Майриор Дж. Десенто
Майриор открыл глаза. Скулы были сухи; он глядел в потолок, расписанный золотом и серебром, причудливыми растениями и птицами с драгоценными глазами. Птицы солнечными бликами выглядывали из сплетения трав и бутонов, нарисованных кистью, следили за неровными линиями змей, за пирамидами камней. Лепнина по краям закрывала маленький мирок, чтобы прерваться искусственным морем. Гипс-рама складывалась в цветы. «Никак не могу понять, — прилетела ненужная мысль. — Это рококо или барокко? Одно вытекает из другого, и разницы нет, но хочется понять…» Сегодня ночью Майриор порвал балдахин, и теперь тот оборванными лоскутами свисал с каркаса из светлого дерева, открывая простор спальни. Пустые стены, раскрашенные под волну, двигались, обманывая зрение. Безликая комната, заполненная позолотой и лепниной, шуршащими тяжелыми шторами и мрамором. Правая сторона обрывалась в шкафы, ровную вереницу шкафов: платья, туфли, шляпки, украшения. Астрея всегда любила тряпки и безделушки, внешний лоск — совсем как он. Казалось, в спальне застыл даже воздух, скованный цепями архитектуры и и плотной ткани. Слева, на одном-единственном открытом окне, висели тяжелые шторы, не пропускавшие свет и воздух. Майриор мысленно раздвинул их. Весна. Весна. Снег сменился свежей зеленью; приближалось вечное жаркое лето, грозившее растопить белые шапки гор. Мозг был высушен ночной работой. Пришлось использовать каждую серую клеточку, чтобы залезть во все углы мира. Ночью отдохнуло только тело. Видят ли Боги сны? О, разумеется нет. Боги — сосредоточие разума и логики, они — сама мысль, в которой нет места ошибкам и иллюзиям. Сон — всего лишь ошибка. Рецепторы тела неверно анализируют реальность, мозг пытается адаптировать данные и запутывается в образах. Сон — лишь один из многих проявлений сбоя. В Геленройте смертных не посещали сны — Трид не знал ошибок; маленький Майриор видел сны, чем безмерно удивлял маму. Буйная сущность неземного ребенка конфликтовала с миром. Посетив Ожерелье миров, Майриор перестал видеть сны. Этой ночью он осознанно бродил по долине Селирьеры, пустой, серой, выжженной войной. Майриор не увидел в долине ни жизни, ни смерти. Под ногами скрипел, как снег, лишь пепел, граничивший с прахом. Куда бы ни шел Майриор — земли забвения не заканчивались, а на кромке горизонта продолжал висеть тусклый замок Леты. Майри подарил оставшийся без имени замок новой, последней пассии, даже не догадываясь, что разделит с Летой собственные Золотые палаты. Десять лет они, как супруги, жили на берегу залива Теней, забыв про всех. Лето сменилось зимой; охладели земли, охладело сердце Леты, потускнели стены и башни. Майриор видел замок таким, каким он стал за последние года и каким Майриор не желал его признавать. Серым, лишенным смысла. Как хотелось, чтобы стены замка воссияли истинным светом! Иногда казалось, что Лета все же впитала его: да, светились кожа, глаза, волосы, одежды, но… Но как пусто и безжизненно, несвойственно залам Вечности. Майриор не мог дать истинного Света никому, и потому замок превратился в мавзолей. Сама Лета неслышным призраком скользила где-то позади, в воспоминаниях. Инколоре — то значит «во цвету». Или значило… Майриор присел на кровати, коснувшись ногами пола. Последние часы, когда возможно что-то изменить, подготовиться для будущего действия величайшей аферы всех миров. Осторожность. Хладнокровность. Продуманность. Вот что необходимо в эти часы. Вчера он закрылся в старой комнате, чтобы расслабиться и исправить старые ошибки. В воздухе до сих пор висело заклятье тишины и гармонии. Только в одиночестве приходило вдохновение. Майриор обернулся к лежавшей на простынях Астрее. Спит. Молочно-белое тело, раскинувшее руки, поджавшее длинные ноги к маленькой высокой груди. Совершенно не нужное тело, с которым все так же требовалось мириться. Майриор ненавидел ее, а сегодня ненавидел так сильно, как никогда. Как Астрея пролезла сквозь заклятие, откуда прознала, где его искать? Астрея — копия. Астрея — шарж. Астрея — насмешка. «Возлюби себя буквально», — таков был посыл отца. Тысячи лет назад Майриор без особых раздумий исполнил бы его. Сейчас… Странное беспокойство, смущение охватывало при виде влюбленного взгляда собственной копии. Если играть по правилам игры отца, то получается, что Майриор больше не восхищался собой, как раньше. Получается? Или же нет? Память — рудимент наравне с совестью! — услужливо подкидывала картины прошлого. Майриор не мог справиться с ней. Есть ли у Богов память? И да, и нет. Они сами — память. Они могут управлять ей — Майриор не мог. Его память могла показать моменты близости с любой из женщин, но показывала лишь одну из них. «Лучшую». Народ империи говорил, что Астрея Аустен и Валетта Инколоре удивительно похожи и одинаково прекрасны. Вздор! Майриор мог назвать десятки отличий, и даже половина из них не касалась внешности. Лета возвышалась над Астреей, как только бесконечное небо могло возвышаться над землей. И телом, и душой. Майриор никогда не задерживал подолгу взгляды на лицах пассий. Ум, желания, прошлое — это не волновало. Лишь иногда он позволял себе заглянуть в чужие глаза, чтобы прочесть потаенные страсти, на которых легко сыграть. Неуемная жажда обладать, выделиться, быть любимой… Каким простым становится мир, если знать рычаги воздействия! Как виртуоз, он открывал новые рычаги, новые возможности. Мужчины, женщины, дети любых рас, звери, стихии подчинялись волей ключа, приманки. Каким странным показался тот миг, когда он понял, что ключ к Лете Инколоре похож на ключ к его душе. Жажда что-то доказать, выделиться из серой толпы — как знакомо! Подобные чувства привели юного Майриора к залам Ожерелья. «Я не могла жить в Анлосе, после того, как встретила тебя, — раздался шепот в голове. — Там стало слишком темно…» Майриор встал. Весеннее солнце отмерило четверть дня и начало жарко печь, как в Эсфелато, где он прожил лучшие годы жизни. Тогда Майри был молод, безрассуден, амбициозен и крайне самоуверен. Рука Лорелеи всегда касалась его руки. Впереди — водоворот красок будущего. Какой контраст с сегодняшним днем! Божественные силы оставят Майриора, как только солнце вступит в зенит. Таково желание отца. — Старый идиот, — пробурчал Майри себе под нос, надеясь, что кто-то да услышит. — Мысль, что я могу замедлить время, не посещала твою седину? К важным делам стоило подготовиться — мысленно и физически. Майриор сложил из воздуха белую рубашку самого простого покроя, прямые брюки и туфли. Глупое пожелание Трида придется исполнять, чтобы отвести взгляд отца от Мосант. Если ему действительно придется о сил на время, то придётся создать запас статусной одежды, ведь божество не должно ходить в обычной. Но это позже, ночью он позволил себе пройтись по тому, что не заслуживало личного вмешательства. Сейчас следует заняться делами первостепенной важности. Майри вышел в коридор, бесшумно прикрыв дверь, и вслушался. Отстроенный вчера мановением мысли Эйон-иссе был практически пуст. Виттария и Эван, с которыми он пока не знаком. Хайди, их сын. Бетельгейз и Йонсу. Римма. Луриэль. Больше никого. Майри сердито мотнул головой, прогоняя неприятные мысли. Спускаясь по лестнице, он утяжелял время. Когда минуты стали физически ощущаться в воздухе, Майри остановился. В таком состоянии с трудом получалось разбирать коды — все вокруг смешивалось в одно, и что дверь, что чужая мысль воспринимались одинаково. Для начала, Майриор перенес из Золотых палат в свой старый кабинет любимые безделушки: «живую» карту мира; серебристую сферу, в которой создавались новые идеи; излюбленный эсфелатский молот для колец; настольное зеркало в виде веера; кальян для раздумий; мягкий гамак; и еще с десяток вещей, без которых не приходило вдохновение. Они прекрасно разместились в старом кабинете. Пару трофеев из длинной жизни Майри выкинул, а потом недосчитался собственного изображения в виде эсфелатского бога солнца. Кто-то украл его за долгие сотни лет; что ж, Майриор все равно хотел избавиться от статуэтки. В остальном его вкусы остались прежними, как по прибытию в Мосант. Ковер продолжал радовать ступни, а желтоватые лампы у бежевых стен — глаза. Вчера Майриор «сократил» замок до минимума. Осталась одна башня, ведущие к ней переходы и сад. Все остальное: старые спальни, залы династии Аустен, детские и прочий сентиментальный бред — он удалил. Астрея была ощутимо недовольна; Майриор гордился несвойственной себе непоколебимостью. Обычно он шатался под влиянием чужих мнений как маятник, но вчера оказался в ударе. Перед «новыми владыками» хотелось сохранить лицо. И блистать. Спиралевидная одинокая башня подходила в качестве дома для божества. Майриор, ненадолго выпустив из тисков время, спускался по лестнице и вслушивался в сны оставшихся в Эйон-иссе людей. Эйон — значит небо. Иссе — значит крепость. Небесная крепость — идеальное имя для божьего пристанища. Конечно, не так пафосно, как Золотые палаты, но все же… Астрея считала по-другому. Ей снился безумный сон о семибашенном Анлосе. Архитектура бывшей столицы вызывала у Майри усмешку. Слишком просто по сравнению с Эйон-иссе. Радужные башни, убожество и безвкусица… К Эвану и Хайди не удалось ворваться, а неизведанная Виттария покинула Небесный замок, устремившись в северные леса. Римме снилась залитая розовым светом Селирьера, и Майриор вышел из сна дочери быстрее, чем из какого-либо другого. Сны Йонсу оказались привычно закрыты. Из сада доносился тихий плач, какой бывает лишь тогда, когда нет сил на истерику. Майри хорошо знал это состояние. Он прошагал к выходу и приоткрыл дверь, тихо зашипев от горевшей огнем металлической ручки, которую он сразу потушил силой мысли. Ударил жаркий, как в южной пустыне, ветер. На ступенях сидела Кестрель; Майриор застыл на пару секунд. Рыдание прекратилось. Потрескавшийся разум почуял чужака. — Почему именно ко мне? С такими проблемами нужно идти к Санурите. Там подарят надежду. Кестрель слабо пошевелилась, отвернулась от него. — Ты еще можешь держать себя в руках? — начал вслух рассуждать Майриор. — Значит, мне не придется тебя убивать. Я объясню. Ты — второе рождение. Ты еще не до конца поняла, что смерть часто приходит к близким. Сердце кровоточит, разлука невыносима. Я прав? Конечно. Я обещал такой исход. Она не приняла его всерьез. — Значит, обещал? — повторила Кестрель. — Да. Китти знала, что тот, кто останется жив, будет страдать. Я говорил ей о долге, неправильном выборе и его последствиях. Китти знала и выбрала неправильно. Выбрала себя, как ты. Я предлагал тебе путь Синааны, — продолжил Майриор. — Ты могла бы жить вечно или умереть до конца, если бы согласилась. Ты отказалась, отвергла мою руку и ушла в империю. Потому доживай свой век, умри в агонии от старости, а потом наблюдай за вечностью мира растерзанным духом. Как остальные. Виновата только ты, помни это. Эта мысль удержит тебя в сознании. Майриор встал. Эту историю он посчитал логически законченной. Дорогу от Эйон-иссе до разрушенного Анлоса размыло от половодья. Майри, исправляя мелочи мира, не требовавшие усилий, незаметно плыл над землей. Под его ногами выступали черные камни, создавая новую мостовую, поднимавшуюся над водой. Угасающая душа Кестрель отчетливо различалась позади, пока ее не скрыло вновь растянутое время. А ведь когда-то Майриор совершенно ничего не понимал в жизни и ее составляющих! Более того, он сознательно не хотел иметь с разумом дел. Большее удовольствие ему доставляло материальное: вещества и их формы, которые можно потрогать. Нейронные связи мозга и тела… Они вызывали отвращение с того времени, когда Майри жил в Эсфелато. Тщетно пытаясь вылечить мать, Майриор разочаровался в эфемерном и иррациональном. Нет, материальное куда приятнее… Долгое время он хотел жить в пустом мире, лишенном жизни, и если бы не Эрмисса, Мосант осталась бы именно такой. Конкуренция, борьба — то заставило встать на сложный путь самосовершенствования в построении жизни. Хрустальные девы, русалки, сирены, импы, ифриты и тысячи других тварей — и бриллиант творений, его Донна! Да, теперь Майриор понимал нейронные сети — не тонкости разума. Играть на примитиве, искать рычаги воздействия теперь не составляло труда. Однако множество понятий осталось неизведанным. Любовь. Дружба. Вера. Надежда. Верность. Он не понимал их. Как это злило! Созданная Эрмиссой чушь продолжала оставаться тайной. Создавая людей, Майриор просто скопировал чужой код и внес пару корректив. Хрустальные девы — пустышки. Внутренний мир продолжал оставаться загадкой. Неразрешимой загадкой. Можно сколько угодно делать вид, что разум состоит из рациональности и логики, но факта иррациональности, случая, привнесенного другим богом, это не изменит. Что ж, после помешательства Донны Майриор принял этот факт. Дойдя до границы сумрачных лесов, Майриор остановился. Его волею земли Анлоса уже залечили раны. Деревья росли быстрее, чем успевала подняться трава; из чащоб доносился вой зверей, треск ветвей, борющихся за место. На юге начинали цвести степи, болота затягивались ряской. Трепеща крылышками, возвращались феи. Теперь зима не тронет Мосант: в его творении воцарится вечное жаркое лето, орошаемое дождями. Нужно лишь избавиться от прошлого, чтобы не очернить будущее. Некоторые увиденные места могут вызвать вопросы у вновь прибывших и тех, с кем его предстояло жить до возвращения сил. Воздух пред Майриором разрезало, как ножом, и появился искрящийся тоннель. Вереница камней, черепиц, доспехов и скелетов начала скрываться за границей неизведанного. Он вычищал равнину Анлоса до основания мира, уничтожая следы каждой петли войны. На месте столицы империи предстояла самая трудоемкая работа. Мысленно Майриор был далеко. Район Верберга, Кэрлиму он решил не трогать; низины Фаталь окончательно опустились на морское дно, а за ними — горы. Теперь к востоку вел лишь тонкий перешеек. Исчезали земли Золотых палат, Таура, остатки Мёрланда, черные горы Гифтгарда. Призрачные города медленно опускались на дно океана, синего, как ультрамарин. Майриор разрушал, разрушал без сожаления. Все сыграло свою роль, а сентиментальность не входила в список его минусов. Горы устремлялись ввысь, реки становились глубже, небо ─ голубее, трава ─ зеленой, как никогда за длинную историю мира. Сентиментальность? Майриор не стал разрушать ни Зачарованные сады, ни ледяное царство Лакримы, ни Оссатуру. Про себя он сказал, что эти земли слишком красивы, чтобы скрыть их от людских глаз. «Людских глаз?» — повторил Майриор с презрением то ли к людям, то ли к самому себе, и Селирьера тотчас разлилась так сильно, что покрыла земли забвения от Стикса до залива Призрачной луны. Конечно, перед легендарным Ксеноном не хочется ударить в грязь лицом. К его появлению Мосант должна предстать идеальным творением. ─ Он заметил тебя? ─ произнес Майриор, взмахивая рукой в сторону остатков Палаис-иссе, медленно врастающих в твердь гор. Через Сирмэн поднимался каменный мост. Находясь на окраине сумрачных лесов, Майриор прекрасно видел всё, что происходило в созданном им мире. Он видел Бетельгейза и Йонсу, спящих рядом, Римму, крутящую кольцо с розовым камнем в пальцах, черную тень Виттарии, носящуюся по северным лесам… Через пару часов он не увидит ничего, кроме того, что покажут глаза. ─ Ты опять задаешь не те вопросы, — ответил звонкий голос Теллура. ─ Он почувствовал тебя? ─ исправился Майри, разрушая остов Гифтгарда и окончательно смешивая его с морским песком. ─ Думаю, тогда бы меня тут не было, ─ заметил Теллур, выступая из воздуха. ─ Я опять успел уйти, ─ юный бог сверкнул глазами, блестевшими под густыми широкими бровями. Теллур принял облик молодого юноши, стройного, как ветвь черного дерева. Божества вольны выбирать любой вид: тот, что ближе им самим, и тот, что ближе их собеседнику. Майриор затруднялся сказать, какой вариант предпочел Теллур. В Ожерелье миров Теллур выглядел точно так же: высоким, изящно сложенным, с россыпью каштановых волнистых волос, глубокими изумрудными глазами и тонкой, манерной улыбкой. Последняя никогда не сходила с губ Теллура. ─ Значит, все в силе? ─ Ничего не изменилось. Какой же ты душный. — А я бы даже сказал, что все стало еще лучше, — задумчиво произнес Майриор, оглядывая Мосант с высоты птичьего полета. — Моей сестры больше нет, Сиенна не вернется… наверное. Я бы не был уверен. Но ты же найдешь мне политическое убежище? — Политическое убежище? — со смешком повторил Теллур, взглянув в сторону озера Вэйль. Провал в матрице затянулся, но никто из смертных не смог бы оценить сделанное, потому что не мог видеть сущности мира. — Политики нет места во Дворце. А ты, надо же, научился? — Бросай свои шуточки, — огрызнулся Майриор. Любое напоминание о слабостях выводило из себя. — Не хочу, чтобы остатки моей семьи пострадали в дыре в полу. Бетельгейз и Римма будут жить. Это Майриор решил совершенно точно. Причины различались, но вывод — один. — Не пострадает, ─ заверил Теллур. ─ Как поживает моя будущая половинка? Майриор с хрустом сжал ладонь, и мыс Астанда рассыпался каменной крошкой. А ведь он всего лишь хотел избавиться от снежных шапок быстрее. ─ Да что могло измениться за ночь? ─ буркнул Майриор, поворачиваясь к заливу Кэрлимы, скрытому за горами. Он измельчал песок побережья, выравнивал поверхность, делал спуски к воде более плавными. — А для чего созданы ночи? — заразительный смех разнесся по Оссатуре. Майриор юмора не оценил. При мысли о том, что его родной ребенок достанется бездушной аморальной твари, такой же, какой становится он сам, хотелось разрушать. ─ Моей неземной дочери больше нет. Вторая от смертной, слишком проста для тебя, — голос невольно дрогнул. — Сына не дам. — Я ведь могу стать женщиной, если тебе принципиально, — прошептал Теллур более высоким голосом. Майри, застыв на секунду, решил, что не обернется ни за что. ─ Зная тебя, я бы даже не удивился, если бы ты забрал меня вместо дочерей и сыновей. ─ Заметь, не я это сказал, — со смехом ответил тот, возвращая облик юноши. Майриор поднял голову, устремляя лучистый взор на небо. С каждым годом получалось творить все легче. Он совсем не тратил сил, делая все волей разума. Но эти игры со временем… Майриор разжал тиски, предоставив мгновениям больше свободы. ─ Шутки в сторону, ─ сказал он. ─ Я хочу точно и детально знать, как все пройдет. Мы не обговаривали план до мелочей. — Зачем обговаривать до мелочей? — отозвался Теллур. — Никогда ничто не получится как задумано. Можно знать основные вехи и лавировать между ними. ─ Как все просто звучит, — съязвил Майриор. — Мне не нравится такие условия. Я предпочитаю знать все. Речь идет про сохранность моих наработок. Я вовсе не хочу выставлять их голыми напоказ, мое желание понятно? Не оскорбительно? — Нет, очень даже понятно. И все-таки нам нет смысла обсуждать детали. Я могу тебе пообещать, что перенесу, как ты выразился, «наработки» в первый же удачный мир Селены. Предчувствую, что ей придется помочь, но это мои проблемы, верно? Несмотря на то, что Майриор смирился с планом, совесть продолжала мучить при мысли, что он воспользуется любовью сестры, единственной богини, что приняла его до конца. Это так… по-божески? Использовать других, строить планы в усладу собственного эго — нередкая практика в залах Ожерелья. Майриор знал многих Богов и ни в одном из них не встречал ни грамма человечности. Даже желание Теллура спасти отца воспринималось в штыки. Однако сделка есть сделка, и полезна она обоим. — Я, как говорят у вас, оптимист. Все образуется. Нужно время, чтобы равновесие вернулось, а Трид перестал смотреть в Мосант. Тогда я закрою мир от него. И мы начнем. Я скроюсь на пару лет, мне есть чем заняться. Сейчас прошу только об одном: озаботься своей частью сделки. — О, света ради! Перестань мне напоминать про это, отбиваешь энтузиазм. — Какая у тебя нежная душа, — высказался Теллур. — Боюсь говорить, что мы стоим на месте, где твоя Донна сделала сеппуку. У тебя нюх на смерть. Сказав это, Теллур исчез в зеленой дымке. Луг опустел. Майриор остался один. — Нюх на смерть, — фыркнул он и огляделся. Реки Синааны забурлили; горы вновь покрылись лучистой травой и каскадами фиолетовых крон. Майриор превратил в пыль крепостные стены и дворцы городов Оссатуры. Ни одна смертная душа не догадалась бы, что когда-то здесь процветала жизнь. Духа Донны Майриор не ощутил. Черный огонь, который он сам заточил в прекрасное тело, пожрал все. — Нежная душа, — повторил Майриор. — Да пепельному богу, поди, еще и достойные условия нужно создать? — иронично высказался Майриор и повел пальцем. Землю на юге пронзили черные пики деревьев. Индустриальная пустошь на юге давно воспринималась как бельмо на глазу. Ее жителей, выживших после бойни у Стикса, Майриор раздавил, как клопов. Бесполезные блошки, тупиковая ветвь искусства. Майри устало присел на кресло, появившееся из воздуха. Мелкие детали, например, планировка помещений в Эйон-иссе, мебель, освещение давались уже с трудом. Всё-таки он никогда не станет всемогущим богом… Да и нужно ли это? Бесконечное существование, украшенное чувством превосходства над всеми, всемогуществом… Майри сердито откинулся назад. Подобные мысли зачастили в голову — он что, стареет? В последнее время его посещала и другая мысль. Майриор вспоминал отца, Лантану, Аргенто ─ бесчувственных аморальных уродов, не понимающих, что они делают. Он хочет стать таким же? Может, лучше быть мелкой тварью под их ногами, но человечной? Он не знал. Он хотел доказать, что и простой человек может встать наравне с ними, хотел доказать то, за что Трид уничтожил Лорелею, но собирался доказать это по факту, а не пустыми словами. И ради этого он был готов сделать все. Майриор подумал: гордилась бы им Чаосин, если бы знала, до каких высот он добрался? Если бы знала об его плане? Майриор был уверен, что да. Она говорила ему, что цель оправдывает средства. Эту главную аксиому мироздания он выучил. И вдруг силы оставили Майриора. Ему показалось, будто из тела разом выкачали весь воздух — Майри упал на землю, как опустевший воздушный шар, резиновая ненужная тряпка. Первой мыслью было встряхнуть себя бодрящим заклятием; он даже попытался это сделать, но матрица мира оказалась равнодушна к приказам. Потому Майри просто устало поднял руки и протер кулаками глаза. Голова болела, мышцы тоже. Теперь придется ходить, а не летать и телепортироваться… А ведь Майриор находится за много миль от Эйон-иссе, в Оссатуре! Оссатура никак не соединяется с бывшими землями империи. Она окружена морем. Единственный мост к долине Нойры перекинут к острову Лакрима. Перекинуть мост от Лакримы к Оссатуре он не сообразил, угодив в словесный бой. — Теллур! — возопил Майриор. — Это все из-за тебя! Ты отвлек меня разговором! Малахитовый божок никак не проявил себя. Помощи ждать не стоило. Итак, резюмировал Майри про себя, здоровья и бессмертия больше нет. Благодать не залечит раны, но эту теорию он проверит. Теперь у него будет что-то постоянно болеть, от суставов до головы, как в старые детские годы. Призвав всю тьму на голову отца, подготовившему ему такую напасть, Майриор направился к морскому побережью. Путь предстоял долгий.***
Майриор вернулся в Эйон-иссе через две недели, голодный, продрогший и разочаровавшийся сам в себе. Новый старый мир, при всей предсказуемости, сумел доставить немало проблем. Силы полубога кончились еще на проливе между Оссатурой и Лакримой; не помогало даже знание частоты волн и течений. Наглотавшись воды, Майриор все же добрался до ледяного острова, лишившись половины одежды. Мороз ударил нещадно, вытрясая даже душу, и великолепие моста до Нойры не смогло исправить угнетение от осознания беспомощности. Озеро Вэйль приняло Создателя тоже неласково: окрестные феи искусали бы его до смерти, если бы та собиралась посетить Майриора хоть когда-нибудь. Нет, внушавшая страх смертным и радость ищущим ее девушка не собиралась знакомиться с бывшим властелином мира. Серебристая кровь восстанавливалась быстро, зараза не распространялась по телу. Майри сумел избавиться от острозубых паршивок только в предгорьях Мийэрдина, спустя неделю путешествия. Горные снега, еще не покинувшие вершины, едва не сломили полубога. Казалось, Мосант стремилась избавиться от собственного создателя. Или Трид. Или Теллур насылает козни. В любом случае, себя Майриор винить не собирался. Он встретил Архоя на западном склоне гор, деловито грызущего чью-то кость. Серый, как дворняжка, волк с раздвоенным ухом лежал на камне. Архой услышал Майриора раньше, чем тот вспомнил имя оборотня, и зарычал, будто говоря что-то. — Я не пойму тебя сейчас, — пришлось признать Майриору, что вызвало непонимание в болотистых глазах бывшего главаря банды ликантропов. Взвыв, Архой сбросил шерсть. На камне лежал уже человек. Кость Архой не бросил. — Пресвятой боже, — с издевкой бросил он. — Никогда бы не подумал, что встречу Темного короля в набедренной повязке. — Придержи язык, — побледнел Майриор (если бы он умел краснеть!). — Не забывай, с кем разговариваешь. — С ничтожеством? — подсказал Архой. Кажется, каким-то чудом каждая живая тварь в Мосант знала, что божество, державшее их в страхе годами, уже не так могущественно. — Я бы не был так уверен, что ничтожество навсегда останется никем, — процедил Майриор не без намека. — Я это не проверю, — заявил в ответ Архой. — Мое сердце остановится раньше, чем ты вернешь свое, если сможешь. Бессмертие ушло с наших земель. Потому рискну послать тебя подальше, прежде чем ты попросишь подвезти. Когда я еще смогу это сделать, король вранья? — Даже не собирался проси… — начал было Майриор, но ликантроп демонстративно вернул звериную сущность и, повернувшись обрубком хвоста, продолжил грызть кость. В Эйон-иссе Майриор вернулся спустя три дня после встречи с прошлым, ближе к вечеру, продрогнув от ночного перепада температур. К счастью, он никого не встретил по пути и беспрепятственно переоделся, привел себя в порядок. Только после этого Майриор заметил перемену во дворце: на первом этаже неизвестный мерзавец обустроил обеденную залу и гостиную, полную книг, происхождение которых Майри даже не мог предположить. Он не любил книги — те заставляли тратить слишком много времени на фантазии. Посередине несущей стены гостиной располагался камин — полнейшее варварство! На широком диване у камина сидел русоволосый крепкого сложения мужчина, читающий толстый том. Вид у него был настолько миролюбивый и расслабленный, что мышцы Майриора автоматически отозвались болью-напоминанием о прошедших двух неделях. Майриор по привычке попытался влезть в чужой разум, но матрица не слушала приказов. Словно усмехаясь, она отражала команды и возвращала их. Как теперь понять, что думают люди? Как вызвать нужное впечатление? Майри скрипнул зубами и, призвав на помощь обаятельную улыбку, подошел. Незнакомец поднял голову. «Эван», — понял Майриор. Широко поставленные глаза пришельца голубели, как у младенца. Под прямым массивным носом виднелась жиденькая полоска усов. «Тряпка и ботаник», — вынес вердикт Майриор и сказал: ─ Вы, наверное, Эван? ─ полубог протянул ладонь, которую немедленно с удовольствием пожали. Десенто чуть поморщился от рукопожатия. ─ Да, а вы Майриор? Тот кивнул. ─ Будем знакомы, ─ произнес Эван, аккуратно откладывая том в сторону. ─ Ваша жена совсем немного рассказала о вас. Мы так вас ждали. Признаться, я представлял вас другим. ─ Моя жена?.. А каким же вы меня представляли? ─ с девчачьим любопытством поинтересовался Майри. Эван растерялся. ─ Более… высокомерным? ─ Кто же назвал меня высокомерным? ─ заметив, что собеседник совсем потерялся, Майриор добавил: ─ Это же женщины. Они склонны преувеличивать и говорить гадости про тех, на кого обижаются. В конце концов, я бросил ее в одиночестве на целых… две недели, — он усмехнулся про себя. — Страшно подумать. А где же ваша дама? ─ Витта гуляет по Мосант. Я впечатлен, ─ глаза Эвана вновь заблестели. ─ Этот мир безупречен, он… не побоюсь этого слова, он лучше моей родины. ─ Откуда вы? ─ похвалу Майри пропустил мимо ушей. И без чужаков знает, что лучше. ─ Название не важно. Один из миров вашего отца. Вечная война, революции, смерть. Мы устали, ─ видимо, Эвану давно хотелось выговориться. ─ У нас ребенок, мы боялись за него, а ваш отец сделал предложение, от которого нельзя отказаться. ─ Какое же? ─ как можно спокойнее спросил Майриор, незаметно сжимая кулаки. Ему хотелось врезать Эвану, чтобы самодовольство больше не появлялось на его лице. Майри сразу перевел тему разговора, боясь, что сорвется: — Что читаете? ─ Книгу мне принесла такая милая девушка… Лури, если не ошибаюсь, ─ Эван погладил книгу по переплету. Опустив взгляд, Майриор заметил багровый шрам на его кисти. ─ Тут рассказывается о том, как… Полубог бросил слушать, поняв, что это надолго. Глядя в глаза Эвану и улыбаясь, Майри задумался. Итак, один из «выскочек» — ярый ботаник, таких на Земле засовывали головой в унитазы. Ему не важны знания ради деятельности, ему нужны знания ради знаний. Виттарии нет, она изучает мир, значит, ей не все равно; Майриору стала любопытна эта Виттария, любознательная, терпеливая и с плохим вкусом на мужчин. Нонятно, почему Эйон-иссе пустует в такой жаркий час… Майриор, вспомнив, что нужно изображать радушие, вновь растянул губы в улыбке и все-таки вслушался в речь Эвана. Этот дурак рассказывал ему про законы мира, которые, вообще-то, создал Майри. ─ Самое несуразное, что я прочитал, так это эволюция живых существ. Почему нельзя было создать статичный вид? В результате такого подхода умерло огромное количество биологического и, главное, генетического материала, страшно подумать. «Ну так не думай», ─ клокоча от ярости, пробурчал Майри про себя. ─ Ничто никуда не делось. Оно все осталось в мире, в матрице, ─ сказал он. ─ Эволюция дает разнообразие, изменяет мир. Вам бы хотелось, чтобы на протяжении вечности ничего не менялось, Эван? ─ Я бы хотел спокойствия, если вас интересует мое мнение, Майриор. Вы когда-нибудь жили в хаосе, когда каждая следующая секунда грозила гибелью? ─ Я мог создать эту секунду, ─ выпалил Майри. Жил ли он в хаосе?! Кажется, этот сопляк не понимает, с кем разговаривает. — А мы можем прервать твою в любой момент, — раздался низкий женский голос, и Майриор обернулся на него. К ним со стороны выхода направлялась невысокая женщина. Раскосые каре-зеленые глаза были подчеркнуты угольно-черными авантюристскими стрелками. Пухлые, как пчелой ужаленные, губы Виттария тронула красной помадой — мало ей красок на черном лице! Оно напомнило жизнь в Эсфелато. — Что за вздор, — не выдержал Майриор. — Бога нельзя убить. — А ты разве теперь Бог? — нарочито удивленно отозвалась женщина. — Здравствуй. Я тебя не ждала. Думала, ты уже добровольно решил избавиться от тела. Я бы поступила именно так, со стыда. — Моя жена, Вита. Как всегда, не лезет за словом в карман, — со смешком сказал Эван. Женщина опустилась на диван рядом с ним. У ее пояса болтался клинок в ножнах. — Виттария, — заявила она. — Очень приятно. Майриор от души наделся, что обратное написано на его лице. — Мне кажется, я пришла во время какого-то чрезвычайно интересного разговора, правда, Эван? — Да, я как раз спрашивал… — начал тот, но Виттария сразу же перебила: — Позволь и мне получить ответы. Ты сидишь в замке безвылазно, еще успеешь насладиться разговором. Майриор не будет выходить из замка. Без божественных сил это чревато, мир больше не слушается и хочет мстить. Кажется, последние две недели не пришлись по душе Майриору. — Вы догадливы, — сухо произнес Десенто. Эван смотрел на него, как на диковинный экспонат. — Я услышала достаточно, чтобы сделать выводы. — Слухи часто бывают лживы. — Лживее бывают только оправдания. Особенно ваши. Майриор шумно вздохнул. Эван улыбался; рука так и просилась встретиться с его наглой рожей. — Я пока вам и слова не сказал, а вы уже очерняете… — Зачем слова? По действиям умнее судить. — Кто же вас информировал, госпожа судья? — не выдержав, спросил Майриор. Только что он в очередной раз попытался повлиять на матрицу — та снова осталась глуха к просьбам. — О, имена тебя разочаруют. Твоя дочь Римма — премилая девочка, в отличие от отца. Астрея, Луриэль, Йонсу… — Хватит. — Я сама решаю, когда стоит замолчать кому-либо из нас. Сейчас я требую ответов. Мы прибыли в Мосант на замену тебе. Поэтому я хочу знать, как устроен мир. Коды, матрица меня не интересует, интересует суть. Какая идея заложена в Мосант? Гнев взыграл в Майриоре. Не мигая, он смотрел на Виттарию, представляя, как растаскивает ее матрицу по символам. Внешнее самообладание сохранилось чудом. Помогла мысль о Теллуре и о том, что он воздаст наглецам, как только вернутся силы. — Я ничего тебе не расскажу, ведьма, — произнес Майриор и, не оборачиваясь, направился в сторону главной лестницы Эйон-иссе. Он думал, что вслед полетят злые слова, угрозы, но ответом стала только тишина. Тишина всегда хуже. Майриор поднимался по гигантской лестнице, ведущей в небо, и думал. С верхних этажей доносился смех; кажется, это мир смеялся над ним. Ничтожество. Ничтожество. Собственный мир глух к призывам! Кто находится в замке? Что скрывается за стенами? Почему так невыносимо болят ноги? Почему так болит грудина? Отчаяние, бездонное море, захлестывало его. Схватившись за ручку спальни, Майриор распахнул двери. Комната была пуста. Пустые стены, затхлый воздух, невыносимый запах лаванды! Склеп, склеп! Он порывисто, будто убегая от отчаяния, бросился к окну. По ту сторону стекла он видел бесконечный мир, полный существ, каждое из которых могло убить. Что они думают? Что? Что происходит с Мосант, его детищем? Что происходит с ним самим? Майриор опустился на пол. Темнота вокруг, молчание сводило с ума. «Это прекрасно, — зашептала Лета в голове — сладкое воспоминание прогулок по Ожерелью миров. — Ты говорил, что в бездне нет ничего, но разве ты не видишь? Разве ты не чувствуешь? Разве не ощущаешь всей кожей, как она воздействует на тебя? Этот поток впечатлений, он прекрасен!» Пол холоден. Воздух касается кожи. Пальцы ощущают форму материи. Глаза видят мимику, уши слышат перепады настроения в голове. Глаза видят жесты. — Это ненадолго, — сказал себе Майриор. — Любой срок меньше, чем бесконечность, которая отмерена мне благодатью. Нужно только подождать. И все же… Виттария действительно очередной потомок благодати Трида? Которому он пообещал мой мир? Тогда время играет против нас. Теллур! Я сойду с ума, если ты не скажешь, что видишь в этой пустоте… Малахитовый странник не принес ответа. Майриор устало сполз по стене и закрыл глаза, прощаясь с мыслями на несколько часов.