15-18 числа месяца Постериоры, Белладонна
Белладонна чувствовала. Боль. Она оказалась не невесомым, едва уловимым явлением; боль стала состоянием, тем единственным, что связывало ее с жизнью. Донна помнила, что вначале «состояние» располагалось у ее ног, как котенок или щенок, и приветливо покалывало, грело пальцы. Она успела подумать, что проклятие не даст ни смерти, ни возможности ее понять; но тут лава провалилась под ногами, и тепло сменилось жаром, а образ — реальностью. Боль колола тело, поднималась все выше и выше, пока не утянула в омут с головой. Она вгрызалась внутрь, орган за органом, клетка за клеткой, пока не добралась до души — значит, она была материальной, верно? Боль-явление отдавалась волнами по телу со злобой; боль-состояние была не такова. Белладонна таяла в ее объятиях. Когда сотни импульсов соединились в одно — оболочку души, наступило затишье. Долгое время ничего не происходило. Донна плавала в жидкой, расплавленной боли и не ощущала ничего. Время покинуло ее. Свет изгладился из памяти, осталась лишь ночь. Не тьма, нет. Тьма пряталась за ночью, где-то в глубине. Белладонна увидела ее не сразу. Черное пламя бездны выступило из ночи внезапно и раскололо мир до конца. Глаза бездны смотрели на Белладонну — и сквозь нее. Она стала никем. Ничто пожирало Белладонну; душа распадалась на куски. Небо не звало к себе — Король не сдержал обещания. Ледяное спокойствие. Умиротворение. А потом вдруг боль вернулась. Жгучая, окутавшая тело боль. Донна закричала, сажая голос до хрипоты. Не пелена, не ласковые волны — собиравшие воедино плоть когти. Плоть, кусок мяса, дрожащий перед болью — вот чем она была в тот момент. Не человек и даже не животное. Внутри не оказалось ничего, а окружало только одно — невыносимый унизительный страх. Он был сильнее гордости. «Он всегда был сильнее», — поняла Белладонна, прежде чем задрожать от новой вспышки. Вспышки. Они прочерчивали вернувшуюся ночь. Первая, вторая, третья — огни соединялись и слепили отвыкшие глаза. «Значит, я вижу?» — подумалось Донне. Да, она видела. Она дышала. Мир снова склеился, обжег лавой. Воздух горел в легких, колол глаза, и во всем теле разливалась странная свинцовая тяжесть. Жизнь? В лицо хлынул свет. — Идиотка, идиотка! Не смей умирать! Сияние уняло боль. Сознание затуманилось. Белладонна видела прошлое. Настоящая жизнь началась в Мосант, и воспоминания о скуке принцессы за Гранью не приходили к ней. Утро, когда она стала Главным клинком. Полдень, к которому привел Валентайн, и бесконечно долгий вечер длинною девятнадцать лет. Донна вспоминала веранды и аллеи Сердца Оссатурлэма, своей резиденции, парк Абэнорда, бесчисленные набережные и мосты, пляжи и любимые тропы. Красоты Зачарованных садов, долин Стикса, Ахерона и Коцита, юга Эллионы, прибрежных островов, мысов и полей пролетали перед ней, напоминая, что Белладонна осмелилась оставить. Что и кого. В долинах, на островах, полях и мысах стояли города. Каждая деталь королевства напоминала о Валентайне, но Донна не забывала, что была обязана защищать. Оссатура. Ее народ. Почему она предала их? Впервые в жизни Белладонна отвернулась от голоса рассудка, послушала сердце — оно приказало идти к бурлящим лавовым гейзерам. Ошиблось. Ее долг — защищать, и никакие потери не должны затмевать его. Оссатура — самое дорогое, что было в жизни Белладонны. После любимого. Теперь Валентайна нет. Белладонна открыла глаз. Она лежала на кровати. Не своей — родную Донна узнала бы на ощупь. На такой простыне должен лежать не воин, привыкший спать на голой земле, подложив руку под голову, а капризная принцесса. Подушка казалась слишком большой. Шея затекала, тело вязло в мягкой перине. Белладонна поймала себя на мысли, что не чувствует боли. Внутри растекалась слабость, и только — довольно странные последствия смерти. Сколько она провела в воспоминаниях и, главное, где находится? Донна глубоко вдохнула. Главный клинок королевства знал аромат каждого синнэ: Оссатура пахла грозой и лесом, Гифтгард — йодом с примесью пепла, Эллиона скрипела на зубах безвкусным песком. В неизвестной же комнате отчетливо различалась свежесть Зачарованных садов. «Столица», — поняла Белладонна. Над головой, на балдахине, надоедливо кружились звезды. Изредка их разгоняли лунные лучи. — С ней все будет хорошо? Голос Айвены дрожал. Донна с трудом повернула голову — вампиресса стояла около кровати. Ее губы горели, слезы стояли в глазах, косы растрепались. Цвет платья заставил Белладонну поморщиться. Ярко. Голову немедленно пронзило болью, и она отвела взгляд — в комнате оказался тот, кого она меньше всего хотела увидеть. Майриор сидел около кровати, склонившись над ней. В отражении его глаз Белладонна видела себя. Тело покрывали неровные полосы кожи разного оттенка серого, от мертво-белого до пыльно-бордового. Только правая сторона лица отвратительно чернела, обнажая пустоту. Белые простыни обагрились кровью с разводами полос пепла. Белладонна не знала, что нанесло ей больше увечий: бездна или лава. Причина, впрочем, была одна. Донна выдержала взгляд Майриора без труда. Она не боялась. Страх превосходно лечился презрением. Кажется, Майриор уловил его. Монарх отстранился, и его взгляд затуманился. Вейни повторила вопрос. — Да, — ответила сама Белладонна. Вампиресса тепло улыбнулась и села на колени перед кроватью. Ее хрупкие пальцы соединились с пальцами Донны, которая даже не заметила этого. Она продолжала смотреть на Майриора и понимала, что презрение перерождается в нечто большее — ненависть. Странное незнакомое чувство. За долгую жизнь Белладонна ни разу не сталкивалась с ненавистью. «Ты заслужил», — думала она, изучая тщедушную фигуру со сложенными на груди руками. Вейни, если и замечала происходящее — разумеется, замечала, — никак не показывала смущения. — Замечательно! Я так боялась, что ты не оправишься, — прощебетала она. — Майри отдал тебе свой свет. Он тоже волновался, но не скажет этого, а я знаю! Не скажет и того, что обессилел. — Король нахмурился. — Жаль, что он не смог исцелить тебя до конца. Но ерунда! — Вейни вновь улыбнулась, отчего Белладонна немного смягчилась. — Я бывшая медсестра и, конечно, выхожу тебя, будешь здорова через пару дней! Обещаю! Про род занятий Айвены Ветвицкой Донна слышала первый раз. Она знала только то, что сияющая перед ней девушка «скончалась» в возрасте тридцати четырех лет в психиатрической лечебнице, брошенная мужем и ребенком, про существование которого Вейни даже не помнила. Она была свято уверена, что бесплодна. Никому не хватало духу напомнить о сыне. Что толку? Он умер двести лет назад. Не хотелось сгонять улыбку с лица столь несчастного существа. — Майри в Ожерелье был, передал мир, но вернулся, когда почувствовал, что ты в опасности, — судя по голосу, Айвена была очень горда поступком любимого монарха. — Мы вытащили тебя из лавы… Кости ног пришлось растить заново. Их не было. Лава обглодала тебя до груди, поэтому ничего странного, что Майри немного устал! — Да не устал я! — возопил Майриор. — Со мной все нормально! Я… я решил дать передохнуть ей! Отвали от меня и рот закрой наконец! Айвена, взвизгнув, отползла в сторону. «Какой же мерзкий, — подумала Донна. — Только такой, как ты, может поднять руку на слабого или накричать на него». Лицо Майриора пылало от негодования. Как это его, божество, выставили слабаком? Сжав губы до бесцветной линии, он положил ладонь на грудь Донны. Около глаз и на руках Майриора немедленно проступили вены — он собирал остатки сил. Зрачки стали белыми. Руки божества Мосант начали скользить по телу, исцеляя. Кожа восстанавливалась, светлела, зрачки Майриора, наоборот, медленно угасали — он передавал свое серебро ей. Донна выносила близость монарха с отвращением. Убийца. Предатель. Ей было противно находиться рядом с ублюдком, разжигающим войны от скуки. — Не трогай, — произнесла Белладонна, едва ладонь коснулась лица. Метку, оставленную пощечиной, она предпочла сохранить. Майриор остановился. — Если ты еще хоть раз тронешь меня, — продолжила Белладонна, — то будь уверен: Золотые палаты сгорят быстро. Ей было все равно, что сделает Майриор за эти слова. Белладонна не боялась и, кроме того, знала, что он не тронет. Она — вершина творений, идеал разумного существа. Идеальный исполнитель чужой воли. Когда Белладонна лишилась руки во время Пятой космической, Майриор впал в ярость и покинул Мосант на два дня — это был самый долгий срок за историю королевства. Мир перешел к Бетельгейзу, который не смог излечить Донну. Кузнецам Синааны пришлось выковать новую руку, металлическую и бездушную. Такую же, как она сама. «Лучшее творение». Просто и со вкусом. «Лучшие творения» не уничтожают, ими любуются сквозь прутья клетки и с них же сдувают пыль. — Зачем ты это сделала? — спросил Майриор. На его лице не было ни радости, ни грусти, ни сочувствия. Только желание узнать причину. Если Белладонна ответит — это чудовище не поймет. Майриор не знал любви. Валентайн разгадал его: Майриор хотел лишь одного — противоположного ценностям Белладонны. Потому она молчала. Ждала дальнейших слов. Реакции. Майриор изучал ее; Вейни сжалась у окна и едва дышала, боясь вновь вызвать гнев. — Ты лучшее из моих творений. — Белладонна ждала этой фразы. — Я не позволю тебе исчезнуть. Если придется стереть память — я это сделаю. Чувства разрушают разум, ты полоумная, как и все влюбленные. У вас отключается инстинкт самосохранения? Никаких привязанностей, Белладонна, никаких чувств и эмоций, это удел слабаков. Айвена оторвалась от подоконника. Слова задели ее, счастливой и беззаботной Вейни уже не выглядела. Уголки губ продолжали быть приподнятыми, но назвать гримасу улыбкой Белладонна не могла. Глаза вампирессы стали настороженными и колючими. Столь разительная перемена заставила Донну задуматься о ее психическом здоровье. Странно, что после битвы, полной крови, Айвена не билась в приступах на полу. Вместо чужих страданий ее добило косвенное обвинение в слабости. — Что мы теперь будем делать? — прозвучала попытка сменить тему. Майриор не обратил на нее внимание. Он отчеканил: — Не выношу индетерминизм. Случайность — самое бредовое, что может быть, ты поступила так по какой-то причине, и я хочу ее знать. Не могу понять, что происходит в твоей голове, — каждое последующее слово произносилось суше и жестче. — Абсолютный хаос мыслей, то ли ты лишилась разума, то ли я настолько отвык от способа мышления обычных тварей. По какой причине ты захотела умереть? Белладонна не собиралась отвечать. Майриор сидел, сложив руки на груди, с неестественно спокойным лицом. На голове его, как влитая, покоилась корона Синааны. Черные брови свелись к переносице, явив вертикальную складку. Пальцы украшали перстни самых диковинных форм. По легенде, Темный король и по совместительству Властелин Мосант брал частицу каждого посещенного им мира и заточал в металл. Внимание Белладонны привлек самый маленький осколок. Он прятался на мизинце левой руки — голубой огонек призрачного огня Чарингхолла. Майриор поморщился и наконец отвернулся от Донны. — Ничего не будем делать, — заявил он. — Астрея придет сама. — Можно напасть на Веневер, — неуверенно сказала Айвена. Тактика никогда не интересовала вампирессу, она не понимала войну так, как Валентайн или Ситри. Именно они составили план захвата восточного побережья империи. Захват городов-близнецов обманным ходом, предоставление шанса уйти из Каалем-сум при осаде — это были идеи Ситри. Без труда реализовав их, Валентайн выманил большую часть армии и оставил Анлос без защиты. Палаис-иссе тоже заняли до банального просто. Если бы не Майриор, столицей завладели бы с прежней легкостью, без потерь для королевства. Теперь Майриор лишился и Валентайна, и Ситри. Войско было разбито, его остатки прятались в захваченных городах. Война сошла на нет, но ненадолго. Донна была уверена, что именно ей прикажут создать новую армию. Кому, если не Главному клинку? Но станет ли Белладонна выполнять приказы? — Я могла бы затопить Веневер, — все же продолжила Вейни. — Если это нужно. — Нет. — Наама может сжечь его. — Ты глухая? — огрызнулся Майриор. — Оставь Веневер в покое. Айвена закусила губу. Типично человеческий жест… — Меня не устраивает… — начала было она, но Майриор сразу прервал. — Мне все равно, что тебя не устраивает. Ты — моя собственность, а не наоборот. Я могу распоряжаться твоей жизнью. Я пользуюсь твоими силами. И, главное, часто владею твоим телом. Это право собственности! — Ты меня совсем не любишь! — вырвалось у Айвены. — Кто живет в Веневере? Почему ты отказываешься его уничтожать, м? Я помню, ты запретил Ситри отсылать туда отряд! Почему? Что ты делал в империи целыми днями?! Тебе мало меня и Леты? Я слишком некрасивая или слишком глупая? Так вот, я не глупая. Я все вижу! Белладонна не хотела слушать разговор, стремительно переходящий в ссору любовников. Однако она не имела сил даже на то, чтобы повернуть голову. Айвена всегда удивляла Донну умением делать выводы из, казалось бы, простых фраз. Иногда даже из молчания. Как это делалось, Белладонна не понимала, но подобные истерики раздражали как ее, так и Майриора. На улице заворчали тучи — Мосант готовилась к грозе. — Не люблю, — произнес Майриор хладнокровно. — За что мне тебя любить? «Для этого нужна причина?» — мгновенно вспомнила Белладонна. Голос Валентайна прошелестел внутри, как кладбищенская листва. Глаза защипало. Слезы… Когда-то Белладонна не верила, что сможет заплакать. Механическое сознание не знало страданий, твердили ей. Ошибались. Сцена у лавового озера доказала обратное. Белладонна прикрыла глаза, пытаясь успокоиться. «Рассудок ошибается реже», — вспомнила она собственное кредо и без труда убедила себя, что слезы ничего не изменят. Они высохли прежде, чем успели выбраться на волю. Вместо нее разрыдалась Вейни. У вампирессы никогда не возникало проблем с отсутствием эмоций. Поврежденное сознание выплескивало их с поразительной частотой. — Ты жестокий! — завыла она. — Честный, хотела сказать, — парировал Майриор. — Тебя устроило бы больше, если бы я врал? — в голос закралось нечто новое, что Белладонна прозвала «ядовитым лукавством». Рыдания внезапно прекратились. — Ты помнишь свою смерть? Повисла пауза. Белладонна незаметно взглянула на Вейни — та сменила бледность на мрамор, истерика уступила место отрешенности. Создавалось впечатление, что вампиресса перестала понимать, где находится, а «когда» — подавно. Айвена всегда с трудом ориентировалась во времени. — Да… — как робот, откликнулась она. — Я всегда буду помнить свой последний момент. Лица Майриора не было видно. — Ты вспомнишь их и в свой самый последний момент, — в сказанном вновь сквозило «ядовитое лукавство». Взгляд Айвены опустел окончательно. — Если хочешь помочь Белладонне выздороветь, сходи к Леонарду, он пытается приготовить завтрак своей госпоже. Его стряпня определенно не принесет ей никакой пользы. Иди. Айвена направилась в сторону дверей. Порой создавалось впечатление, что она не видела под собой пол. Мелкими-мелкими шажками добравшись до двери, Вейни нащупала рукой косяк и вдруг застыла, точно восковая фигура, посреди проема. Майриор выпрямился и почему-то снял с пальца одно из колец. Он смотрел на него, на скупой круг из белого золота. — Я… — раздался бесцветный голос, после чего вновь наступила пауза. Вейни стояла в прежней позе. Прошло не меньше десяти секунд, прежде чем прозвучало продолжение: — Вернусь позже. Айвена исчезла в коридоре. Майриор надел кольцо обратно. «Ты мог бы вылечить ее, — стучало в голове у Донны. — Ты мог сделать это давно! Так же, как Нааму или Сёршу! Но ты только наблюдаешь, тебе интересно наблюдать, как они страдают. Благословение Короля! Трижды прав был Валентайн, уличая тебя во лжи!» Почему она не замечала? Может, потому что не хотела? Ей не хотелось видеть изъяны в своем создателе, ведь это подтверждало бы ее несовершенство? Майриор мог «вознаградить» схожим заболеванием или внушить любовь, чтобы показательно убить ее после. Это значило бы победу разума над чувством. Это значило, что любовь была ненастоящей; действительно, Валентайн не прогадал, назвав Короля «зарвавшимся дитем»! «Закрой мысли», — одернула себя Белладонна. Думать так небезопасно. При всей своей гениальности Майриор был крайне самовлюблен, и в этом крылась его глупость. Создавшему Мосант и в голову не приходило, что обычный смертный сможет найти обходной путь кода матрицы и закрывать сознание от Него, Бога. Этот способ открыла Мару Лэй и научила технике своего первого мужа, Валентайна. Валентайн, став синаанцем, научил Белладонну. Больше, помимо Ливэйг и кронпринца, скрывать мысли не умел никто. Умы жителей мира были открытой книгой для Майриора, и он вытаскивал самые потаенные желания из глубин подсознания, чтобы воспользоваться ими. Он знал мечты каждого и исполнял их, забирая взамен то, чему люди не придавали значения. Свобода, чувства, человечность. Мало кто ценил их, обладая, но лишившись, понимал тяжесть утраты. — Ты сделала, что я сказал? — внезапно обратился Майриор к кому-то. До этих слов Донна даже не замечала присутствие Леты. Лета… Какую цену заплатила она, чтобы стать порождением бездны, и понимала ли, на что идет? Бледная женщина стояла в полутени и молчала. Ее бровь, авантюрно поднимающаяся к вискам, была чуть приподнята — «королевская» привычка заразила любовницу. Лета, как всегда, все слышала, но не говорила — безмолвие с редкими проблесками сознания началось семь лет назад. Донна отметила, что уже не помнит ни настоящего голоса Леты, ни цвета ее глаз и волос. «Вот она, исцеляющая любовь Короля, — зло подумала Белладонна. — Ослепляет, обездвиживает, лишает голоса и мыслей. Подходящая партия для самоуверенного мерзавца». Лета перестала узнавать друзей, она медленно лишалась рассудка и с каждым днем падала в безмолвие все глубже. Только приказ заставил ее произнести три слова: — Да, Мой Король. Такой ответ Майриора не устроил. — Подробнее. — Жители уничтожены, — сказала Лета. − Ни одного эльфа вы не встретите от горной гряды Мийэрдина до пролива, — и, помолчав, она добавила: — Надо ли убивать других, Мой Король? — Нет. «Как жаль, что я душевно слепа, — подумала Белладонна. — Хотелось бы узнать, мучает ли тебя совесть. Я могу понять, почему ты убил его и армию — из ненависти; почему же продолжаешь мучить ее, если любишь, как говорил?» Майриор встал. — Я рассчитываю на тебя, Донна. Когда поправишься, начинай выполнять свои обязанности. Леонард слишком туп, чтобы делать их за тебя вечно. Надеюсь, ты поняла, что я говорил про лишние эмоции и чувства? «Поняла даже больше, чем ты хотел сказать», — подумала Белладонна, после чего прикрыла веки в знак согласия. Майриор подошел к Лете и вытер краем манжета пятно с ее щеки. Та не шелохнулась. Больше всего она напоминала статую из Каалем-сум, которые пару недель назад испугали Донну своим монументальным величием. Майриор стер следующее пятно. На секунду в глазах Валетты мелькнуло что-то вроде узнавания, но «нечто» исчезло слишком быстро. Прежняя летняя девушка ушла следом, оставив Белладонну недоумевать: неужели он не видел очевидного? Пугающие метаморфозы. Майриор, не поворачиваясь, сказал: — Тогда полагаюсь на твое хладнокровие. Мне ни к чему новые катастрофы в Синаане. Если же случится наоборот… думаю, ты вспомнишь, кому обязана жизнью и что Римма — его дочь. Лета прекратила изучать стену впереди и строго взглянула на Донну: — Она хочет навредить Моей Девочке? — Нет, что ты. Нет, конечно нет. С Рэм все будет хорошо. — Белладонна снова закрыла глаза, заметив, что рука Майриора по-хозяйски опустилась на талию Леты. Смотреть на подобное было выше ее сил. После некоторой паузы она услышала: — Пошли наверх. Я устал. «Что это значит? — с тревогой думала Белладонна. — Хладнокровие… Что-то случилось? И при чем здесь Римма?» Звон в ушах подсказал, что Майриор и Лета ушли. Они оставили ее одну. Не самый лучший расклад для вырванной из лап смерти. Белладонна попыталась встать. Тело сразу отозвалось болью, но Донна не собиралась ей подчиняться. Сжав зубы, она поднималась на руках. Ноги казались чем-то лишним, чужеродным. Донна вспомнила, что лишилась в лаве половины тела. Она воссоздана Майриором, и ноги не слушаются именно по этой причине. Скорее всего, пройдет не один день, прежде чем Белладонна победит себя. А пока… пока нужно лишь сесть. С большим трудом Белладонна сделала это и, пытаясь отдышаться, откинулась на подушку. Ее била дрожь. Словно две маленькие звезды поселились у нее в ногах, они ослепили, стоило их потревожить. Кажется, пару раз она лишилась сознания, поддавшись боли-явлению. Крошечные электрические заряды плясали у нее в костях и голове, но постепенно затухали. Если она выдержала агонию, то выдержит и ее подобие, верно? Белладонна кинула взгляд в окно. Застывшая на небе луна насмешливо улыбалась. — Я выдержу, — пообещала ей Донна и вновь поддалась размышлениям. Что произошло, где произошло, почему упомянули Римму и саму Белладонну… Это тревожило; фигура Майриора выступала среди этих вопросов неким ключом. Он бросил на погибель армию Синааны, отдал приказ избавиться от Ситри и убил Валентайна (о последнем не хотелось думать, будто отрицание могло его воскресить). Он играл с чужими жизнями. С холодным интересом следил за сумасшествием Леты и Вейни, точно кукловод или ученый, поставивший эксперимент. Сложив все детали, Белладонна поняла: служить Королю она больше не могла. Это противоречило ее ценностям. — Что мне делать? Она не могла оставить все как есть. Не могла. И, кроме того, не могла больше беспрекословно подчиняться. Белладонна бездумно перевела взгляд на свою руку. Перевернула ладонь. Кожу на ней обожгла подаренная Валентайном лаванда. Красивый цветок, приносящий боль… принесший боль ей спустя много веков — Донна успела забыть, что это значит. Лаванда оставила темные пятна на коже. Некоторое время Белладонна изучала их. Наверное, та боль стала предупреждением, которое она не поняла. Лаванда — подсказкой. Пятна — знаком. Пламя черными зернами зависло над ними. Эйа говорила, что оно, украденное из Переменчивого мира, стало ценой жизни Вердэйна Аустен. Майриор предупреждал, что пламя чрезвычайно опасно, и советовал не использовать в больших количествах. Долгое время Белладонна исполняла приказ — дар оказался практически не изучен ею. Может, на это и рассчитывали… рассчитывали, что самый послушный Клинок не откроет ящик Пандоры. От принятия заведомого неправильного решения ее спас стук в дверь. — Леди Белладонна? В комнату вошли двое: молодой мужчина и юная девушка, чем-то похожие друг на друга. Бетельгейз Чарингхолле-Десенто, законный наследник Мосант и принц империи, из храма которой был взят призрачный огонь. Просто Бетти, сын Майриора и миледи Сиенны. Надежда последней на будущее. Белладонна любила его, как собственного ребенка. По ее мнению, Бетельгейз вел себя старше и мудрее отца. Зеленые, но тоже светящиеся глаза Риммы смотрели на Белладонну с опаской. Тонкая, изящная, стремящаяся вперед. Шестнадцать лет было девочке — она до сих пор напоминала ребенка. Светлые волосы спускались к загорелым плечам, только одна прядь, обожженная молнией, выбивалась из прически. Белладонна вспомнила отчет Архоя, прозвучавший пятнадцатого числа месяца Альдебарана: Йонсу Ливэйг нашла в снегу золотой локон и сбежала с ним, предварительно изуродовав бедного оборотня апейроном. Что такое апейрон, Донна знала не понаслышке, ведь именно Йонсу когда-то лишила ее руки. — Аль не хочет приходить, — мгновенно выдала сводную сестру Римма, подбегая к кровати. — С вами все хорошо? — Бетти, наоборот, подошел тихо, спокойно. Сколько раз она просила обращаться на «ты»! Однако сейчас было не время об этом напоминать. — Да. — Мне кажется, вы говорите неправду, леди Белладонна, — произнес принц, садясь рядом. — Отец совсем не передал вам сил. Жемчужный свет залил глаза Белладонны. Тепло ласкало ее, давало силы. К жемчугу присоединился тонкий шепот Риммы. Кровь внебрачной дочери Майриора Десенто носила в себе лишь отголоски серебра. Сила Бетельгейза была неукротима, как весенний поток горных вод. — Ох, прекратите, — попросила Белладонна. На миг она даже почувствовала себя живой. — Таким количеством можно воскресить пару человек, а вы тратите свет на меня. Донна вновь привстала на локтях — боль заворчала где-то в коленях и сразу же утихла. Попытка пошевелить ногами, впрочем, не увенчалась успехом. Механическая рука слушалась слабо, скрипела от напряжения, шрам на лице мешался. Белладонна до сих пор не могла привыкнуть к тому факту, что глаз всего один. Здоровая рука невольно коснулась скулы и, следом, пустой глазницы. — Я мог бы вылечить, — сказал Бетти. — Нет, — окончательно придя в себя, ответила Белладонна. Шрам стал вирой за глупость. — Лучше помоги встать. Мне нужно домой, в Оссатурлэм. Ее посетило странное ощущение тревоги, стоило в воздухе раздаться названию города. Бетельгейз прокашлялся и выжидающе посмотрел на сестру. Римма сидела ровно, точно аршин проглотила. На лице ее застыло то самое мразотное выражение, с которым Майриор пытался признавать ошибки. — Что-нибудь скажешь или нет? — непривычно строго обратился к ней Бетти, когда молчание начало становиться смешным. Римма выпятила подбородок. — Бессовестная, мне стыдно за тебя. Не знал, что ты настолько труслива, что не можешь извиниться. — За что извиниться? — настороженно переспросила Белладонна. Римма картинно сморщилась, будто приготовилась реветь. Аудиторию для представления она выбрала явно неподходящую: Донна не выносила истерики, а Бетельгейз, благодаря матери и дяде, сносил их стоически. Слезы не тронули никого из них. — Если ты плачешь, то почему в ауре безмятежность? — спросил Бетти, на его коже начали выступать темные пятна. — Никто не собирается тебя жалеть. Ты можешь закатывать истерики перед папой, но никак не перед нами. Это бесчеловечно. Подумай, сколько жизней ты унесла. Они были такими же людьми, как ты! Такими же живыми людьми! Достижения отца — не твоя заслуга, не смей хвастаться ими. Им было больно, понимаешь? Тебе дана сила от рождения, но не для того, чтобы так ее применять. Убивать можно только врагов, когда это грозит чьей-то жизни. Все эти люди считали тебя принцессой, их будущей защитницей. И что ты сделала? Ты даже не понимаешь, что сделала! Мне стыдно иметь такую сестру. Уходи. Видеть тебя не могу! Римма покраснела, как флаг синнэ Гифтгарда, и, заливаясь слезами, сорвалась с места. Ее каблучки звенели громко. Продолжая реветь, она бросилась в коридор, где столкнулась с Леонардом. Старик чудом успел отскочить, держа поднос. Расплескался только чай. Белладонне показалось, что ее душа покрылась каменной испариной. Обвинений Бетельгейза было достаточно, чтобы все понять. Включая слова Майриора. — Положи поднос на тумбу, Лео, — словно со стороны услышала Донна свой голос. Он звучал тихо. Новость оглушила ее. Майриор знал, но не сказал ни слова о случившемся. Предпочел предупредить, что будет, если Белладонна рискнет отомстить и тронет Римму. Это стало последней каплей, выдержать которую она уже не смогла. «Уйти? Это не выход, — мысли перекатывались в голове, точно тяжелые камни. — Я в ответе за свой народ. Так говорил Валентайн, и он прав. Война? Что изменят новые жертвы? Ничего. Что я должна сделать? Забыть? Я не смогу забыть».***
Веранды ее дома в Абэнорде выходили на реку. Стикс нес свои воды на юг, в залив Теней. Река бесшумно спускалась с гор и текла по равнине. Много лет назад жители Оссатуры создали каменную набережную для своей одинокой королевы, разбили сады. Яркие цветы — алые, сиреневые, синие, карминно-красные, оранжевые, искристо-голубые, — не имели запаха. Белладонна шла по этим мертвым садам без удовольствия. Лепестки, нежные, она это знала, касались бесчувственных ног. До рук, толкающих колеса инвалидной коляски, цветы не доставали. Сады сменились набережной, набережная — мостом, за мостом, среди праха, ее ждала стена. Осиротевшая Оссатура была тиха, как земли забвения. Рыцари скрывались в долине Нойры, жители спрятались в охладевших переходах бывшего царства Ситри. Белладонна осталась наедине со своей болью. Валентайна похоронили там же, где было найдено тело — на склоне гор, около Палаис-иссе. Белый мраморный гроб украсил холодные северные земли. Белладонна не смогла заставить себя прийти к могиле. Она слышала, что тысячи жителей Мосант пришли к телу в знак почтения, как когда-то их предки приходили к могиле его отца, Вердэйна. Говорили, что Валентайн погиб настоящим рыцарем. Белладонна не видела более смысла в «рыцарской смерти». Исход один. Обожженная бездной, она это знала. Тело Ситри осталось ненайденным. По ней не пели панихид. Белладонна гуляла по садам, вспоминая прошлое и не задерживаясь в настоящем. Настоящее женщину волновало мало. Валентайна больше нет. Синаана в безопасности, война прекратилась. Очередная глупая война. Донна подошла к самой границе своих владений. Там стояла стена, отделявшая Оссатуру от владений других Клинков. Земли Эллионы пустовали; устье Селирьеры скрывалось в облаке пепла и тумана. Пустая, бесплодная земля, как душа Валетты Инколоре. На ней нет ничего и не будет расти никогда. Уже иссохли и стали пылью и морским песком большинство земель Мосант. Скоро воды уйдут в небытие, избавляясь от яда жизни. Слуги Майриора покинут этот мир и начнут покорять Чарингхолл. Новое солнце осветит Мосант. Так обещал Майриор. Майриор, обещавший бессмертие Валентайну (о Ситри и других Белладонна уже не вспоминала) и отобравший его. Слова не значили ничего. Пустые обещания. — Ты лгал нам, — прошептала Белладонна. Рука коснулась трона, стоявшего рядом, у самого края стены. Валентайн сидел здесь иногда, поглощенный мыслями о западе. Он строил планы, которым было не суждено сбыться. Майриор разрушил их, разрушил и жизнь Валентайна. О своей она даже не думала. — Неужели вы оставите все так, моя королева? — раздался шепот у уха. Белладонна чуть повернула голову в сторону Леонарда. Старик стоял, опираясь коленом на холодный пол стены, выложенный матовым базальтом, у ее ног, приклонив голову. Леонард был во много раз старше ее… — Что я могу сделать? — с некоторым безразличием произнесла она, снова переводя взгляд на трон. Обожженные кости черепа чернели, контрастируя с чисто-белой кожей другой стороны лица. Красота Белладонны не ушла: она стала другой, более яркой, более опасной. Швеи Оссатурлэма по просьбе госпожи готовили ей маску. — Что можно сделать в инвалидном кресле, — продолжила она, смотря вдаль. — Ты несешь меня на руках к обеденному столу, а Френ моет в ванне. Я не различаю сладкого и соленого. Ноги не слушаются, второй глаз начинает слепнуть. Это не то, что я ждала от жизни, но оно есть, Лео. Глупо это не признавать. Я знаю, что ты хочешь от меня, и говорю — нет. Я не хочу новых жертв. Я не хочу новой войны, в которой никого не смогу защитить, только наблюдать с этого, — Белладонна с ненавистью взглянула на коляску, — постамента. — Она начнется без вас, миледи. Вопрос в том, кто возглавит восставших. Синаана не слепа. Люди видят, кто на самом деле борется за величие королевства. Битва при Анлосе заставила их задуматься. Огонь Оссатуры — решиться. Это не в вашей сущности, миледи. Вы не отвернетесь, я знаю. Моя госпожа всегда была тверда и объективна. Стремилась к справедливости. Поэтому мы любим вас и называем королевой. Спросите себя: вы заслужили то, что случилось? Заслужили ли мы? Подумайте об этом. Никто, кроме вас, не приведет Синаану к победе. Белладонна сжала руку, обожженную лавандой. Пламя заплясало у нее на ногтях. Обручальное кольцо, подаренное Валентайном, Майриор расплавил прямо на ее пальце, оставив малозаметный шрам. Вспомнив об этом, о всех иных причинах, назревших за годы служения, Донна кинула озлобленный взгляд на небо. Где-то там, за тучами, пряталась надоедливая луна. Такая же надоедливая, как ее мертвые бесполезные ноги. — Что ж, Лео, — негромко сказала Белладонна. — Мне нужно к кузнецу, и поскорее.