Майриор Дж. Десенто
В детстве Майриор Десенто много мечтал. Он мог часами сидеть на ветви дерева, устремив глаза в небо, на горизонт вечности, на туманную дымку родного Геленройта, и думать о будущем. Настоящее его не слишком интересовало в чудесные часы одиночества. Майриор представлял себя королем мира, помогающим бедным и тем, кого обидела судьба, он воображал себя волшебником, способным изменить течение рока жизни, человеком, исполняющим мечты. Майри представлял, как ходит по землям Геленройта, Эсфелато и других, более дальних городов-полисов, о которых слышал удивительные легенды. Он хотел увидеть все страны и оставить след в судьбе мира. Майри не знал названия планеты, на которой жил, может статься, что она не была планетой, но жители Геленройта называли мир одноименно городу, в котором жили. Разве не было бы прекрасным остаться вне времени в сердцах людей? Мальчик мечтал, что встретит отца, который приютит его и Лорелею. Они жили бы вечно и любили друг друга, слишком благочестивые для ужасного мира внизу. Майри думал, что его отец — солнце, озаряющее Геленройт. Он же был его сыном, лучом, дарующим счастье и искупление тем, кто страдал. Детские грезы ушли вместе с Лией. Майриор осознал силу фантазии не сразу. Лишь к десяти годам он окончательно понял, какие возможности были даны ему от рождения. Заставить распуститься бутон, зазеленеть траву, пройти дождю — то были мелочи. Майри желал весны для счастья матери. Он воскрешал и исцелял из любопытства, ради интереса. В десять лет мальчик впервые попал в лазарет, полный безнадежно больных. Майри долго смотрел на серое здание на окраине Геленройта, чувствовал боль и горечь, дыхание смерти и страдания, рвущиеся за стены, заглядывал в окна, пытаясь понять, что находится внутри. В одно из приоткрытых окон тщедушный мальчик сумел пролезть — и оказался в лазарете, более походившим на хоспис. Человеческие страдания окутали полубога, не давая дышать, вскружили голову дурманом. В тот раз Майри ушел, не в силах терпеть боль. Он вернулся через пару дней: увиденное не давало покоя, вспоминалось во сне и наяву. Мальчик вспоминал изможденные тела, лежавшие на кроватях по двое-трое, протянутые руки, губы, шептавшие о пришествии ангела, присыпанные пеплом глаза. Умиравшие молили об исцелении. Он мог дать его. Он был тем ангелом, дарующим жизнь. Майри ходил между кроватей, желая счастья и благоденствия каждому, кого видел, чувствуя, как сам слабеет в теле, но продолжал идти. Каждое исцеление дарило успокоение юному полубогу, радость, эйфорию от осознания всемогущества. Осознание всемогущества. Оно направляло Майриора долгие годы. Воскрешение, исполнение желаний перестало казаться чем-то особенным. Целью все чаще становилось создание нового. Бытовые мелочи истерлись из памяти. Любой сиюминутный каприз исполнялся движением пальцев, ресниц. Майриор обладал силами, которые позволяли забыть о холоде, голоде, усталости. Со временем он забыл, что значит чувствовать. Только дуновение ветра и солнечные лучи продолжали волновать полубога. Остальное же… Майриор стал рабом собственного дара. Он уже не знал, что значит жить без божественной благодати. Зачем он существует? Никчемное, жалкое создание, бессильное без дара, который отобрали. Дар значил все. Майриор не мог завязать шнурки без вмешательства матрицы и потому в отчаянии сидел в кресле спальни, держа в руках туфлю. Шнурок! Какой-то шнурок! Майриор строил города, создавал народы, руководил сменой дня и ночи — и не мог победить плетенный кусок ткани! Прошло полгода, а Майри до сих пор не привык, что одежда не появится на нем мановением мысли, что чистота тела зависит от воды, что ему нужна пища и сон. Утро превратилось в каждодневную пытку. Впрочем, полдень и вечер выдавались не лучше. Еще одной проблемой стало непонимание Майриором требований организма. Он чувствовал физическое недомогание, но что конкретно оно значило? Жажду? Голод? Холод? Одиночество? Усталость? Какую-то страсть, стремление? Даже спустя полгода Майриор не понимал сигналов. Он, помня о созданных людям биоритмах, высчитывал, когда стоит выпить стакан воды или пойти спать. Жил как машина и при это жил со страхом, что неправильно действует и о чем-то забывает. Он панически боялся умереть. Майриор думал о смерти каждый день — даже сейчас, сидя в кресле с туфлей в руке и едва не плача от ненависти к себе. Иногда ему начинало казаться, что увядает кожа, что появилась первая морщина или же седой волос. Слова оборотня Архоя, сказанные полгода назад, вспоминались вновь и вновь. Бессмертие покинуло земли Мосант. Те, кто обманывали жизнь веками, сгибались под тяжестью настоящего возраста. Стремительней всех старела Кестрель, оставшаяся в замке — куда еще ей было идти? Луриэль, побыв молодой пару суток, так же начала усыхать. Астрея медленно сходила с ума, не отпускала зеркала. А Виттария, Эван и Хайди, ничего не понимая, наблюдали за хаосом, что воцарился в Эйон-иссе. Наблюдал и Майриор, боясь за себя, но время его щадило. Пока щадило. Время… Времени на исполнение плана отчаянно не хватало. — Черт бы подрал этого негодяя, — прошипел Майриор, имея в виду Теллура. Называть божка по имени бывший Король не решался. Скорее всего Трид до сих пор наблюдал за Мосант. Майри не понимал, как отец не заметил присутствия Странника в подвластном ему мире, но рисковать не хотел. Однако божок появился сам. На шикарной двуспальной кровати материализовалась дивной красоты полуголая женщина с каштановыми кудрями и хитрыми зелеными глазами. — Теллур! — взвыл Майри, борясь с желанием запустить в него туфлю. — Перевоплотись немедленно! — Что такое? — колокольчиком отозвалась дама. — Исчезни! Что будет, если отец тебя увидит? — Не увидит, — отмахнулся Теллур, закинув ногу на ногу. — Вот Астрея… Хочу посмотреть на ее истерию. Каламбур, надо же! — Почему не увидит? Дама потянулась на кровати. — Трид не смотрит в Мосант. Я всё проверил! Поверь, у твоего отца сейчас проблемы более серьезные, чем ты. Имя проблемы — Астат. Астат. Майриор сглотнул. В голове зазвенела пустота. Так звали Верховного Бога. Того, кто создал все правила Ожерелья миров и тщательно следил за их исполнением. Несогласных ждала окончательная, безоговорочная смерть. Такой была судьба матери зеленоглазого божка. Матери ли? У властелинов миров нет пола. Майриор никогда не видел Астата и не желал его встречать. Пожалуй, Верховный Бог был единственным существом бытия, от имени которого действительно брал страх. — Рассказывай, — приказал Майри, а Теллур и рад был поболтать. — Ситуация интересная! — Охотно верю. Давай, выкладывай. Только перевоплотись сначала. — Тебе не кажется, что волнение вызвано не возможностью случайного свидетеля, а скорее твоими потаенными страстями? — витиевато изъяснился Теллур и поменял облик на более привычный. Юноша закутался в малахитовую ткань, однако позы не изменил. Изысканные сапожки осеннего цвета по колено нервировали хозяина спальни. В конце концов, кто забирается на кровать с ногами и кладет их на подушку? И пусть тело невесомо и нематериально! — Не кажется, — ответ был тверд. — Так вот, — начал гость в зеленом плаще, не вставая с кровати. — Тело твоей сестры забросило в мир Аргенто. Майриор простонал что-то нечленораздельное. Неужели… — Да, — согласился Теллур. — Истинное «везение»! Аргенто вне себя. Она ведь ненавидит полукровок, а тут одна в ее мире появилась, еще и мертвая, со следами твоей матрицы и матрицы Чарингхолла… Астат вызвал Трида на суд, до Чаосин добраться не может. Иридия уже столько лет пытается прорваться в мир без света… — Тихо, остановись, — прервал Майриор поток имен и прочей информации. — Что случилось с Сиенной? Она у Аргенто? — Нет, она дома. Аргенто о ней не знает, но матрицу мира без света почувствовала. Чаосин тоже вне себя. Могу поздравить — ты взбесил всех богов. — Опять… — Да, опять. Боюсь, что в этот раз всё серьезнее. Аргенто, Астат, Висмут — все они злы на тебя. Лантана будет зла за компанию. Очень хочется ее увидеть, — со смешком сказал Теллур. — От Чаосин помощи не жди. Лантана. Владычица Хрустального мира, пустого и бессмысленного. Она предпочитала принимать облик женщины, той самой, что представала в самых сокровенных мечтах каждого. Лантана с безразличием относилась к другим богам и их проблемам, но по неизвестной причине поддерживала Астата. Майриор никогда ее не понимал. Он считал, что богиня представляет собой идеальное выражение хаоса. Лантана пыталась сблизиться с Теллуром, но при этом выступала против него — где же логика? Теллур со смехом заявлял, что «игра» его забавляет. Аргенто. Аргенто — ярый приверженец тирании Астата. Как и лидер Ожерелья, она считала, что создание полукровок — преступно. Число богов должно оставаться неизменным. Именно при помощи Аргенто Астат уничтожил родителей Теллура. Она чаще принимала облик женщины, поскольку ее спутник носил личину мужчины. Присутствие Аргенто в Мосант поставит крест на плане. С Лантаной, может быть, договорится Теллур. С Аргенто договориться невозможно. Таков и Висмут, ее спутник. Он более рационален, холоден, уравновешен, но за идеалы Астата будет биться, пока не уничтожит проблему на корню. Майриор со страхом представлял, что будет, если проблемой станет он. Однако ни Аргенто, ни Висмут не станут действовать без приказа Верховного. Бояться следует его. Именно Астат при должной прозорливости мог разрушить замысел Теллура. Их замыслы. — Зря злорадствуешь, — отметил Майри обескураженно, подумав о каждом из богов и проблемах, что они могут устроить. — Я нужен тебе. Если шайка Астата придет, план не исполнить. Теллур помолчал, будто обдумывая слова как человек, но на самом деле просто для эффекта. — Ты прав, нужен. И я тебе нужен. Мы знаем желания друг друга. Всё исполнится, поверь. Время… — протянул Теллур. — Времени нет, теперь признаю. Я начну работать с матрицей Мосант и верну тебе силы как можно скорее. — Не представляешь, как сильно я этого жду. — Может, работа займет много времени. К некоторым вещам Мосант сложно привыкнуть. Например, к вечно меняющейся кодировке. У вас с Эрмиссой, кажется, была целая война, раз в ход пошли такие средства. — И кто ее выиграл? — самодовольно произнес Майриор. Теллур ничего не ответил. Немного полежав на кровати и изучив потолок, он заявил: — Это барокко, я думаю. Не забудь про плату, Майриор. Странник исчез в зеленой дымке. Майриор выругался. Плата. И все-таки спальня сделана в стиле барокко, как он и думал. Майриор натянул на ногу туфель, который так мечтал запустить в Теллура минутой ранее, и принялся медленно завязывать шнурки. Пальцы не слушались, две черные переплетенные нити спутывались, перекручивались, но в итоге Майриор победил. Поправив рубашку, он встал. Последние слова Теллура не выходили из головы. За последние полгода Астрея напоминала ему о ребенке раз девятьсот. Спрашивала, просила, умоляла, требовала — всё впустую. Майриор твердо стоял на своем. С самопровозглашенной «женой» он не уединялся, не в силах смотреть на собственную копию, искаженную страстью. Скандалы стали частыми гостями в Эйон-иссе. Майриор старался не задумываться о причинах разлада с «шаржем». Ему казалось, что причины слишком темны. В свою душу он лезть не хотел. Зато Майриор точно знал одну из причин отказа: родившийся у Астреи ребенок снова бы повторил отца во всей его мощи. Так случилось с Эльтаисом — недочеловеком, недобогом, самой большой ошибкой в Мосант, от которого отец избавился с большим трудом. Майриор не считал Эльтаисом живым: первый сын был просто машиной, фантомом, пустышкой, обладающей разрушительной силой. Порождением нарциссизма. Майриор не желал лепить второго гомункула, однако как объяснить свою позицию Астрее, он не знал и не верил, что буйное отражение поймет. Нет, следовало использовать обычную женщину и надеяться на лучшее. Но какую именно? Майриор подошел к зеркалу, что стояло у стены. Отражение явило уставшего лохматого мужчину с порезом от бритвы на щеке. Рана заживала очень медленно. — Как я к такому пришел? — с тоской спросил Майри сам себя и достал гребенку. Непослушные пряди не желали ложиться в прическу, но он был упрям. На протяжении всей жизни Майриор являлся идеалом, мечтой многих, а теперь больше напоминал потасканного судьбой неудачника. Какое счастье, что все прошлые пассии умерли! Майриор бы сгорел со стыда. Он обрюзг, располнел и с тревогой смотрел на волосы, ища седину или первые признаки залысины. «Какую женщину я использую с таким-то видом…» — подумал Майри и, поняв, что прическу уложить не удастся, прекратил бессмысленное занятие. Гребенка исчезла в кармане пиджака. К счастью, за одеждой следила Луриэль. Представительнице прародителей майомингов домашние дела были в радость. Кажется, только Лури стала счастливей после разрушения Сторон. Она расцвела в человеческом обществе, по которому соскучилась, убиралась в замке вместе с Виттарией, имеющей схожие интересы, и готовила с ней же. Стирку Луриэль так же с радостью взяла на себя. Только одежда и смотрелась достойно в его нынешнем образе, считал Майриор. Благодаря Луриэль. Время шло к обеду. Последний раз пригладив волосы, он вышел из спальни. Запирать комнату не имело смысла. Едва Майриор оторвался от двери, как по лестнице раздался звонкий топот каблучков. Спускавшейся оказалась Йонсу. Майриор старался ее избегать: полуэльфийка заставляла лезть на стенку со злости и ощущения бессилия. Майриор никак не мог повлиять на решение сына. Йонсу и Бетельгейз продолжали встречаться, полуэльфийка носила чарингхолльское ожерелье обрученной. Майриор перечислил все причины, по которым Ливэйг наследнику черной Империи не ровня, подробно объяснил, обосновал, а толку оказалось ноль. Бетельгейз стоял на своем, ясно показывая, что мнение отца и матери ничего не значит. Восстановленная память развела Майри и сына по разным берегам. Майриор все чаще склонялся к мысли, что Йонсу следует убить, а после просить помощи у Чаосин. Он пришел к выводу, что не смог стереть память сына, поскольку Бетельгейз являлся наполовину чарингхолльцем. Молить богиню, плясать по гордости предстояло долго, учитывая новости Теллура — очень долго. Иного выхода нет. Только Чаосин во власти исправить положение. Майриор мало кого ненавидел: отца, сестру, копию. К остальным испытывал чувство снисхождения. Но Йонсу Ливэйг… Полуэльфийка, увидев Майриора, поджала губы. Она, в отличие от многих, старела медленно. Единственным, что выдавало возраст, являлись две тонкие, едва различимые морщинки между бровей. Майри присмотрелся. Лицо Йонсу, обычно сухое и спокойное, перечеркнули дорожки слез. В первую минуту Майриор со страхом подумал, что что-то произошло с Бетельгейзом. Третьей смерти он бы не перенес. — Что случилось? Ливэйг выпятила подбородок, будто это могло придать ей уверенности. — Кестрель умерла. Майриор обомлел. Всего полгода прошло со дня его проигрыша. Уже установились отношения с Виттарией, стал взрослым Хайди, ее сын, подросла Римма, и Майриор перестал в ярости уничтожать спальню каждое утро во время принятия ванны или одевания. Ругаться он продолжил, но злость утихла. Полгода. Да, Кестрель старела. Старели практически все. Но смерть? Он не мог в это поверить. Может, несчастный случай? Самоубийство? — Как? — Ей повезло, — выпалила Йонсу. — От старости! Редкость среди меморий! — Тебе не грозит, — съязвил в ответ Майри. — Бетельгейз всегда вылечит. Ливэйг прищурилась. — Успокаиваешь себя цинизмом? — процедила она. — Иди, взгляни в лицо смерти! Легко обрекать на гибель, зная, что не увидишь ее! Может, хоть что-нибудь поймешь. Я в это не верю, однако. Мораль тебе чужда, не так ли? Или чужда всем богам? Это ваша черта: дарить жизнь и позже забирать в уверенности, что имеете право забирать. Отвратительно. Я уже говорила это? Вы отвратительны, Майриор. Йонсу Ливэйг и Майриор Десенто разговаривали редко, но слова приветствия всегда перерастали в словесные баталии. Вот и сейчас бывший Темный король, выведенный из себя необоснованной контратакой Йонсу, начинал злиться. — Кто не без греха. Например, вежливость прошла мимо рамок твоей морали. — Предпочитаю не растрачивать ее попусту. Ты вежливости не достоин. — Схожие отношения у меня со временем. Тем не менее, сейчас я трачу его на тебя. — Надеюсь, такие жертвы будут происходить нечасто. Они нам обоим неприятны. Майриор пожал плечами. — Всё ради вас, мисс Ливэйг. Йонсу угрожающе придвинулась к нему. Светлые брови насупились, как у обиженного ребенка, но, тем не менее, Майриор ощутил страх. Водовороты вместо глаз пугали. Он даже отстранился немного. — Любой другой на твоем месте сходил бы с ума от мук совести, — зло прошептала Ливэйг. — У тебя совесть явно атрофировалась. — Какие умные слова, не к лицу блондинке. — Как остроумно. Протри зеркало. Они стояли друг против друга и с удовольствием придушили бы соперника — в желаниях Йонсу Майриор не сомневался. — Легко хамить, когда знаешь, что достойного ответа не получишь, — заметил он. — Достойным ответом ты называешь манипуляции с матрицей? У нас словесная перепалка, переходить на использование сил в таком случае — крайне убого. Я бы не удивилась, если бы ты это сделал. — Мисс Ливэйг, вы явно куда-то спешили. Йонсу выпрямилась. — Да, спешила, — заявила она. — Рассказать, что случилось по твоей вине. Поднимись к Кесс, посмотри, что ты сотворил. — Обычная старость. — Привычная наглость. — Это тут при чем? — возмутился Майриор. — Это ты такая же наглая, как Виттария. Ливэйг стремительно развернулась, едва не хлестнув его золотыми волосами по лицу. — А потом я иду в Хрустальные земли! — бросила она напоследок, оставив Майри в недоумении. Йонсу побежала вниз по лестнице под звон каблучков. Ее легкое платье взмывало вверх при каждом прыжке вместе с золотой волной. Майриор проводил ее взглядом. Йонсу Ливэйг пробудила в нем целую гамму чувств, главным из которых являлась тоска.***
Похороны Кестрель состоялись на второй день. Сначала ее хотели, как было принято на севере, отпустить в воды Риорре, однако никто, кроме Виттарии, не пожелал покидать земли замка. Тогда Витта предложила придать тело Кестрель земле, по традициям юга. Никто не пожелал копать могилу: Астрея отказалась использовать силу, Хайди, к которому недвусмысленно обратилась мать, прикинулся больным. Устав от ругани, в которой он сам не мог поучаствовать, Майриор напомнил, что Кестрель — уроженка Тауры и упокоить ее следует по традициям острова. — Прекрасно, — раздраженно откликнулась Астрея, когда Майри заявил об этом. — В таком случае делать это будешь ты. Майриор согласился. Тело Кестрель предстояло сжечь следующим образом: раскрыть грудь, вынуть сердце, зажечь его и, как тлеющий уголь, вложить обратно, чтобы после пламя охватило плоть. Конечно, тело следовало специальным образом подготовить. Именно этим занимался Майриор весь вчерашний день, чувствуя себя донельзя важно. Он с предвкушением ждал того момента, когда вынет сердце и все остальные будут едва сдерживать тошноту. Редкая возможность почувствовать себя крутым за последние полгода. В день похорон стояла уже привычная солнечная погода. Лужайка у леса, выбранная в качестве кладбища, поросла незабудками, над которыми блуждали пчелы. Бабочки деловито облепили один из цветущих кустов. Когда Римма пустила в них молнию, солнечный рой, трепеща крыльями, поднялся в воздух и скрылся за ближайшим холмом. Девчонка создавала такой шум, что все животные, мирно жующие траву, убегали прочь, прежде чем похоронная процессия успевала их увидеть. Даже змеи уползали прочь. Следили за людьми только лесные феи. Майриор слышал это по звону крыльев. Не только Римма превращала похороны в пикник. Сын Виттарии и Эвана немногим отличался от Инколоре-младшей. Хайди или, если полно, Хайденсен, представлял собой именно тот типаж молодого человека, который Майриор не переносил, поскольку сам был таким когда-то. Хайди можно было дать пятнадцать-шестнадцать лет, он рос как на дрожжах, а ума не прибавлялось. Он уже был выше Майриора на полголовы. Мечтательно-озорная улыбка не сходила с загорелого лица юноши. Хайди, казалось, никогда не был серьезен. Виттария, не стесняясь, называла сына идиотом. Хайди и Римма предпочитали общество друг друга, чем нервировали бывшего Темного короля. Майриор не без оснований полагал, что через несколько лет они без спросу обручатся в каком-нибудь лесу и поставят его уже перед фактом. Это станет лучшим исходом. В худшем Хайди и Римма будут делать в лесу что-нибудь другое. Юноша откровенно плевал на мнение остальных жителей Эйон-иссе, включая Майриора. Вот и сейчас он громко переговаривался с Риммой, разрушая малейшее подобие траура. Нести тело никто не пожелал: Астрее все-таки пришлось использовать магию земли, чем она была недовольна. Бывшая Императрица не хотела иметь никаких дел с Кестрель. Даже с мертвой Кестрель. С крайне брезгливым выражением лица Астрея держала рукой пласт земли, на котором лежало тело. Следом шел Майриор, вровень с ним шагала Виттария. За их спинами гурьбой шли остальные: десятилетняя Римма, Хайди и Луриэль. Йонсу и Бетельгейза никто не видел с позавчерашнего дня. Майриор считал их отсутствие весьма подозрительным. «Хрустальные земли, — думал он. — Какая нелегкая понесла туда Ливэйг?» Майриор чувствовал, что упускает что-то важное, но не мог понять, что именно. Он думал о Сиенне Чарингхолле, об Альмейре, об отце и Теллуре, об Астате и Аргенто, о сыне… Слишком много событий произошло в последнее время в жизни Майриора, и он не знал, что важно, а что нет. Астрея опустила пласт на краю лужайки и отошла в сторону, всем своим видом показывая, что дальнейшее ее не интересует. — Начинай, — приказала она. — Стоять жарко. — Не указывай. Утратив дар, Майриор не мог более ощущать чувства, которыми пропитывался воздух рядом с людьми. Это удручало. Однако Майриор все равно понимал, что на краю лужайки поселилась смерть. Слишком тяжело стало в груди, когда он подошел в деревянному гробу с красной подкладкой. Кестрель было пять тысяч лет — прожитое навалилось в одночасье и убило спустя полгода. Майриор догадывался, что у не выдержало сердце, самое хрупкое, что он создал. Оставалось надеяться, что она умерла без мук, не приходя в сознание. Майриор взглянул на лицо почившей: оно не сохранило боли, лишь упокоение. Лицо Кестрель избороздила сеть морщин, самые глубокие очерчивали полные губы. Волосы окончательно поседели. Он бы и не узнал ее, если бы не шрам на щеке. Майриор со смешанными чувствами вспомнил, как Кесс его получила: от избытка чувств Китти вызвала пламя и обожгла щеку любимой, оставив след пощечины навечно. Адепты не смогли вылечить шрам. Кестрель говорила, что получила его во время боя с Наамой, но это было ложью. Майриор вырывал сердце не раз. Каждый Клинок проходил через эту процедуру. Он вырывал его и насылал проклятие Синааны, не позволявшее стареть, исцеляющее увечье, дающее новые силы или высвобождавшее сущность. Лета усилила дар Альфираци в несколько раз, научилась использовать бездну. Айвена стала вампирессой, а позже в награду получила силу воды. Ситри стала повелительницей металла. Каждый из них когда-то лежал перед Майриором с распахнутой грудью. Держа в ладони остывшее сердце Кестрель, Майри думал: неужели нет способа ее воскресить? Горький опыт с матерью стал причиной долгих мучений: Бог Мосант много лет изучал искусство исцеления. Отдавать благодать чревато, следовало понимать тело. Майриор изучал организмы долго, упорно, прежде чем понял все. Именно поэтому проклятие Синааны вытягивало Клинков даже из лап смерти. Клинки прыгали в лаву, сжигали себя, разрывали на куски, но все попытки умереть были попросту смешны. Майриор находился в уверенности, что если бы сегодня обладал даром, то воскресил бы Кестрель. Но — увы. Бетельгейз тоже обладал даром. Почему сын не стал воскрешать подругу собственной девушки? Майри не мог понять. Йонсу не могла не просить сделать этого. Ведь так? Оставался Теллур… Впрочем, едва ли тот настолько искусен в рамках придуманной Майриором матрицы. «Лучше о нем не думать — опять появится назло», — подумал бывший Темный король. И в самом деле, вскоре он приметил сидящую в ветвях дерева маленькую пичужку с изумрудными глазами. Майриор перевел взгляд на сердце, что продолжало лежать на его ладони. Мышца, обычная мышца, кусок мяса, без которого не жить. — Не помешал бы огонь… — вполголоса произнес Майриор, искоса посмотрев на птицу. Та щелкнула клювом — пламя заплясало на пальцах бывшего властелина мира. Оно не обжигало. Вспыхнуло и сердце в руке. Майриор осторожно вложил его обратно в грудь и отошел от тела. Из гроба повалил дым. Рука была в крови. Майриор обернулся к остальным. На лицах большинства застыла гримаса брезгливости. Только Виттария стояла спокойно. — У вас принято что-либо говорить? — спросила она с любопытством. Луриэль вздрогнула. Ее тоже тронула старость. Но тюремщице не привыкать. — Жаль, что нет Йонсу, — сказала она. — Йонсу бы нашла нужные слова. Астрея закатила глаза. Римма так и стояла, сморщив нос. — Раз никто не хочет — скажу я, — заявил Майриор. — Вам, Майриор, лишь бы повыступать, — заметила Виттария. Тот откашлялся и достал из кармана платок, при этом запачкав пиджак. Ткань с трудом, но стирала кровь. — Кестрель Весса-Очария, живя на землях Империи, всегда оставалась моей подданной, — начал Майриор, изредка бросая взгляды на Астрею. Бывшая императрица делала вид, что не слушает. — Она покинула Тауру вместе с принцессой Кэтрин Вилариас и стала ее стражем. Она не вспоминала родину, считала Синаану врагом. К сожалению, такова война: война разрушает все, что дорого, будто то любовь, веру… семью… Римма шумно выдохнула. Астрея стояла с каменным лицом и смотрела в сторону лесной чащи и облака дыма. Виттария едва сдерживала смех. — Когда принцесса Кэтрин сбежала из Мосант в смертное измерение, Кестрель отправилась за ней, выполняя приказ. От чего сбежала принцесса, говорить здесь не стоит… Астрея, разумеется, помнила причину. — Вместе с Кестрель отправились ее друзья, среди которых была Йонсу Ливэйг. Вы правы. Йонсу рассказала бы больше о почившей. Но лучше всего Кестрель знал я. Разумеется, я. Луриэль заволновалась. — Кестрель была отчаянно храброй, верной, принципиальной. Теплой, любящей всех, даже своих врагов… Виттария, поняв намек, едва спрятала улыбку. Астрея бросила сверлить взглядом дым. Вместо этого она начала сверлить Майриора — забавно, будто эта кукла может что-то прочитать по лицу, подумал тот. Воодушевленный Майриор продолжил: — У нее никогда не было ни детей, ни мужа. Кестрель посвятила свою жизнь служению. Ну, вы поняли, что я имею в виду. — Хватит, — прошипела Астрея. Майриор не думал останавливаться. — Верность, в том числе и в любви — ее величайшая благодетель, — заявил он. — Ни разу Кесс не допустила мысли о предательстве. Думаю, она заслужила смерти от старости. Самая прекрасная смерть, тихая и спокойная. Единственное, что омрачало последние минуты Кестрель, это думы о погибшей принцессе. Надеюсь, душа Кестрель Вессы-Очарии упокоилась навсегда. «Нет, — тут же продолжил он про себя. — Не навсегда. Эта душа никогда не найдет покоя. Я сам обещал — душа будет вечно метаться в Мосант. Я ничего не могу сделать. Был бы дар…» Что это? Решил облегчить страдания смертной? Как глупо… Мысленно Майриор был далеко на востоке, там, где крошились от времени башни Палаис-иссе. Около стен северной крепости стоял нетронутый временем гроб. На него не попадала дождевая вода, его не касались лучи солнца. Там лежал Валентайн Аустен, держа в руках меч Донны. Валентайн, которого он убил, не отдавая себе отчета, кем является враг. Не просто убил — уничтожил. Полуночный рыцарь никогда не воскреснет. Рядом с Кестрель находилась могила Китти Вилариас, о которой не знал никто. Бывший комендант Палаис-иссе закопала у молоденькой елочки единственное, что осталось от любимой — тонкое серебряное колечко, подаренное кем-то близким. Кестрель приходила на место памяти каждый день. Чуть поодаль покоились пустые доспехи Леонарда, закопанные самим Майриором одной лунной ночью. Над могилой росла лиственница, которую бывший Темный король перевязал лентой. Защищенный магией обрезок ткани никак не изменился за полгода. На другом холме гнило бальное платье Айвены, которое однажды утром принес Архой. Оборотень посерел, обзавелся блохами, но был все еще жив, в отличие от любимой. Вейни называла Архоя своей собачкой и даже иногда вычесывала ему шерсть. Странное дело: то, что раньше вызывало смех, теперь вызывало умиление. «Айвену» Майриор похоронил в цветах, которые она так любила. Он выбрал незабудки. Могилу Леты сделала Римма при помощи Хайди. Майриор ни разу не посещал ее. Он стоял и механически стирал кровь с руки, но жидкость, казалось, впиталась в кожу. — Знаете, — нарушила воцарившуюся тишину Виттария, — мне кажется очень странным, что вы молчите. У вас так принято, да? Молчать после ухода друга? Майриор чуть приподнял уголок губ. Кестрель Весса-Очария не приходилась другом никому из присутствующих. Астрея ненавидела уроженку Тауры за ее роль в судьбе Китти Вилариас. Луриэль видела Кесс пару раз, не больше; остальные не успели узнать почившую в должной мере. После смерти Китти Кестрель мало контактировала с людьми, предпочитая одиночество. Одна лишь Римма всем своим личиком старалась показывать скорбь, чего Майри не мог понять. В трауре из чувства солидарности к умершей владелице молнии? Слишком серьезным, задумчивым было ее лицо. Слова Виттарии не возымели никакого эффекта. Витта, закатив глаза, сорвала ближайший цветок и поднесла к носу, вдохнула аромат. — Видимо, смерть в Мосант — дело привычное. — Именно, — не удержался Майриор. — Перед твоим появлением жизнь проредила население знатно. Сверкнула молния в пустом небе. Бледная от ярости Римма выпрямилась, сжала кулачки, смяв в руках венок. Светло-зеленые глаза вспыхнули серебром. Майриор отпрянул, но сразу же взял себя в руки. Рядом маячило любопытное лицо Виттарии. — Тебе совести хватает об этом говорить?! — крикнула Римма, дрожа всем телом. — Не жизнь ее проредила, а ты! Ты руководил войной и натравливал всех друг против друга! Майриор покосился на Витту. — Не кричи на отца, — вместо достойного ответа сказал он. Майриор был обескуражен. Буквально только что Римма спокойно стояла в трауре. — У тебя сил нет мне рот затыкать! — выпалила дочь, заискрив электрическими вспышками, и внезапно сорвала с шеи медальон, что сделала из кольца матери. Тонкая цепочка порвалась, оставив розовый след на коже. — Ты ее убил, — совсем визгливо крикнула Римма. — Это ты сделал. Разговор принял неожиданный, неприятный оборот. — Я не думал, что так… — Неужели! Это ты вмешался! Ты забрал благословление! Ты ее убил! «А может, действительно я?.. — со страхом подумал Майриор, остекленевшим взглядом смотря на разъяренную дочь. — Подсознательно? Не хотел, чтобы ее увидели, а матрица…» — мысль причиняла боль. Майриор не хотел, чтобы Лету почувствовала Сиенна, он действительно снял благословление. Не хотел столь сильно, что мир истолковал потаенное желание по-своему? Или же вмешался кто-то другой? Отец? Сестра? Теллур? Сиенна, почувствовав соперницу? Или все же он? Кто? — И тетю Вейни, — дрожа от ненависти, сказала Римма. — И Альмейру. — Ты ненавидела сестру, — напомнил Майриор, и взгляды всех обратились к нему. — Майри! — взвизгнула Астрея, бросаясь к мужу. Боль. Он впервые за долгие годы почувствовал ее. Острая волна прокатилась по телу, вцепилась в место удара. Рука, дрожа, потянулась ко лбу. Майриор коснулся раны и едва не взвыл от боли: металл с обручальным камнем раскроил кожу. Кость гудела. Кольцо Леты, отскочив, лежало на траве перед ним. Римма, рыдая, бежала в сторону Эйон-иссе. Хайди последовал за ней. — Как ты? — выдохнула Астрея, пытаясь посмотреть на его лицо, но Майриор сердито отворачивался. — Лури, помоги ему… Ты что? Лури! Луриэль, не глядя на них, спускалась с холма, направляясь в Эйон-иссе. Эван, с довольной улыбочкой понаблюдав за сценой с минуту, также покинул лужайку. Осталась одна Виттария да назойливая жена. — Сгинь! — проорал Майри. — Надоела! Уйди! Как же ты мне осточертела! Лицо Астреи вытянулось. Майриор оттолкнул ее руку и отвернулся. Кровь начала течь по лбу, лезла в глаза. Он вытирал ее раз за разом — кровотечение не останавливалось. Рану щипало, голова гудела. Дрожащей рукой Майри нащупал в кармане циферблат часов. Металл был холоден. Чувствуя, как медленно мутнеет сознание, Майриор вытащил часы и дрожащей рукой приложил ко лбу. Стало чуть легче. По методичному хрусту травы он понял, что Астрея уходит. Майри вздохнул. Зачем накричал? Пичужка, весело чирикая, пронеслась мимо и взлетела в небо. «Сволочь», — подумал Майриор. Теллуру явно нравилось над ним издеваться. — А вы опасный человек, Майриор, — донесся насмешливый голос Витты. — Не лицемерьте, — огрызнулся тот. — Не спорю, я тоже грешила, но моя совесть чиста, все отпущено. А вы исповедоваться не желаете? — Помилуй, как может Бог исповедоваться перед самим собой? — проворчал Майри, наконец повернувшись в сторону собеседницы. Виттария неспешно плела венок. Гроб Кестрель горел за ее спиной. «Как бы пожар не начался», — с тревогой подумал Майри. — Для начала смиритесь, что вы уже не бог. Тот зло посмотрел на нее. В уголках губ Виттарии таилась улыбка. — Ты более походишь на шарлатана-психотерапевта, нежели на святую. Или на торговца индульгенциями. — Не хотите начинать? Начну я. — Одним из твоих грехов являлось беспардонное любопытство? Виттария пропустила его слова мимо ушей и, накинув венок на кучерявые волосы, беззаботно продолжила: — О ком говорила Римма? О Лете? Кто она? — Оставь свои вопросы, я не буду отвечать. — Ну что за детский сад. Мы должны понимать друг друга. — Отец создал Астрею, чтобы показать истинного меня. Тебя он назначил голосом совести? Виттария пошла ему навстречу. Майри внезапно почувствовал себя очень глупо, прижимая ко лбу наручные часы. — Упрямец, — заявила она и, сорвав в головы венок, надела ему на голову. Окинув результат насмешливым взглядом, Витта начала спускаться в Эйон-иссе. Майриор остался один. Невыносимо. Происходящее невыносимо. Триду не было нужды напирать на совесть бывшего Темного короля — Майриор прекрасно сжирал сам себя сомнениями. Зачем? Для чего? В попытке что-либо доказать? Или самоутвердиться? Зачем он творит это безумие? Зачем творит еще большее безумие? Может, не поздно остановиться? Нет, Майриор не остановится. Он слишком долго к этому шел. Огонь наконец утих, так и не добравшись до ветвей. Майриор мрачно смотрел на струи дыма, поднимающиеся к небу. В руке он сжимал кольцо с розовым камнем.