок, мои большие и тонкие руки проворно брали аккорды, пока он подбирал мелодию. Больше я никогда не буду на нём играть. Слишком мучительные воспоминания о том времени, когда у меня была счастливая жизнь. В гостиной мрачно, несмотря на падающий скозь стеклянные двери свет. По потемневшему небу несутся грозовые облака. Я щёлкаю выключателем. Зима в этом году была ещё суровее, и я с трудом вызываю в памяти летние вечера. Посмотрев на обеденный стол, я увидел на тарелке засохший яичный желток и кетчуп, перекрывавший всё блюдо. — Опять Шрам ничего не убрал! — проговорил я достаточно громко, но не решился избавиться от еды, ведь у меня есть дела и поважнее. Я перешагиваю через полотенце, которое лежит на полу и иду в комнату Эля. Зайдя к нему, я вижу, что он просто лежит и ничего не делает. Я закрыл дверь, но та скрипнула, как буд-то я сделал ей больно. Эль повернул голову в мою сторону. — Это ты, привет, Перчик! — сказал он радостным голосом как буд-то видел какое-то чудо. — Привет, — сказал я и начал подходить к нему. Я подхожу к его тумбочке и беру книгу, чтобы почитать ему, ведь моему собеседнику нравится как я быстро и плавно читаю. Открыв книгу, где лежала закладка, я начал читать. Читаю я сегодня как-то медленно и грустно. Ну, конечно! У меня, блин, беда случилась! Я уже почти добрался до того места, где умирает Бет, и сколько бы раз я не читал это прежде, то я всегда буду сравнивать этот грустный роман со своей жизню. Дочитав до конца 5 главу, я заметил, что Эль уже спал. — Конечно, ведь я так медленно читал, — сказал я под нос и ушел, оставив дверь открытой. Пройдя по проходу, я захожу в свою комнату и закрываю дверь. Когда я опускаю на столик коробку памяти, падает засохшая грязь которую я смахиваю на пол. Поблекшие изображения певцов и супермоделей, когда-то крепко приклеенные, теперь скорбно свисают клочьями с пластиковой коробки, половину из них я едва могу вспомнить. Кажется, неправильно открывать коробку без моего Пухлечка, но у меня нет выбора, если хочу выяснить, что находится в чёрном конверте, и я её открываю. Но всё равно чувствую себя неуютно, как буд-то вторгаюсь в чужое личное пространство. На базе очень тихо. Ставлю грампластинку. Я рад, что у других все хорошо, но они тоже грустять. Я плюхнулся на мой любимый тёмно-зелёный диван, утопая в мягких разноцветных подушках. Пластинка крутилась и крутилась, потрескивая и шипя, требуя внимания, прямо как мои воспоминания. Не вериться, что прошёл где-то месяц, как на нас не нападал Диктор. Тогда я не не о чём не беспокоился, моя жизнь потекла так, как было задумано, и я немного зациклился на декоративных тканях и обивочных материалах. Помню, как я всегда приносил новую подушку которую спёр у Ди, Жора забирал её у меня и кружился с ней в танце по гостиной. Я напевал в такт, а он принимался щекотать меня, и мы валились на пол, стягивая друг с другу одежду, пока он не оказывался во мне и моя спина начанала гореть от трения о шершавый красный ковролин, который мы со временем заменили ворсистым ковром шоколадного цвета. Потом мы уютно устраивались на диване и смотрели телевизор. Но все портил Джеймс — он постоянно приставал ко мне и занимался со мной неприличными делами, я был против этого, ведь любил Жору. Но ему было плевать на меня и на мою боль. Он хотел получать только удовольствие! Мне приходилось заниматься этим с ним, ведь он говорил, что убьёт Жорика. Я быстро растворил те негативные мысли и вспоминал дальше. Сейчас кажеться, что прошла целая вечность с тех пор, как мы так смеялись. Так любили. Горе развело нас, словно отталкивающие однополюсные магниты: как бы упорно мы не старались дотянуться друг до друга, между нами существует пропасть, которую мы не в состоянии преодолеть. Ничто так не разъедает, как чувство вины, оно опустошает тебя изнутри. Мне ли не знать: меня постоянно терзают угрызения совести, мне бы следовало родиться католиком. Вхожу на кухню, чтобы хоть как-то утолить голод. Делаю себе чай. Уже какой раз пытаюсь отогнать мысли о смерти Жоры. Я и не представлял, что мне будет так трудно жить без него. Я сую руку в металлическую банку для хранения чая, чувствую холодный металл днища. Открываю холодильник, и лампочка освещает почти пустые полки. Понимая, что в холодильнике делать мне нечего, закрываю его. Встав спиной к проему где начинается кухня, завариваю себе чай. Вдруг я слышу чьи-то громкие шаги. Приготовшись, я взял трость, но мне повезло это был Шрам. Он выглядил уставшим. Он понимал, что мне очень грустно и прижал меня к себе. В обьятьях я чувствовал сожаление, а не какую-нибудь страть или любовь. Я опустил свою голову на его плечо и начал плакать. — Х-хей, не плач! — говорил мне Лидер поглаживая мою голову. Он понимал мои чувства, ведь тоже терял очень близких людей. Я не мог отвечать, ведь вся моя грусть стекала у меня из глах рекой. Я громко рыдал, мне казалось, что меня слышит весь мир. КБ был моим утешением после смерти Жоры, чем попытки забыть его. После наших долгих обьятий, мы стали пить чай и болтали о чём-то интересном. Шрам как всегда рассказывал свой план по революции, а я летал в облаках и вытерал сырые щеки. После нашего разговора, мой Лидер покидает меня и уходит отдыхать. Мои воспоминания живы и их труднее удержать в коробке, чем наши памятные вещи. Я грызу ноготь большого пальца, мечтая о том, что Жорик вот-вот выскочит и закричит: «сюрприз! Ты ведь не думал, что я тебя покину?» Одиночество захлёстывает меня. В последнее время глаза у меня постоянно мокрые и я не чувствую в себе достаточно сил, чтобы встретиться лицом к лицу с припрятанными воспоминаниями. Боюсь, что если вспомню, то не смогу остановиться, а есть вещи, о которых мне не хочется думать. Не только сейчас, но и вообще никогда. По телу прокатывает волна усталости. Я беру конверт с собой в кровать и прислоняю к настольной лампе. Все это вызывает у меня много эмоций. Я выталкиваю из тюбика таблетку снотворного, кладу её на язык и запиваю тёплой водой. Проваливаюсь в прерывистый сон. Вспоминаю моего любимого Жору. — Это твоя вина, Перец, — говорит мне во сне Жора, — я бы до сих пор был бы жив, если бы не ты. — Открой конверт, — опять я слышу голос Жоры. Я просыпаюсь утром на скомканных простынях и влажной подушке.