#парижскаяжизнь

Одри яростно расталкивала локтями людей в метро, стоявших на ленте траволатора как попало: неужели они не имеют ни малейшего понятия о том, зачем она на самом деле? Она — для таких, как Одри, опаздывающих на работу, на свидание, на пересадку, на самолет. Опаздывающих везде и всегда. Проявите хоть немного сострадания к тем, кто не способен проснуться в шесть утра, и освободите проклятую ленту! Школьницы, громко обсуждающие некоего крайне горячего Николя, неохотно расступились, освобождая дорогу, а затем прокричали вслед что-то оскорбительное. Кажется, ее обозвали жирным жирафом. Одри выругалась, перебросила на другое плечо едва застегнувшуюся сумку, из уголка которой предательски выглядывал край контейнера с едой, и бросилась наперерез толпе прямиком к платформе, чудом не спотыкаясь о чужие ноги на лестнице. Поезд захлопнул двери прямо у нее перед носом. В отражении она заметила, что прическа совершенно растрепалась: Одри предпочитала стричься коротко, но с укладкой ладила редко, и сегодня — явно не тот день. Пока она доберется до работы, на голове образуется лохматое воронье гнездо, а расческу она, конечно же, забыла дома. Судя по табло, до следующего оставалось восемь минут; откуда-то издали потянуло несвежим воздухом и застарелой мочой. Типичное парижское метро, вокзал Монпарнасс. Каждое утро одно и то же. Одри вытащила из кармана джинсов телефон и уткнулась в переписку с братом. Тот, в отличие от нее, никуда не торопился: сегодня его смена в больнице начиналась в двенадцать, и оставалось только люто ему завидовать. Впрочем, как всегда: она была даже уверена в том, что Райан занял лучшее место в утробе матери, оттеснив сестру-двойняшку подальше от… От того, чем там питаются в утробе младенцы, братцу виднее: в медицине из них двоих разбирается он. Интересно, как это вообще происходит? Она припомнила картинки: зародыш, связанный пуповиной с чем-то… Это значит, что у них было две пуповины? Мог ли Райан тайком подсасываться к ее пуповине? Впрочем, судя по всему, тайком еду отнимала она. Одри вздохнула, глянула в экран, проверяя, нет ли очередного сообщения, и злорадно усмехнулась: брат был записан полным именем Адриан, которое терпеть не мог. Одри и Адри — их родители, определенно, оригинальностью не отличались: дать двойняшкам схожие имена, это же так необычно! Волна желающих втиснуться в очередной поезд едва не смела задумавшуюся над именами девушку, и она чуть не потеряла телефон — и, ругаясь напропалую, ударила кулаком по закрывшимся дверям вагона. Закрывшимся, разумеется, снаружи. Как это вообще происходит: она же стояла у самого края платформы! Ехать куда-то ей совершенно расхотелось. Выйдя наружу, Одри скривилась от очередной волны неприятных запахов и огляделась в поисках подходящего тихого местечка, чтобы позвонить оттуда шефу и предупредить, что сегодня прийти не сможет. Справа позвякивала полупустая карусель, слева расположилась группка цыган, лениво выпрашивающих у прохожих сигареты. Чуть поодаль — уродливая монпарнасская высотка, куда торопливо входили однообразно и скучно одетые люди. Офисный планктон, что с него взять; Одри вскинула голову: пусть она и ездит на метро, зато может носить что угодно! Парижский флер требовал небрежности и шика, так что закатанные джинсы, кроссовки на босу ногу и шерстяная шаль крупной вязки поверх курточки из кожи убитого дивана куда лучше подходили этом городу, чем костюмы и узкие юбки. Так она становилась частью города, растворялась в нем, чувствовала его. Хотя на самом деле она, возможно, не отказалась бы от такой работы, за которую платят достаточно, чтобы купить приличный костюм. По крайней мере, на какое-то время. Порыв ветра принес с собой мелкий ноябрьский дождь. Солнце едва пробивалось сквозь серые неплотные облака. Лодыжки мерзли: все-таки нужно было надеть носки. Какие-нибудь цветные носки. Одри оглянулась и вспомнила, что собиралась позвонить шефу. А еще можно заодно купить носки. И какую-нибудь смешную шапку или вот эти меховые наушники. И с учетом того, что зарплата уже на следующей неделе, можно присмотреть что-нибудь из косметики. Полупустая «Галерея Лафайетт» отлично подходила — Одри забежала в универсальный отдел, схватила наугад свитер с полки и скрылась в примерочной кабинке, где, старательно изображая сиплый голос, сообщила шефу о том, что непременно сходит сегодня к врачу, но на работу не выйдет, ей ведь не хочется рисковать и заражать всех вокруг. Полусонная продавщица проводила ее осуждающим взглядом: наверное, жалела, что такое же изящное решение проблемы не пришло в голову ей самой. Одри неприязненно покосилась: не для того она пряталась здесь, чтобы ее разговор подслушивали. И вообще, она — клиент, она всегда права. А затем все рухнуло. В прямом смысле этого слова. По стене пошла трещина, которая тут же стала стремительно расширяться. В трещину падали вешалки и прилавки, и это было странно: как будто что-то втягивало их внутрь. Как будто там внутри скрывался огромной мощности магнит. «Поезд? Поезд сошел с рельс и протаранил торговый центр?» Мысли казались медленными — слишком медленными, поэтому контроль перехватило тело, и Одри казалось, будто что-то просто переставляет ее ноги, мгновенно оценивая обстановку, так, чтобы она смогла укрыться под одним из прилавков, казавшимся достаточно прочным. По крайней мере, все вокруг него уже давно улетело в ослепительную пропасть, а он стоял, целый и невредимый, и Одри тоже была целая и невредимая под ним — ни царапины. Сквозь стык панелей она наблюдала за тем, как искажаются пропорции предметов, словно кто-то играет с ними в графическом трехмерном редакторе; разглядывала смутно знакомые очертания чего-то там, по ту сторону трещины — дома? Как будто покатые крыши домов, чуть менее белые, чем заливающее все сияние. По комнате прошла невидимая волна, расплавляя остатки мебели и товаров. «Землетрясение? Цунами? Нет, какое цунами — это же бывает только на побережье». Цунами Одри никогда не видела, но очень много слышала о нем в детстве, проведенном вместе с родителями в Соединенных Штатах. На исторической родине же никаких цунами быть не должно. Здесь должны быть круассаны, уличные музыканты в беретах, закусывающие вино багетами, и мускулистые футболисты. На деле здесь были суетливые невежливые люди, тесные квартирки в крошечных городках по баснословным ценам, грязные парижские тротуары и кофе по пять евро за чашку. И трещина в стене «Галереи Лафайетт». Одри осторожно выбралась из-за прилавка, как только вокруг прекратились удары одних неизвестных ей предметов о другие; как только сияние погасло, оставив за собой лишь совершенно пустую, вылизанную дочиста поверхность пола с единственным нелепо торчавшим островком. Пол оказался неожиданно скользким, словно щедро политым маслом, а ноги весьма заметно затекли от неудобной позы, так что Одри тут же рухнула, чудом не ударившись головой. Где-то вдалеке сигналили машины, выли «скорые» и что-то кричали люди — она вдруг ощутила себя так, как в самый первый день в Париже, когда свободного владения французским оказалось вдруг недостаточно для того, чтобы понять, о чем говорят вокруг. Когда аэропорт показался вдруг недружелюбным многоуровневым чудовищем, приветливым лишь к туристам. Когда она ощутила отъединение, совсем как в одной из книг, которые так любила. Трясущимися руками она вцепилась в телефон и набрала номер брата. И повторяла его имя до тех пор, пока кто-то в форме пожарного не вытащил ее за руку из-под прилавка. Она позволила сопроводить себя до машины, дала измерить пульс и давление, ощупать голову, и только потом вдруг расплакалась. — Как ваше имя? Возраст, где вы живете? Какой сейчас год? — расспрашивал ее пожарный, и она вдруг похолодела. — Не говорите никому моего имени, хорошо? — доверительно прошептала она ему на ухо. — Я работаю в магазине, продавцом. Не здесь, далеко, но я сегодня не пошла на работу, я позвонила и сказала, что болею, но это неправда, а если мое имя будет в газетах, то шеф узнает, что я соврала и свернет мне шею. Пожарный недоуменно смотрел на нее. — Мадам, у вас шок. Но вы, похоже, не пострадали — вам очень повезло. Не нужно волноваться. — Правда, свернет, — повторила Одри и отключилась. Пришла в себя она уже в больнице — Райан сидел рядом с ней, лохматый и встревоженный, и она радостно стиснула его ладонь. По крошечному телевизору показывали новости, и она тут же начала возмущаться: — Не так! Все не так было! Какое землетрясение, я была там… Ничего там не тряслось! — Одри, замолчи, — шикнул брат. — Заткнись немедленно. — Что? Я провела в коме двадцать лет, и теперь у нас тоталитарный режим, где нет свободы слова? — Нет, ты просто проспала четыре часа. Если никаких жалоб нет, то наутро тебя отправят домой. Я взглянул на твою карту: ты в порядке. Одри запустила руку в волосы и почесала затылок. Райан сделал то же самое, и она улыбнулась: они с детства любили носить одинаковую одежду и одинаково стричься, и теперь она видела себя со стороны — ну разве только в мужском варианте. По правде говоря, мужской вариант себя ей нравился немного больше: нет десятка лишних килограммов, сбросить которые она пыталась вот уже второй год (но не слишком активно), а еще у него были густые ресницы и наверняка более голубые глаза. И ему не нужно было каждый день, вздыхая, накладывать на лицо слой за слоем тональный крем, чтобы создать естественный здоровый цвет лица и эффект сияющей кожи. — Слушай… — напряженно сказал Райан и сделал звук телевизора погромче. — Пока ты тут спала, я кое-что узнал. Короче, похоже, в торговом центре никто не пострадал. Ну то есть там нет каких-то кошмарных завалов или чего-то в этом роде, просто стена покосилась. И все — понимаешь, все — говорят, что ничего странного не заметили. — Придурки, — бросила сквозь зубы Одри. — Люди — идиоты, у них на глазах в стену всосало полмагазина, а они ничего странного не заметили. Постой-ка: но ведь тебя там не было! — Меня не было. Но мне кажется довольно странным всеобщий шок, не позволяющий людям обратить внимание на то, что у них на глазах рухнула стена. Одри застонала. Конечно же, Райан… Братец увлекался фантастическими сериалами, играл в ролевые игры, и ей порой казалось, что он вполне всерьез верит во всякую сверхъестественную чушь. В том числе, в ту, которую она писала тогда, когда не работала, ожидая, что однажды к ней придет слава великого писателя. Пока что, правда, из преданных читателей у нее был только Райан, а слава ограничивалась десятком посетителей ее блога и сотней подписчиков в инстаграме. Хэштег «парижская жизнь», хэштег «американка в Париже», хэштег «утро с круассаном и книгой», хэштег «как похудеть за неделю, чтобы найти бойфренда и съехать из крошечной студии в Исси». — Знаешь, в этом, и правда, не было ничего странного, — раздраженно ответила Одри. — Наверняка, все объясняется как-то. Ну, знаешь, какая-нибудь вентиляционная труба в стене. Почему бы и нет. Там же есть система кондиционирования, да? Ну и вот, стена треснула, из нее подуло… Вернее, в нее подуло… Райан смотрел на нее как на идиотку, и она замолчала. — Ладно, отдыхай, — сказал он, старательно глядя мимо нее. — Я пойду возьму кофе или чего-нибудь еще. Утром поедем домой. Может, я смогу договориться и на пораньше. Одри кивнула и забралась с головой под одеяло. По крайней мере, она сможет здесь выспаться. Брат заходил еще несколько раз ближе к вечеру, поужинал вместе с ней — он улыбался, но вид у него был встревоженный. Или настороженный. Или восторженный. Или все сразу. Одри знала, в чем дело: наверняка, братец уже выстроил с десяток теорий: демоны, пришельцы, лесные эльфы, черт с горы и разлом во времени. И заговор правительства. И какие-нибудь ведьмы. Стоит расспросить его: вдруг у нее в голове родится, наконец, идея — та самая Идея, которая сделает из Одри Мильвиль кого-то типа Джоан Роулинг. Или Стивена Кинга. Или… Она замечталась, представляя, как раздает автографы на презентации очередного бестселлера. И как проводит кастинг актеров на главные роли в экранизации от Нетфликс. И как ее зовут на многочисленные банкеты и фуршеты, а она отказывается, потому что вдохновение не ждет, нужно работать — с чашечкой кофе, круассаном и непременно в том Париже, о котором она мечтала, а не в этом, грязном и набитом людьми. В первом arrondissement (слово, которое непременно нужно говорить с грассирующей «р» и в нос, скучное «район» тут совсем не подходит), вот где она смогла бы, наконец, сосредоточиться на главном в своей жизни. Можно было бы выйти на балкончик — нет, на балкон, огромный балкон, устроиться там в кресле, укрытом пуховым пледом, поставить чашечку кофе на столик, раскрыть ноутбук и начать что-то вроде… Парижский вечер медленно опускался на крыши, позолоченные закатным солнцем, и укрывал одну за другой крошечные квартирки, отгороженные стеклом и ящиками с цветами друг от друга. Одинаковые, но в то же время совсем разные: за каждым окном скрывались свои тайны и загадки, и случайный прохожий мог бы предположить буквально что угодно, и быть притом уверенным, что где-то, если не на этой улице, так на следующей, кто-то живет именно такой жизнью. Это был Париж, город, где возможно все — вчера, сегодня и завтра. Все — прекрасное и отвратительное, вероятное и невероятное, возможное и нет. Впрочем, есть ли границы возможному, когда все, что один может вообразить, другой способен осуществить? Такой будет и эта история, дорогой читатель, невообразимой, но осуществимой — или наоборот. Вымысел сплетется здесь с реальностью, факты сделают уверенное сальто и усмехнутся, закружившись в страстном танце с ложью под руку. Финал этой истории станет ее же началом, и если тебе, дорогой читатель, сложно представить, каково это, то закрывай книгу сразу: ведь на плите еще не остыло овощное рагу, до очередной серии любимого шоу всего тридцать три минуты, нужно непременно лечь спать вовремя, чтобы успеть на утреннюю электричку и прожить еще один день, у которого совершенно точно есть начало и конец, как есть он у всего в этой Вселенной. Или почти у всего. Райан вошел в палату, не закрыв дверь; выглянул в коридор, словно ища кого, удовлетворенно хмыкнул и присел на краешек кровати. Одри недовольно жмурилась: у нее не было под рукой даже телефона, чтобы записать очередную идею, а через полчаса она и вовсе забудет о том, как легко и красиво складывались слова. И она не успела придумать продолжение. И все из-за Райана, который вытащил ее из мира блаженных грез, только-только начавших обретать форму. — Одри, есть идеи, как украсть человека из больницы? — совершенно будничным голосом поинтересовался ее брат.