Эклектика

Последняя эра Черной империи, Верховный чаоситт, принц Альбиус Чарингхолле

      Что такое обещание?       Просто слова, сказанные не вовремя и не к месту.       Что такое долг?       Внутреннее убеждение в благородстве стремления.       Альбиус Чарингхолле никогда не связывал себя обещаниями и клятвами, предпочитая жить вне рамок случайных слов, но долг — это нечто другое, священное и чистое, нашептанное самой богиней-созидательницей. Долг — то, что помогает держать волю в узде. Младший сын второго в очереди на престол всегда был в тени. Он мог сколько угодно улыбаться на балах, очаровывая девушек: взоры отцов были обращены на старшего. Браки в мире богини-созидательницы испокон веков заключались по холодному расчету. Альбиус знал, что дорогу к трону очистит лишь мечом; это знали все, и потому Альбиус Чарингхолле, несмотря на возраст, остался одинок. Сделав брата императором, он показал, что не нуждается в короне. К трону прилагались обязанности, которые Альбиус не переносил. Отцы окончательно отвернулись от него. Последнее время Альбиус не появлялся в замке, отдавая себя на бесконечной войне на границе. Увеселения, любовь, семья прошли мимо него вместе с третью жизни. Часы храма Тьмы отмерили Альбиусу уже пятьдесят тысяч песчинок. Он провел их в ожидании.       Оставшись в одиночестве, Альбиус нашел отдушину в военной карьере. Он не привык отступать. Принц шел к своей цели, то перепрыгивая через препятствия, то обходя их, то идя напролом. В прошлом году Альбиус стал Верховным чаоситтом и получил из рук брата-короля клинок Тени Императора.       «И… все? — подумал Альби на торжестве. — Перспектив больше нет?»       Он мог бы вырвать трон, но не стал этого делать. Он ушел в тень окончательно и правил из нее. Единственным, о чем шептал долг и что жаждала черная душа, осталось будущее Чарингхолла. Будущее, которое переставало быть черным по глупости самого близкого человека в мире.       Сиенна Чарингхолле, запутавшаяся в сетях мерзкого бастарда.       Альбиус направлялся именно к сестре.       Он с победоносной улыбкой шел по коридору, не обращая внимания на редких придворных. Улыбка прилепилась еще в детстве, когда «играть» с людьми можно было безнаказанно. Альбиус считался самым некрасивым из троих детей, зная это, мальчик еще в детстве решил брать харизмой. И брат, и сестра родились копиями отца. Только Альби перенял от матери багряно-огненные локоны и нежные черты лица. Он отличался и не в лучшую сторону. Первое время мать, Черсанна, была раздосадована. Потом же сказала: «Чаосин наградила тебя обаянием за уродство».       Главный дворец Империи, к счастью, пустовал. Сегодня отмечали День плача. Самые достойные владельцы короны, в числе которых был отец, Бетальриус, вспоминались на центральной площади. Главный жрец рассказывал о деяниях ушедших императоров под стенания толпы, собравшейся у храма Тьмы. Ни Альбиус, ни Риввериус, ни его жена, Шэстелианна, ни Сиенна не приняли участия в празднике, ведь каждый сыграл свою роль в последнем перевороте. Клинки младшего брата окутались отцовской кровью, совесть старшего обагрилась лживыми обвинениями в адрес слуг, а души дам — молчанием. Никто из них не рискнул осквернить храм Тьмы своим присутствием. Альбиус не без оснований полагал, что богиня-созидательница поразит его обрывом матрицы. На празднование полагалось приходить в закрытых одеждах и вуали, поэтому все четверо пренебрегли приглашением главного жреца, послав вместо себя слуг. Дым закрывал лицо, никто не должен был догадаться об обмане.       Риввериус отправился во дворец, построенный в честь свадьбы с Шэстелианной, к детям. Сама Шэстель, как ее звали близкие, заперлась в покоях. Лучшего дня могло не представиться — Альбиус и Сиенна отправились за братом. Сестра уничтожила брачный дворец обрывом матрицы, Альби сбросил Риввериуса в образовавшуюся бездну. Свидетелей не оказалось. Альбиус, не пожалев времени, удостоверился в этом. Император и его семья канули в небытие. «Чаосин наказала убийцу в день плача», — скажут потом.       Сиенна, уничтожив дворец, скрылась и оставила младшего брата одного разбираться со старшим. Альби полагал, что сестра, после их ссоры, вернулась к себе. Сиенну ждало разочарование — Шэстелианна не последовала за мужем. Сестра по какой-то причине надеялась, что корона перейдет к Альбиусу. Корона же перейдет к вдове.       Альбиус торопливо поднимался по клочкам тумана вверх, к этажам, на которых располагались апартаменты последних Чарингхолле. Придворные встречались все реже и вскоре совсем пропали. Многим простолюдинам было попросту запрещено появляться в этой части дворца. Роскошь сменялась на величественную скромность. Исчезли дымки богатств и украшений, осталась тьма. Одна лишь одежда Альбиуса Чарингхолле не содержала теней черного. Он был в привычном и любимом фиолетовом камзоле, накинутым на пурпурно-красную рубашку с кружевами у ворота и манжет.       Лестница привела его к этажу славы, за которым начинались женские апартаменты. Придворных принц более не встречал.       Дым коридора свернул направо, к покоям сестры. Оглянувшись, Альби убедился, что за ним никто не следит. Их встречи с сестрой всегда опасны, но сегодняшняя опасна вдвойне, ведь вместе они сместили очередного императора. Принц не желал добавлять к своему списку еще одну смерть. Клинок тени, меч главного чаоситта, висел на поясе. Он был готов пролить кровь, в отличие от хозяина. Альби хотелось сдержать революцию мирным путем. Он уповал на силу слов.       Перед туманной завесой двери Альбиус задумался. Что сказать? Правду? Или в очередной раз ее умолчать?       Ничего не решив, Альбиус Чарингхолле шагнул в завесу и оказался в спальне сестры. Он зашел как раз в тот момент, когда Сиенна исчезала в межпространстве. Черная дыра кружилась по полу, распространяя пурпурные искры. Фигура Сиенны растворилась в них, и проход в другой мир исчез. Туман встал на место зияющей раны матрицы.       Проклятие!       Альбиус выругался. Он опоздал. Пока Сиенна в Чарингхолле, в мире, называемом Мосант, проходили года. Века, прожитые в светлом мире, равнялись дням темного. Опоздал. Сестра ушла. Он даже не успел окликнуть Сиенну.       Что делать?       — Снова…       Альбиус запечатал дверь спальни. Он был раздосадован донельзя. Как в отсутствие сестры исправить случившееся? И сколько оно продлится? Проклятье! Ему придется принимать самостоятельные решения, которые позже Сиенне не придутся по душе. Они никогда не приходят ей по душе. Хватило же у нее ума исчезнуть в такой момент! И, главное, зачем? К чему такая срочность? Альбиус оглядел спальню принцессы.       Воздух пах храмовым дурманом, призрачно-голубоватые огоньки прятались по углам комнаты. Альби насторожился, но мысли о священном пламени отбросил. Слух ловил назойливое жужжание. Пройдя пару шагов, принц остановился. Темнота, за которой скрывалась большая часть спальни, его не прельстила. Интуиция приказала остановиться. Альбиус предчувствовал что-то, что откроет одну из старых тайн.       Столб дыма, который в другом мире назвали бы кроватью, стоял справа, напротив зеркального сгустка. Грани показали отрешенное лицо Альби — он развеял отражение рукой. Воздух перед зеркалом пестрел от туманных флаконов. Чарингхолльцы принимали пищу, вдыхая ее. Альбиус видел любимые яства сестры: ночную свежесть, эссенцию криков и аромат бала. Редкие запахи для истинных гурманов. Над флаконами висели многочисленные украшения, многие он видел не раз, в некоторых с удивлением признавал врученные им же давным-давно. В юности он одаривал принцессу — по душевной щедрости и безобразной традиции.       Долг велел жениться на Сиенне Чарингхолле, но и она, и он презрели желания предков. Альбиус однажды посетил молитвенный уголок во дворце, чтобы высказать богине свои проклятия на род. Драгоценная кровь? Тени благодати прошлого, которыми не хотелось делиться? Что за вздор?       Альбиус часто думал: а чего желает Чаосин? Мягкости? Доброты? Жестокости, безжалостности, о которых твердил девиз семьи? Богиня отвернулась от Империи, глупо отрицать обратное. Не потому что ли, что их род измельчал несмотря на омерзительные правила? Альбиус знал историю семьи. Члены Чарингхолле погрязли в пороках. Убивали своих же, мучили, связывали души с близкими родственниками. Убивал и он, Альби, но не для себя, не потому что желала душа. Дед? Из-за него Империя встала на краю обрыва. Он совершенно сошел с ума. Керланна, бабушка, была глупа и погубила бы страну окончательно. Отец? Альбиус со стыдом мог признать, что испытал глубочайшее удовлетворение от несказанной вслух просьбы сестры. Риввериус? Ради Империи он очернил кровью клинки еще раз.       Альбиус вновь окинул взглядом молчаливую гармонию у зеркала. Что-то не давало покоя, чувствовалось чужеродным, лишним, враждебным. Флаконы, ожерелья, серьги, ленты, диадемы… Принц, повинуясь интуиции, вытянул руку. Пальцы словили вибрацию воздуха.       — Неужели она что-то принесла из его мира… — произнес Альби в пустоту. Чаосин предоставила ему шанс все понять.       Перед глазами возник образ украшения, которое Сиенна как-то вдела в волосы на бал. Сестра назвала его «цветами». Оттенок украшения был столь необычен… Тогда Альбиус не понял, что увиденное является гостем другого мира. Никто не понял. Все приняли рыжие цветы за очередную редкую заколку принцессы. Больше Сиенна их не надевала, и о цветах забыли. Альбиус понял истинную природу украшения только сейчас.       Пальцы манило влево — принц наклонился над флаконами. Душа уловила едва слышное жужжание, которое Альбиус прежде слышал у разрывов матрицы. Глаза скользили по флаконам, но ничего не находили. Тогда Альби отодвинул в сторону ворох призрачных лент.       — Кто же прячет тайны в таком месте, — покачал он головой, увидев искомое. Альби считал сестру относительно умной, однако вещи были спрятаны столь безыскусно, что он усомнился в обоснованности мнения.       Под лентами скрывалась шкатулка из духа скал черных планет, на которую Сиенна не повесила замок. Неужели настолько верила в собственное величие и власть? Думала, никто не заглянет в спальню принцессы Чарингхолла? Никто не отодвинет ленты? Или уходила в спешке? Альбиус не знал. Ларец взмыл в воздух, управляемый движением негнущихся пальцев, и открылся.       Первым, что он увидел, стал иссушенный пепел рыжих цветов, связанных ледяным дымом для сохранности. Не только они хранились в шкатулке. Альбиус заметил по меньшей мере семь подобных бутонов. Яркость их заставляла слезиться глаза. Прикоснуться к находкам принц не решился. Кто бы мог подумать, что сестра столь сентиментальна?       Однако не только цветы хранились в шкатулке. Странные обрезки твердой материи выскользнули из хранилища — воздух комнаты застонал, затрещал, будто чужеродная материя причиняла боль миру. На них Альбиус с удивление заметил изображения… людей? С жадностью он вгляделся в черты первого, кто оказался на обрезке. Бетельгейз. Как думал Альби, единственный ребенок сестры. Он ошибся: на следующем обрезке Альбиус ясно видел практически идеальную принцессу, маленькую Сиенну. Он не стал долго рассматривать племянницу — из шкатулки выскользнуло новое лицо.       Третье изображение заставило стиснуть зубы. Альбиус никогда не видел Майриора, но ненавидел с истинно чарингхолльской страстью. Этот обрезок не двигался, мужчина на нем застыл. Альби тщетно пытался понять, за что сестра полюбила этого бастарда. Ни одной красивой черты! Странные глаза отвратительного цвета, блеклость… Разочарованный Альбиус взмахом руки приказал обрезкам вернуться на место. Шкатулка опустилась к флаконам. Принц уже не был рад, что влез в тайны сестры.       Сиенна преступила через волю Чаосин. Соединила судьбу с полубожком из другого мира. Альбиус многое слышал о нем. Счастливая Сиенна рассказывала обо всем: о том, как случайно оказалась в мире, где встретила «Майри» мальчиком, как Чаосин познакомила их в своих чертогах. При упоминании о богине-созидательнице Альбиус даже позволил себе крамольную мысль о предательстве. Как Чаосин могла допустить подобное? А Бетельгейз… Альбиус вспомнил, сколько раз сестра просила дать обещание, что он откажется от трона в пользу племянника. Вдвоем они методично обрубали «лишние» ветви семейного древа, чтобы оказаться в такой ситуации. Изначально Сиенна настаивала, чтобы трон достался ей и так называемому супругу. В этом вопросе Альбиус был непреклонен. Майриор прикоснется к трону только в одном случае — если того захочет Владычица. Бетельгейз чарингхоллец хотя бы наполовину…       Теперь оказалось, что Сиенна создала и светлую дочь.       Альбиус понимал, что еще одна новость подобного рода, и униженная Империя развалится на части, похоронив под обломками все деяния предков. Война, революция, конец рода. Все шло к неминуемому краху — виной половины бедствий можно считать его, Альбиуса. Не уследил, не уберег, позволил сестре лишнее. Альбиус корил себя за мягкость и уступчивость, с которой обращался с Сиенной. Был бы он таким, каким желал видеть сына Бетальриус! Пожалуй, едва ли не в первый раз в жизни Альбиус ругал себя за характер. До того он им только гордился.       Принц вышел из спальни сестры, даже не потрудившись узнать, есть ли кто в коридоре. Заметили ли его? Альбиус чувствовал, что мнение придворных ему становится глубоко безразличным. Как они могут волновать в такие моменты! Сожаление. Обида. Злость. Ненависть. Оскорбление. Страх. Альбиус переживал их по очереди и думал о будущем.       В Чарингхолле нет места для света. Они счастливо живут в тени, наслаждаются вечной ночью. Альбиус не мог допустить, чтобы в их одинокий в стремлениях мир ворвались лучи Ожерелья миров.       Долг и вера соединялись в глазах Альбиуса. Он не принимал религию, обвинял в искажении заветов богини-созидательницы. Принц старался не посещать храм Тьмы, в то время как Сиенна посещала святилище едва ли не каждый день. В тот единственный раз, когда Альбиус решил встать в молитвенный угол, ему хотелось почувствовать атмосферу, в котором открывала душу сестра. Сиенну он видел насквозь. Увиденное не нравилось: сестра с рождения отличалась бунтарством, которое не к лицу женщине. Был ли виноват храм — кто знает?       А Шэстелианна… Шэстель другая. Мягкая, обходительная, под ее каблуком даже находиться приятно. Она — не Чарингхолле. Может, и Альби не родился Чарингхолле. Сиенна часто говорила, что он другой, не похож на членов семьи.       Шэстелианна… Альбиус знал ее с детства: они часто виделись вместе на балах и торжествах и даже какое-то время дружили, ровно в той мере, в которой позволяли родители. Юная Шэстель приходилась ему четвероюродной сестрой; возможно, им бы дали заключить брак, если бы не желание отца девушки приблизиться к трону вплотную. Бетальриус тоже стремился в власти. Шэстель стала женой брата. Альбиус наблюдал, как хрупкая малышка становится не менее хрупкой женщиной, нацепившей маску на лицо, чтобы стать настоящей Чарингхолле. Стала в глазах всех, кроме Альби. Шэстель соединила судьбу с Риввериусом и родила четверых детей, которых Альби долгое время предпочитал не знать по именам.       Сейчас он не знал никого другого, кто мог бы выслушать и помочь найти решение. Поступки Сиенны прямо угрожали благополучию Чарингхолла. Кто теперь правит им?       Спальня новоявленной императрицы находилась через два этажа от апартаментов Сиенны. Лестница и коридоры совсем пустовали. Впрочем, Альбиус был настолько поглощен мыслями, что редко смотрел по сторонам. Его даже могли заметить. Н сегодня было все равно.       Тысячи, сотни тысяч планет — сосредоточий тумана, — застыли в беззвездном пространстве. Многие из них принадлежали Империи, за другие продолжала идти война. Чарингхолл, как чума, захватывал планету за планетой до тех пор, пока не появились те, кто неожиданно дал отпор. Эти игры длились на протяжении всего существования рода. Война заходила в очередной тупик, когда появилась новая напасть. Чарингхолл столкнулся с новой, жуткой силой — богиней Иридией.       Императорская семья знала о других богах. Легенды передавались от жрецов к юным наследникам. Альбиус помнил, какое неизгладимое впечатление произвел на него миф об Аргенто, поражающей и сжигающей светом, и об Астате, верховном божестве. Чаосин не скрывала своего положения: богиня-созидательница чуть больше чем вечность находилась в опале. Она отреклась от других богов Ожерелья, создала мир без света и отказывалась кому-либо подчиняться. Чаосин нарушала заветы вечных залов. Астат, верховный, невзлюбил Чаосин, однако сам не нападал. Вместо него в матрицу мира пыталась прорваться Иридия, вольная богиня, не имеющая мира. Война за планеты столкнула чарингхолльцев с ней.       Пару раз Альбиус видел Иридию и едва не ослеп. Богиня изучала чуждый Чарингхоллу свет, который прежде Альби видел только у племянника. Иридия светилась ярче Бетельгейза. Впрочем… Мужчина или женщина? Альбиус видел Иридию в обеих ипостасях. Одно оставалось неизменным: дорожка смешения диких оттенков, остававшаяся за богиней, чуждое им излучение, которого не должно быть в мире Чаосин. Часть из цветов Альбиус встречал, некоторые видел в Чарингхолле, но подавляющее большинство поражало воображение и внушало страх.       Страшная угроза повисла над Империей. Альбиус, зная обо всем, усугубил ситуацию убийством правителя. Сиенна родила двух светлых небесных детей, которые растворят мрак родины. Альби понимал, что необходимо в кратчайшие сроки вернуть стабильность в дела короны. Он принял решение. Ему было необходимо поговорить с Шэстель. Он буквально бежал по туманному коридору к спальне горячо любимой женщины, которой причинил сегодня невообразимую боль. Лишь бы не опоздать и тут!       Альбиус прошел сквозь завесу двери без проблем. Роль Тени Императора позволяла взламывать любые замки.       Вдова стояла у будуара и вдыхала особо пикантные запахи плоти и жара вулканов, напитываясь силами. Шэстель была обращена спиной к вошедшему. На ней, как влитое, сидело платье из алых южных облаков. Светлые волосы, признак простолюдинки, служанки завязали в узел и украсили чернильным небом столицы. Стражи принц не заметил.       — Моя госпожа, — окликнул Альбиус. Шэстель отложила флаконы с пищей.       Альбиус был уверен, что о «трагедии» не слышал никто. Едва ли Сиенна посещала ту, что горячо ненавидела и считала погибшей.       — Ты вдова.       Два слова. Альбиус ожидал гнева, хоть какого-то эмоционального отклика, однако новоявленная императрица осталась спокойной. Будто не слышала вовсе сказанных слов.       — Риввериус сорвался с обрыва, — продолжил Альбиус. — Бал’яра сбросил его и упал следом. Тело не нашли. Император… пропал. Я видел, как он пал — Риввериус не может остаться живым.       Ни слова лжи не прозвучало в его речи! Альбиус научился врать, выживая в грызне семьи. Чаосин не переносила неправды в устах своих потомков. Принц не лгал, а обходил истину столь искусно, что его слова все же можно было приравнять ко лжи. Однако богиня-созидательница до сих пор не назначила наказания. Видимо, ее устраивали речи Альбиуса.       — Ты императрица, Шэстелианна, — добавил принц и чуть склонился в знак признания власти. Новоявленная богиня не повернулась и продолжила стоять в молчании.       — У тебя хватило наглости прийти ко мне? — наконец сказала Шэстель. Голос ее по гулкости не уступал голосу Сиенны. Дымные слезы, которые, Альби был уверен, появились на лице, лишь добавили бархатных ноток в звучание. В отличие от матери принца, к скорби Альби, Шэстелианна любила мужа. По-своему, в рамках традиций Империи. Сиенна говорила, что в Чарингхолле нет любви, а Альбиус полагал, что сестра ошибается. Ведь он сам любил.       — Хватило сострадания. Я соболезную, Шэстель, — мягко произнес Альбиус в ответ на очевидное обвинение. Вдова не глупа.       — Соболезнуешь? Свет порази Чарингхолл, только в этой семье могут заявиться с такими словами после убийства!       «Она знала? Или догадалась?»       — Я соболезную не по этой причине, — Альбиус начал юлить, однако снова не выходил за грани правды. — Ты прекрасно знаешь, какие отношения у меня были с братом. Я рад его смерти, не стану скрывать. Он был слаб и не понимал, что делает. События на границах тому доказательством. Но ты… трон перешел к тебе — уверен, некоторые недовольны. Аристократия не любит вдов.       Альбиус невольно вспомнил мать и бабушку. Обе лишились жизни от удара его меча. Из троих детей, поражающих алчностью, грехи на душу брал только второй. Сегодня Сиенна нарушила привычный ход вещей, избавившись от племянников.       — Наши дети… — начала было Шэстель и вдруг обернулась. Нет, на лице Альбиус не заметил ни слезинки. Он видел маску, за которой бурлили чувства. Маленький рот приоткрылся, крылья носа раздувались. Шэстелианна никогда не считалась красавицей. В детстве другие дети дразнили ее, а принц Альбиус грозил негодяям первым мечом.       — Они погибли. Матрица уничтожила замок. Я соболезную твоей утрате. Видимо, такова воля Чаосин — видеть тебя на троне.       — Чаосин! — вскричала женщина. — Чаосин?! Или Сиенна? Или твоя?! Я знаю, я видела, что она делает с матрицей! Чаосин никогда не убивает, не прикрывайтесь ею! Это твоя сестра! Никто, кроме нее, не может… — голос задрожал.       — Ее нет в Чарингхолле, — тихо, но настойчиво отрезал Альбиус. — Она ушла.       — Ах, ушла. — Принц не мог смотреть на Шэстель. — Снова к своим блистательным коридорам и залам? Когда Чаосин закроет для нее проход? Можешь не оправдывать сестру. В нашем мире нет места свету. И она хочет заявиться сюда с этим… — Шэстель не произнесла слова, но мысленно Альбиус был с ним согласен. О потерях вдова ничего не говорила — видимо, весть дошла до нее давно. Шэстелианна уже пережила шок и перешла в стадию отчаяния. Сколько прошло времени с тех пор, как она узнала?       — Я не оправдываю сестру. Она поступает совершенно неразумно, не в наших традициях и интересах. Не знаю, что ей руководит. Не знаю, кто взрастил в ней богохульные идеи, — Альбиус взял паузу, выбирая слова. — У нее есть ребенок.       — Она даже имя ребенку дала не наше!       — В честь покойного короля Бетальриуса…       — Бетельгейз! — воскликнула Шэстелианна. Казалось, еще немного, и с ней все же случится истерика на почве ненависти. — Бетельгейз, Альбиус! Такому никогда не быть императором, а она желает этого!       — Меня больше пугает не это.       — Что же?       Альбиус подошел ближе и начал яростно шептать:       — Ты помнишь его? Его свет? Ручаюсь, Иридия шла на него все последние года! Как светоч в нашей кромешной тьме. Он переполнен благодатью Дворца.       Шэстелианна смутилась, нервно скрестила руки.       — Я плохо помню мальчика. Сиенна прятала его.       — Сиенна? Я его прятал.       — Откуда в нем столько света? — Шэстель наклонила голову, отчего светлые локоны рассыпались по плечам. Ее лицо напоминало изображение богини-созидательницы.       — Скорее, от кого.       Альбиус никак не мог решиться. Слишком тяжелый грех, чтобы озвучить его просто так.       — Ты что-то знаешь и не хочешь говорить, — сказала Шэстель обеспокоенно. — Это на тебя не похоже, ты рассказываешь все, мыслям тесно в твоей голове. Не заставляй придумывать ужасное.       — Ты не дошла бы до такой идеи. Я хотел сказать, что отец Бетельгейза — не из нашего мира. Из светлых чертогов.       Маска на лице Шэстелианны окаменела.       — Продолжай, — сухо сказала она.       Альбиус опустил взгляд в пол:       — Я не знаю деталей и предпочту обойтись без тех, что знаю. Сиенна познакомилась с ним перед свадьбой. Под свечением Дворца они скрепили души и родили Бетельгейза. Я знал об этом всегда, но никогда не думал, что проблема настолько серьезна. Наверное, я был глуп и слишком любил ее. Но сегодня… Сиенна опять ушла, ушла сейчас, и мы поссорились перед этим. Если бы ты знала, что она делала с тех времен, как стала вдовой! Она рассказала мне о крохах света, что получала из других миров. Я спросил, для чего, и услышал, что ее семья не выживет в нашей темноте. По мне, это значит, что наша богиня не рада их здесь видеть. И я не рад.       Альбиус выдохнул.       — Буду честен — я бы не пришел, если бы не узнал, что недавно они создали и светлую дочь.       — О богиня-создательница! — выкрикнула Шэстель. — Она плюет на наши законы! Она нарушает волю Чаосин! Ушла… Убила моего мужа, сыновей — и ушла! Как похоже на Сиенну: прятаться, как только назревает опасность! Под крылышко своего… как его зовут?       — Майриор, — сухо ответил Альбиус.       — Майриор, — повторила женщина с отвращением. — И она хотела привести его сюда, да Чаосин не пустила?       — Нет. Сиенна говорила, что не хочет приводить семью во мрак… Хватит! — внезапно крикнул Альбиус. — Я не хочу о нем говорить! Война, Иридия, Шэстель, думай о стране! И о своей жизни! Думаешь, в Империи нет тех, кто не рад тебе?       Род Чарингхолле поредел его стараниями, но оставались те, кто горел желанием завладеть троном. Как ранее всех членов семьи, их не остановят никакие преграды. Такой была Сиенна. Беспринципной, себялюбивой мегерой. Алчной до крайности. В последние горы Альбиус относился к ней с едва скрытой неприязнью. Рождение брата и сестры разделяло десять тысяч песчинок, потому Альбиус слишком хорошо понимал Сиенну. Он видел грехи малютки уже будучи взрослым и понимал причины их возникновения.       — Ближайший мой соперник — ты, — сказала Шэстелианна, возвращая принца в реальность.       Альбиус сжал зубы.       Она считает его соперником, врагом! За сегодняшнюю ночь Альби не слышал новости хуже. Что-то будто надломилось внутри туманного тела, где нечему было ломаться. Маска, за которую он ругал любимую, сама налезла на лицо.        — Я не желаю трона. Никогда не желал и откажусь от него, если придется. Я не Сиенна, к твоему счастью, — кривовато улыбнулся принц. — Обязанности мне не нужны. Все говорят о правах, но забывают об обязанностях. Такова и моя сестра. Я откажусь от короны. Тебе она подходит больше, только не все это понимают. Тебе грозит смерть и довольно явно.       Шэстель пристально смотрела на него. Однако Альбиус не лгал. Сиенна, все же, решила сесть на трон сама вместе с бастардом? Озлобленный Альби не считал, что у нее получится это сделать. Он бы скорее разломал трон, чем позволил случиться такому. Выродки из Ожерелья недостойны правления империей Чарингхолл.       — К чему ты клонишь? — резко спросила Шэстелианна.       — Моя сестра…       — Я знаю твою сестру, ты говорил не о ней! — выкрикнула она. Альбиус не смел ругать за несдержанность женщину, потерявшей в одночасье мужа и четверых детей.       — Ни к чему. Ты не согласишься.       — Женские уловки, — бросила Шэстелианна. — Говори, будь мужчиной и принцем, ты еще не отказался от трона. К тому же лжешь в стремлении. Тебе не хватит духу подписать договор на людях.       — Я не лгу. Я хочу отказаться, если…       — Что — если?       Альбиус с внезапной тоской посмотрел на тоненькую фигурку вдовы. Ничего красивого не было в ней, только душа. Теплота души освещала даже черты лица, которые Сиенна, смеясь и, может даже, ревнуя, называла «низкими». Овальное лицо, светлые волосы — здесь, в Империи, это никогда не ценилось. Даже любимый муж относился к Шэстель с издевкой. Откуда взялась порча в благородном семействе? Помнится, отец Шэстелианны в гневе избавился от матери после рождения дочери. Альбиусу хотелось проткнуть ему и брату живот рапирой каждый раз, когда принц слышал оскорбления в адрес Шэстель.       Лицо любимой расплылось от его тоски.       — Это было давно, — услышал он. — Я жена твоего брата, я его любила, его теперь нет… Нет детей… Я должна уважать память своей семьи, — на этих словах голос ее совсем очерствел. Альбиус мог только догадываться о чувствах потерявшей все Шэстелианны. Если тоску по погибшему мужу принц мог представить — в конце концов, разве не он сам потерял Шэстель? — то дети… О них Альбиус имел самое смутное представление.       — Это отказ? — предательски дрогнувшим голосом спросил он.       Шэстелианна кивнула.        — Прекрасно, — как можно спокойнее произнес Альбиус. — Иного я не ожидал. Раз так — я откажусь от трона в твою пользу при всех.       — Альби…       — Я все решил, как ты. Он не нужен мне. Не нужен, — повторил принц. — Уйду на войну, о которой все забыли, даже ты. Революция на фоне войны — и всем все равно! Иридия пытается уничтожить наш мир, и всем снова все равно. Может, отказом я изменю хоть что-то. Подпишу договор хоть завтра, если ты захочешь.       — Ты можешь отказаться только в пользу Сиенны, — отрешенно заметила Шэстель.       — Свет ее порази, сестра будет счастлива, когда вернется! Она мечтала о троне с детства! И совершенно забыла о том, что велит долг!       Альбиус буквально кричал.       — И мы возвращаемся к тому же. — Шэстель же продолжала быть спокойной. — Мы будем осквернены чужим светом. Все рухнет.       Альбиус с отвращением представил, как Бетельгейз или Майриор явятся в Чарингхолл и покусятся на самое святое, что было в Империи — власть и независимость. «Я могу это допустить? — задался вопросом Альбиус. — Как принц, как верховный чаосит и просто поданный Владычицы? Не мой ли… долг сохранить чистоту тьмы?». Даже если так, он не знал иного способа, кроме как…       — Я мог бы убить, — предложил Альби. — Мне не впервой. Да, Шэстель, перед тобой стоит убийца. Деда, бабку, отца, мать убил я. Не жалею.       Брата Альбиус не назвал. «Почему?» — спросил принц сам себя с укоризной, но произнести недостающее слово не хватило духу.       Шэстелианна опустилась на стул.       — Я знала… Это ведь наша семья, в ней так заведено — убивать своих. Я ее часть, поэтому чувствовала. Сама принимала участие, — она подняла на Альбиуса глаза. — Только не прикрывайся волей Чаосин, имей храбрость признаться хотя бы себе, зачем убивал. Альби… — Шэстель тонко улыбнулась. — Меня-то ты не убьешь после отказа?       — Еще не поздно передумать, — заметил Альбиус, не осознавая, что сказанное им звучит как угроза.       Шэстелианна качнула головой.       — Ты замечательный, правда. Обманываешь через слово, очаровываешь видом. Красив, умен, обходителен. Так самоотвержен. Одно «но» — ты не Риввериус.       — Спасибо, — с сарказмом сказал Альбиус. — Приятно, что минусов нет.       — Юмором Чаосин тебя тоже не обделила.       — Рискну заметить, что ты тоже замечательная.       — И ты действительно убьешь племянника? — резко сменила тему Шэстелианна. — Остальная семья не любила тебя и не уважала, но вы в близких отношениях с сестрой. Тебя не смутят ее чувства?       В этом Альбиус был более чем уверен.       — Я обещал дорогому племяннику, что убью его, если он осмелится вернуться. Нужно только найти подходящий момент, когда он останется один.       Шэстелианна в согласии опустила глаза.       — Свету нет места в нашем мире.       — Да… Что мне сделать с самой Сиенной?       Повисла долгая пауза.       — Верни Сиенну в Чарингхолл, чтобы она ни сделала, забери из иллюзий, — Шэстель вздохнула. — Она — кровь нашей богини. Убийство — одна из наших традиций, и все же династия должна продолжиться. Уходи. Празднование кончилось — слышишь шум? Надеюсь, тебя никто не увидит.       Альбиус Чарингхолле склонился в жесте уважения и отвернулся. «Из дыма — в камень», — подумал он. Отказ обесчувствил сердце.       А потом он понял, что так и не решился сказать, кто убил Риввериуса. Однако было уже поздно. Двери в спальню новой императрицы Чарингхолла закрылись. Альбиус, постояв перед ними пару десятков падений песчинок, начал спускаться к себе. Клинок, напитавшийся крови сегодня, приятно оттягивал бедро.       Мало материального хранили земли Чарингхолла. Корона, скипетр. И меч Тени Императора.