#парижскаяжизнь

Парижский вечер медленно опускался на крыши, позолоченные закатным солнцем, и укрывал одну за другой крошечные квартирки, отгороженные стеклом и ящиками с цветами друг от друга. Одинаковые, но в то же время совсем разные: за каждым окном скрывались свои тайны и загадки, и случайный прохожий мог бы предположить буквально что угодно, и быть притом уверенным, что где-то, если не на этой улице, так на следующей, кто-то живет именно такой жизнью. Это был Париж, город, где возможно все — вчера, сегодня и завтра. Все — прекрасное и отвратительное, вероятное и невероятное, возможное и нет. Впрочем, есть ли границы возможному, когда все, что один может вообразить, другой способен осуществить? Такой будет и эта история, дорогой читатель, невообразимой, но осуществимой — или наоборот. Вымысел сплетется здесь с реальностью, факты сделают уверенное сальто и усмехнутся, закружившись в страстном танце с ложью под руку. Финал этой истории станет ее же началом, и если тебе, дорогой читатель, сложно представить, каково это, то закрывай книгу сразу: ведь на плите еще не остыло овощное рагу, до очередной серии любимого шоу всего тридцать три минуты, нужно непременно лечь спать вовремя, чтобы успеть на утреннюю электричку и прожить еще один день, у которого совершенно точно есть начало и конец, как есть он у всего в этой Вселенной. Или почти у всего. Одри вздохнула, перечитав написанное. В кружке остывала третья порция растворимого кофе, на столе за монитором приютился пустой позавчерашний бокал, под клавиатурой обнаружилась кредитка, которую она искала вчера, да так и не нашла. Впрочем, может, оно и к лучшему. Одри, конечно, написала книгу, как Линнер и говорила. На самом деле, она написала даже не одну книгу: впечатления никак не вмещались в формат, поэтому она вырезала фрагменты и разворачивала в отдельные истории, пробуя разные жанры — и в основном неудачно. Кроме того, воспоминания со временем поблекли — может быть, оттого, что ей не с кем было обсудить события, участницей которых она стала когда-то давно, а может быть, оттого, что такова человеческая память: обязательно нужно что-то забыть, чтобы запомнить новое. Одри пыталась припомнить о Линнер что-то еще: коса, нервные привычки, взгляд искоса, веснушки, да. Это она помнила. Но помнила уже неярко, схематично. Что уж говорить о том, что инопланетянка говорила: в памяти Одри остались лишь некоторые термины, и она старательно пыталась найти в гугле что-нибудь подобное, но только путалась сильнее. Возможно, оттого один из первых ее романов встретил огромную критику. Одри искренне полагала, что достаточно будет предельно точно повторить фразы Линнер, пока они свежи в памяти, и читатели прекрасно все поймут или просто впечатлятся. Однако оказалось, что в мире слишком много въедливых экспертов, готовых с карандашом разобрать все ее попытки написать научную фантастику. И никто, разумеется, не знал, что именно так Линнер и говорила, а уж она-то точно разбиралась в предмете получше всех их вместе взятых! Райан, конечно, поддерживал ее. Поначалу он даже проводил вечера за вдумчивыми спорами с десятка разных аккаунтов и сетовал на то, что «Квантовой механики для чайников» никто не написал. Затем он бросил это и начал ненавязчиво предлагать сменить тему: внезапный интерес Одри к научной фантастике казался ему странным. А она сама в такие моменты остро жалела о том, что Райан ничего не помнит и не знает — но никогда не рассказывала ему. Узнать о том, что твоя мечта пробежала рядом, едва задев хвостом, и ты можешь об этом узнать, но не вспомнить… Это было бы слишком жестоко. Так что в конце концов они пришли к молчаливому соглашению позволить Одри пробовать снова и снова. До тех пор пока у нее не получится. Иногда она мечтала о том, что Линнер вернется, и они вместе будут читать комментарии и смеяться над ними. Она представляла себе, какие красочные эпитеты подобрала бы инопланетянка для оценки умственных способностей этих экспертов. А главное, как обрадовался бы Райан. Но, конечно, Линнер не возвращалась. И в глубине души Одри была ей за это благодарна. Впрочем, не все из въедливых экспертов оказались одинаково бесполезны. Одри перевела взгляд на часы: Арно скоро уже вернется с работы. Арно — единственный человек, которому она рассказала всю историю про Линнер. Разумеется, не тогда, когда они общались в интернете — тогда она в основном пыталась доказать, что может писать про квантовые штуковины, а он, преподаватель теоретической физики в университете, возмущался тем, что научную фантастику сочиняют дилетанты. Про Линнер она рассказала значительно позднее — даже позднее того, как за совместными ужинами начали регулярно следовать завтраки. Когда начала доверять тогда уже мужу достаточно, чтобы поделиться самой странной историей ее жизни. Ну и в конце концов, Линнер не просила ее сохранять случившееся в тайне. А если бы это и требовалось, то стоило ей поделиться историей, как тут же появилась бы наверняка сама Линнер, так что ситуация выигрышная со всех сторон. Арно же отнесся к рассказу очень серьезно и даже потребовал, чтобы Одри пересказала еще раз все, что запомнила — предельно точно и детально. Покачал головой. Предложил Одри стать ее техническим консультантом. А затем высказал одну удивительно простую мысль: возможно, Линнер просто не могла объяснить происходящее так, чтобы это имело смысл в категориях двадцать первого века. Она ведь определенно пользовалась каким-то универсальным «переводчиком». И Одри решила сделать то же самое. Перевести события в достаточно универсальные метафоры. И процесс пошел: ее парижская жизнь перестала быть фантастической. Она обрела размерность и глубину, потому что ведь на самом деле неважно, с какой именно планеты Линнер и была ли она вообще. Важнее то, что происходит с людьми, когда они заворачивают за угол знакомой улицы, исхоженной вдоль и поперек, отмеченной мелодиями в плеере, оставившей на память фотографии каждого из сезонов. Одним словом, такой знакомой, что все необычное рискует раствориться в туманной дымке невнимания. И все же те, кто не разучился еще удивляться, кто смотрит на мир ярким и открытым взглядом, иногда ощущают нечто; притормаживают, а то и вовсе останавливаются. Иные же со всех ног бегут навстречу чему-то новому. Чему-то старому. Чему-то, однажды прожитому кем-то другим, или проживаемому прямо сейчас. Где-то над головой сталкиваются галактики, не сейчас, так завтра, или завтра, заключенном в петлю из послезавтра и позавчера, и это не имеет ровным счетом никакого значения, потому что важнее всего то, что увидишь ты, читатель, если приглядишься внимательнее к тому, что уже нетерпеливо ждет тебя за углом. И если ты будешь достаточно смелым, то…