* * *
Ричард с редким измученным видом зашёл на кухню и, отставив портфель, уселся за стол. Должно было пойти в кабинет, но именно в тот момент у клерка было просто ужасное настроение, и кроме как пообедать у него никаких мыслей не было. Тем более за окном наконец, спустя долгих два месяца, выглянуло солнце. Пускай и тусклое. Но картина предстала завораживающая — немного серая атмосфера из-за работающих заводов, разрушенные и сгнившие здания чуть поодаль тех, которыми хотели закрыть всё это мракобесие. Удивительно, что там до сих пор живут люди, такие же как те, кому посчастливилось расположиться в чистеньких новостройках. Размышление прервали тихие шажки откуда-то из комнат. На пороге показался Вэлс, сжимающийся от холода, обхвативший руками плечи. Ричард наигранно улыбается, видя брата, и снова отворачивается к окну. В тот момент почему-то именно хорошая погода привлекла внимание клерка больше, чем его родной брат. Может, потому, что подобные «природные аномалии» здесь, в Столице, редкость, а лицо Вэлса он видит каждый божий день. Вэлс с грохотом отодвигает стул, привлекая внимание Ричарда, и с громким выдохом плюхается на него. — Как день провели с Роттом? — брат молчит. А на вопрос: «Что-то случилось?» мужчина вдруг начал рыдать, уткнувшись острым носом в грудь Ричарда. Тот по-дружески обнимает его рукой за плечо. Поддержка нужна всем, независимо от их положения. Вэлс отрывается от его груди и глядит в лицо напротив, почти плача от счастья и невыносимого горя, разрывающего его необычайно сильную душу на части. Сомнение, стыд, похоть испепеляют мужчину, он будто борется с собой, с Ричардом, со всем миром. Замучен, запутан и загнан в угол. Вэлс ощущаешь себя преступником, но, с одной стороны, так и есть. Он хочет спрятаться, но не знает где. Ричард рассказывает брату, что когда он шёл с работы, то видел пару «городских», закованных в кандалы. Их белые бездонные глаза на миг взглянули на клерка, и в них отразились жалость и ненависть. Как будто это Ричард был в цепях, а не они. И Вэлс мгновенно замолчал, перестав хныкать носом. Задумался о чём-то и отвернулся от брата, уставившись в ту гору хлама рядом с холодильником, откуда пару дней назад их безумный сосед что-то стырил. Однако с тех пор от него ни слуху, ни духу. Постепенно сложилось впечатление, что о них забыли. «И слава богу…» — И о ком же ты подумал, когда увидел их? — Вэлс слегка приподнял брови и посмотрел на брата. Ему не нужен был ответ. Ричард наверняка подумал о себе, каким о станет, если всё это укрывание раскроется. Брат молчал, тоже догадываясь о том, что, хоть Вэлс и глуповат, до него всё равно дошло. — Молчишь… Вот и молчи, как всегда. А потом он просто встал и, задержавшись на пару секунд в дверях, покинул комнату. Ричард не взглянул на него, отвернулся к окну и потёр мокрое от чужих слёз место на белой рубашке. Эти рыдания повторялись из раза в раз, когда Вэлс разговаривал с ним на философские темы, на которые только был способен. В основном, он вёл монолог, как и сейчас, спрашивая и тут же отвечая самому себя, не дожидаясь того, чтобы высказался Ричард. — Всё обойдётся. Нужно только подождать, — полушёпотом заверил себя клерк и, вытерев на щеках дорожки от своих слёз, ушёл в комнату к Ротту. Сегодня сыну что-то не здоровилось и нужно было побыть с ним. Клерк пошёл в комнату сына. Мальчишка лежал на своей раскладной кровати, накрывшись одеялом с головой, иногда кашляя и шмыгая носом. Шторы были распахнуты, а ветерок из приоткрытого окна игрался рисунками и тетрадями ребёнка. Первым делом мужчина закрыл окно, а уже потом подсел на кровать к сыну. — Хэ-хэй! — Ричард старался быть весёлым для сына. — Как сегодняшний день провёл? Не скучали тут без меня? Ричард широко улыбнулся, снимая одеяло с головы мальчика, но тот поспешил укрыться обратно. — Дядя Вэлс сегодня куда-то уходил с какой-то девушкой, а потом вдруг вернулся сюда весь ошарашенный. Ты не знаешь, что это могло бы быть? — тихий голосок Ротта раздался из-под ватного одеяла. Разумеется, мальчик не стал говорить отцу про то, как они с дядей ходили сегодня на ярмарку. Поэтому сейчас он пытался скрыть свои лукавые глазки. А Ричарду показалось, что тот просто боялся что-либо говорить. — С какой девушкой? — Не знаю, я не видел, но они что-то говорили про кран, — Ротт осторожно выглянул из-под одеяла, заплаканными глазами посмотрев на отца. — С нами же всё будет хорошо? А с дядей? — Конечно, — уверенно ответил Ричард, и сын улыбнулся. Значит, он сумел скрыть дрожь. Но мужчина и правда в это верит. Рано или поздно всё и правда будет хорошо, независимо от обстоятельств. А с Вэлсом ещё предстояло серьёзный разговор.03
16 февраля 2019 г. в 17:48
Пасмурный весенний день клонился к вечеру. Страшные серые тучи уже растворились в дыму завода, который только-только выпустил своих рабочих. Уставшие и изнеможённые люди расползались по своим квартирам с мыслью, что завтра будет точно такой же однообразный день. И от этого они становились ещё злее и придирались ко всему, что было не так. Казалось, что это напряжение можно было разрезать ножницами — настолько они надоели друг другу.
Ричард был того же мнения. Эти однообразные морщинистые лица его коллег, которые кроме гордости не выражали ровным счётом ничего, начинали надоедать. А что делать? Должность клерка — единственное, что может спасти Ричарда от ссылки в Подземный город в случае чего… И то, если его имя имеет вес в Канцелярии. Но судя по тому, как к нему там обращаются, дела идут явно не в его пользу.
Однако настроение понимала всего одна вещь, пожалуй, самая необычная в их Канцелярии.
Каждое утро, как только он, Ричард, появлялся в своей конторе, через окно видел, как на скамью напротив входа садился парень, доставал холст и аккуратными движениями наносил на него рисунок.
За бродячим художником было приятно наблюдать. Он казался непредсказуемым и необычным. Каждый день он рисовал что-то новое и другими красками. Кажется, его вдохновляли мрачная обстановка города, мимолётный запах безысходности, который сверху донизу пропитал весь город.
Но все его рисунки были бессмысленными. В них не было ни сюжета, ни композиции. Ни ярких красок. Совсем как в жизни Ричарда. Ему порой казалось, что именно ради него этот бродяга приходил туда, на скамью возле входа в Канцелярию. «Что за приступ эгоизма, Дик? — прозвучал в голове голос его брата. — Ты не настолько важная персона, чтобы вытащить какого-то чужака из своей конуры». И печальнее всего то, что в этом была доля истины. И поэтому Ричард решился на несвойственный для себя поступок.
После очередного рабочего дня, клерк спустился по лестнице к скамье и остановился подле бродячего художника. Прежде он бы никогда такого не сделал, поскольку по натуре был довольно замкнут — предпочитал не лезть в жизни незнакомых ему людей, хотя бы из-за собственной безопасности. Но с другой стороны, его мучил один вопрос: «Действительно ли в этом прогнившем мире я мог стать чьей-то музой?»
— Здравствуйте, — скромно, но громко здоровается Ричард. — Я вас не отвлекаю? Хотел бы кое-что спросить.
— Pardone, — совершенно без акцента ответил художник. — Спрашивайте, чего бы не хотели.
Ричард сильно удивился такой открытости молодого человека, ведь обычно бы ему ответили, что лишние вопросы только усугубляют положение спрашивающего. «Да и нечего лезть к окружающим!» — в голове прозвенел голос типичного обывателя, но клерк поспешил отставить размышления и нахмурить слегка приподнятые брови.
— Я тут заметил, что вы слишком уж часто приходите на это место именно в мою смену, как будто следите за мной. Это совпадение? Или я кои-то веке стал чьей-то музой, — с глупой усмешкой закончил Ричард, как бы подчёркивая глупость своих же слов.
Бродяга вдруг засмеялся так, что с его головы чуть не слетел его новенький берет. Парень схватился рукой за живот, а другой — с кистью — случайно мазнул себе по щеке, когда вытирал невидимые слёзы.
— Я что-то не слышал, чтобы кто-то пошутил, — возмутился Ричард, но, кажется, его голос не был услышан из-за громкого и пронзительного смеха. В итоге, чтобы не выглядеть глупым, клерк просто решил уйти, чтобы какой-нибудь зевака не начал тыкать в них пальцем.
Но бродячий художник, наверное, посчитал это оскорблением, коли спустя пару минут уже замолчал и, подобрав свои кисти и разрисованные плакаты, которые Ричард, к слову, не успел разглядеть, вприпрыжку устремился за новым знакомым.
— Простите, если я вас чем-то оскорбил, — начал он, когда поравнялся с клерком. — Мне просто в новинку было слышать нечто подобное. Как вы сказали, вдохновение? Красивое слово. Я бы даже записал его, если бы руки не были заняты. Откуда вы это знаете?
— Тоже как-то рисовал, — Ричард с сожалением вздохнул, вспоминая детство. Да, будучи ребёнком, глупым и необразованным, он отдавал всего себя живописи и искусству в целом. В нём пела душа поэта, а руки с кистью сами выводили незамысловатые узоры на ватмане. Было время, когда искусство было не запрещено. А сейчас? К большому сожалению, сейчас от искусства осталось только одно название, и то, что подразумевалось под ним, яркие плакаты с большими красными буквами, явно им не являлось.
— Ух ты! Да мы с вами почти коллеги. Меня звать Джоном, — парень протянул руку в дырявой перчатке вперёд. — Работаю недалеко, в местном окружном центре, колористом. Большинство висящих на улицах плакатов моя заслуга!
Он гордо вздёрнул нос, будто думал, что всё то, что он рисует, не шлак, а нечто особенное. С другой стороны, Ричарда поразило то, что Джон рисует всё это вручную, какую же надо иметь выдержку, чтобы на ватманах подолгу вычерчивать смуглую морщинистую рожу Хэмилтона Ганна.
— Почти поражает, — холодно подметил Ричард, мелком глянув на ещё не законченный плакат, который торчал из-под подмышки художника.
— Эх, если бы и в Канцелярии было того же мнения, — художник озадаченно пожал плечами и вздохнул. — Видите ли, на плакатах следует писать большими красными буквами: «Суровые меры — надёжные меры», а я только и говорю, что если так делать, то народ ещё больше обозлится. Почему? — он будто прочитал мысль Ричарда и тут же поспешил ответить: — Потому что если всегда об этом напоминать, они с ума сойдут. Взгляните, мои плакаты же по всему городу!
Он махнул рукой, обводя площадь, и взгляд Ричарда последовал за ней. Разрисованные ватманы были в линию, а то и в две развешаны на стенах серых квадратных домиков и остановок машинных экипажей, валились в урнах и под ними, наполняли бачки. Клерк потом представил, что бы было, если бы на них нарисовали красными буквами суровые надписи.
— Я бы не обратил внимания, — равнодушно ответил Ричард. — Как, наверное, и большинство этих людей. А вот особо наглые точно бы устроили что-то вроде демонстрации, и нам, клеркам, прибавилось бы лишней работы.
— Соглашусь, да, — Джон поправил падающие ватманы и заправил за ухо кисти. — Но, взгляните на это с другой стороны, на этих наглецах всё и держится. Я тоже отчасти, правда, такой.
— Правда? — «Мне всё равно» — мысленно добавил Ричард.
— О да! Знаете, я только благодаря своей наглости и… харизме тоже, что уж скрывать, получил свою работу, которой наслаждаюсь, — он снова хвастал. Неужели, Джон и правда думает, что всем не всё равно? Если да, то он просто заносчивый глупец, уверенный в своих силах.
— Мне, конечно, хочется дослушать ваш захватывающий рассказ, господин бродячий худож…
— Но меня зовут Джоно…
— Увы, но у меня сейчас слишком много дел, у вас, наверное, тоже. Так что, извольте, но мне пора бы вас покинуть, — Ричард ускорил шаг, давая понять, что больше не нуждается в сопровождении. Клерк засунул озябшие от утреннего холодка руки в карманы тёплого пальтишка и нос закрыл шарфом. Может, не хотел бы, чтобы лишние люди его узнали? Также он хотел бы отметить, что этот Джон не ответил толком на его вопрос, а «навёл воды» — начал тарахтеть что-то про себя, про свою работу, что для Ричарда не имело никакого значения и интереса.
Скорей бы домой! Не то чтобы он волновался за брата или за сына… Но почему-то именно там Ричард видел своё пристанище, крепость, до куда не смогут добраться ни Канцелярия, ни законники. Жаль, что на самом деле это не так. Тем более в связи с последними событиями…