***
Сочетать обязанности Посланника и полноценную игру в другого человека пришлось нелегко. Едва ли Атессе нравилось наблюдать за тем, как одна из её птиц тратила уйму времени на нечто совершенно далёкое от служения. И всё-таки у Деласара удалось нащупать золотую середину. Он по старой привычке наглел и подбирал хитроумные трактовки: обещал вырастить из Кимсана талантливого защитника справедливости и заявлял, что даже если тот по итогу не примкнёт к Посланникам, то станет им верным союзником. Атесса обороты сбавила, но отлучаться пришлось нередко. Вэл свои исчезновения оправдывал легко и просто — поиском Борона и новых дел по пути. Кимсан не сопротивлялся — он твёрже встал на ноги и не воспринимал временные расставания трагедией. Одно только Деласара удручало. Идея за шкирку притащить Борона обратно больше не внушала ему никакой уверенности. Блудный Боне обосновался в Союзе и всерьёз занялся изысканиями. Чтобы понять, какими именно, пришлось следить за ним немалое время. Поначалу Деласар следовал излюбленной тактике: «Не выдавать себя, но по возможности защищать». Он не чурался отвести от Борона стаю волков или хуже — компанию багровых чернокнижников, искавших очередную жертву для ритуала. Несмотря на настойчивость юного Боне, жестокие реалии Диких Земель обещали уничтожить его в кратчайшие сроки. Неопытность оставалась неопытностью. Деласар пытался не дать этому случиться, мечась меж двух огней. Сразу рассказать обо всём Кимсану или переждать? А если переждать, то для чего? Не просто ведь чтобы убедиться в кровавых амбициях Борона, а чтобы занять место Вэлом поустойчивее и потеснее, там, где он уже значил бы для Кимсана гораздо больше. Деласар никогда не отрицал собственную алчность. Потаённую жажду столкнуть Борона с пьедестала он начал замечать за собой всё чаще. Но совесть потребовала хотя бы раз увидеться лицом к лицу. Борон оборудовал убежище в подвале разрушенной хижины: оползень превратил когда-то уютный домишко в груду хлама. Мало кто разглядел бы среди камней и досок потайной проход вниз. Борон в очередной раз запрятался внутри и несколько дней подряд не подавал ни малейших признаков жизни. Деласара утомило бдеть в облике птицы. Он туманом скользнул в щель и двинулся на ярко-синий свет некротических факелов. Миновал готовые ловушки, мысленно подмечая грамотность в их выставлении, и достиг заветной комнатушки. Впрочем, этот потрёпанный подвал сложно было назвать полноценной комнатой. Борон, растянувшись на покоцанной скамье, читал. Время от времени растирал воспалённые глаза. Книг вокруг него было много, и ни одна из них не являлась разрешённой в цивилизованных странах, Деласар мог поклясться. От импровизированного операционного стола поодаль тянуло гнилой кровью и смрадом. В воздухе висел тяжёлый запах пахучих трав. Борон вторжения не заметил и сильнее закутался в меховую шубу. Зима в Союзе начиналась раньше, чем где-либо, и сразу не щадила. — От Кимсана Боне привет, — Деласар изменил голос, сделав скрежещущим и хриплым. Обратился Вэлом и обезобразил лицо инеем, скрывшим возраст и отличительные черты. — Тебя было сложно отыскать, ворожей. Борон дёрнулся. Поначалу, возможно, думал вскочить на ноги, но только вцепился обеими руками в края скамьи. Не каждый гость был способен так пугающе хорошо миновать все ловушки, и он это знал. — Кто ты? Вэл вышел на свет. От инея его рыжие волосы побелели. — А чего ж в своё время не удосужился со мной познакомиться? Боишься? — Я ничего не боюсь, — оскалился Борон. Вопреки сказанному всё внутри него ходило ходуном. Вэл видел: юноша перед ним изменился. Отрезал шёлк длинных волос, перестал ухаживать, те сделались жёсткими и колючими. Кожа тоже растрескалась и поблекла. Померк прежде бойкий взгляд. — Тебя послал Кимсан, значит? — Я единственный, кто у него остался, — Вэл скользнул кончиком пальца по краю операционного стола. Глянул под него, увидел в ведре несколько кошачьих трупов. — Уже за животных взялся… До людей недолго, верно? Борон зловеще хмыкнул. — Тебя это не касается. — Ты прав, сейчас меня касается только причина твоего ухода. Кимсан бежал следом за тобой и не понимает, почему ты его оставил. — П-проклятье… Где он? — Пока ещё в Астре, не переживай. Занялся не очень легальной деятельностью в попытке накопить средства на ищеек, жильё и образование. Родителей ведь бросил. У Борона на лице заиграли желваки. Он стиснул зубы, с недовольным хрипом поднялся и вмиг потерял бдительность. Деласар подметил, что, если напасть сейчас, победа достанется ему в считанные секунды. Не напал. — Он что, даже отца не обобрал напоследок? — Слишком торопился за тобой, — Вэл повёл плечами. Откашлялся. — А чего ты ждал, когда оставил на нём долги и свалил без малейшего предупреждения? Борон ступил вперёд, всматриваясь во взгляд, скрытый за белыми ресницами. — У меня не было другого выбора. Кимсан не маленький мальчик и сможет за себя постоять. К тому же, я предполагал, что ты-то его не бросишь. Выходит, о ссоре брата с наставником он не знал и, уходя, подумал, что всё под контролем. — И всё же нехорошо сбрасывать ответственность на другого, — Вэл сунул руки в карманы и побрёл по помещению. В глаза бросились педантично расставленные по полкам разной формы колбы, пробирки и банки. В одной из них застывала ворона с открученной головой. Сердце нехорошо ёкнуло. — Другой может таким образом занять твоё место. — Ты мне угрожаешь? Борон прекрасно понимал, что проиграл бы Вэлу в прямой схватке. Он не имел сил сражаться с кем-то, кого Кимсан описывал едва ли не божественно талантливым. Но на своей территории ведь можно было попытать… Нет. Не тот случай. — Я поясняю перспективы, — улыбнулся Вэл. — Давай по-хорошему. Я расскажу Кимсану о том, где ты и чем занят. Могу даже с твоих слов, ты только расщедрись на них. — Нет! — Борон рыкнул и в панике заоглядывался. — Пусть думает, что я бросил его. Я знаю Кимсана, он назло мне заживёт счастливой жизнью. — Да неужто причина так таинственна? — Если я хотя бы намекну вам обоим, вы мне житья не дадите. Кимсан продолжит меня преследовать, и вот Союз уж точно убьёт его. — Никакая причина не стоит того, на что ты решился, — Вэл покачал головой. — Союз доконает тебя. Некромантия и магия крови только пока посильны по цене и безобидны на первый взгляд. Если в конце концов ты не продашь душу твари из Бездны и сохранишь волю, то лишь на первое время, пока с ума не сойдёшь. Борон замолчал. Повисшая тишина, горькая и тяжёлая, длилась несколько минут. Вэл терпеливо ждал. Пришёл к выводу, что младший Боне напоминал ему продрогшего пса. — Ну так что? — как же с трудом это далось. — Возвращайся. Вы разберётесь вместе, без этих коварных соблазнов. Казалось, вот-вот Борон поддастся. И всё-таки: — Нет. Уходи. «Пусть для него ты муза, но для меня — чужак. Я тебе не доверяю и ни о чём не расскажу, чтобы Кимсан раньше времени не узнал про болезнь. Неведение — лучшее лекарство для него, пока не придумаю другое». — Это твоё последнее слово? — Вэл отстучал по столу ритм. — Если однажды ты вернёшься кровавой тварью, я тебя к Кимсану и на шаг не подпущу. — Это моё последнее слово. Мне не нужны ни твоё имя, ни твоя помощь, ни даже ваше местонахождение. Просто проваливайте и живите жизнь. Когда потребуется вернуться, я сам найду Кимсана и спрашивать у тебя разрешения не стану. Амбиция вела Борона Боне, как однажды и сказала Марция, амбиция была его пороком, терпкая неразбавленная гордыня. — Не боишься, что он погибнет до того, как ты придёшь? Жизнь непредсказуема, — Вэл, сам того не зная, ударил в больное место. Борон стиснул челюсть. Глянул исподлобья хищными глазами и расхохотался себе под нос. — Я слышу, как ты о нём говоришь, беленький. Давай каждый из нас будет делать своё дело. Ты люби, а мне не мешай работать. — Я вашу любовь уважаю, — Вэл не солгал. — Неужто так просто откажешься от неё? Не придётся, если просто доверишься мне. Снова смех. Слишком горький для юноши истерический хохот. Деласара передёрнуло. «Марция…» — Ты не уберёг нас вовремя, вот и теперь в союзники не лезь, — отмахнулся Борон и спрятал заслезившийся взгляд. — Не знаю, где ты шастал, когда нас забивали камнями, но с того дня мой лимит доверия к чужакам исчерпан. — Я был с вами рядом чаще, чем тебе кажется. — Хватит. Уходи, служи Майвейн или кому ты там служишь, и знай: в следующий раз я встречу тебя менее дружелюбно. Деласар выпрямился и еле сдержал себя от ядовитых выражений. Последние слова неслабо ударили по его чести и отсекли последнее желание продолжать уговоры. — Будет по-твоему, — процедил он. — Я передам Кимсану, что ты погряз в кровавых опытах и не сумел мне предоставить ни единой вразумительной причины ухода. Я буду его защищать. Но, когда ты вернёшься, найди в себе силы признать новую жизнь Кимсана такой, какой она выстроится без тебя. Надеюсь, уж на это ты будешь способен. Вэл развернулся и зашагал прочь. От него пахло Кимсаном. Пахло тем, что тот обычно называл паслёном. Может, именно факт принадлежности родного запаха чужаку разворотил в Бороне всё животное и нетерпеливое. Он забормотал себе под нос: — Однажды я подарю Кимсану бессмертие. Когда мы с ним вознесёмся, тебе не останется места рядом. «Ты лишь удобная защита для меня. Удобная защита». Знал бы Борон Боне, насколько ошибся в тот день, не приняв предложение Деласара Сэлдори идти по одной дороге. Насколько ошибся, не признав в нём серьёзного соперника.***
Кимсан был хлеще многих склонен к мстительности и обидчивости. Он не терпел к себе и на толику пренебрежительного отношения, пускай оно даже чудилось. Новость о живом и невредимом брате, запрятавшемся в Союзе и отнекивавшемся от любых переговоров, объяснимо воспринялась им в штыки. Сначала Кимсан не поверил. Вэл тут же предоставил доказательство: украденный у Борона красный шарф, вязал который ему однажды, конечно, сам Безупречный. Не стоило посягать на памятную вещь, но другие улики не подошли бы: не колбу же с кишками было тащить. Кимсан впал в бешенство. — Врать не стану, он вёл себя так, будто причина весомая, — объяснял Вэл. — Говорил, если расскажет, мы от него не отцепимся. — И он даже не захотел со мной увидеться? Объясниться? Вэл отрицательно мотнул головой. — Он хотел, чтобы ты думал, что он тебя бросил. Деласар нигде не приврал, но и не отрицал, что внутренняя алчность велела ему удовлетвориться от выставленного в плохом свете Борона и не докапываться до высокопарных причин того гнусного побега. Возможно, стоило бы… Попробовать залезть в голову к младшему Боне, предложить ему золото или ресурсы взамен на намёк, но, с другой стороны, не сделал ли он свой собственный выбор? Кимсан об этом выборе узнал и обрёл второе дыхание. Им послужила гневная обида, подтолкнувшая жить с ещё большим рвением, как Борон и предполагал, назло. Былые чувства не угасли, и едва ли они, настолько сумасбродные, смогли бы. Но терзания сдвинуло на второй план то, о чём в будущем рассказала мёртвая Марция Боне — порок крови. Мимикрия. Сам того не заметив, Кимсан начал растворяться в новых реалиях скорее, чем сумел бы обычный человек. И просто обида вскоре превратилась в отторжение.***
Минуло полгода. Вернулись тёплые краски лета. Кимсан бесшумно взобрался по ступенькам лестницы на второй этаж дома и присел перед запертой дверью спальни. Оглянулся, вслушиваясь в шорохи. Вэл в далёкой комнате, как влюблённый дурак, бормотал что-то на ухо пухленькой Алисе. Алиса, будучи страшно богатой и несколько скандальной художницей, испытывала слабость к юным и тоненьким парням. При всём внешнем отличии от них она обладала невероятной самооценкой и очень даже запоминающейся харизмой. Вэл твёрдо решил Алису очаровать, изучить вдоль и поперёк её дом, а затем, во время очередного свидания, впустить внутрь Кимсана. Уж Кимсан-то разобрался бы дальше с любым замком. Этот метод совращения и обкрадывания богачей двое шарлатанов обсудили за один вечер. Да что уж говорить, за пару десятков минут. На судьбу Вэла перепало гримироваться (во всяком случае, Кимсан его гениальные перевоплощения объяснял именно так) и втираться жертве в доверие. Безупречный, в свою очередь, украшал очередное свидание голубков вторжением в их личное пространство. Конечно, регулярно повторять такой фокус Вэл и Кимсан не стали. Решили попробовать максимум трижды, каждый раз в новом городе, чтобы по Астре слишком быстро не поползли слухи. Случай с Алисой оказался уже вторым. Произошёл он в Ароне. Вэл умудрился выдержать с художницей целых шесть свиданий и даже ни разу не оказаться у неё в постели. Этим вечером Алиса была настроена непоколебимо и вовсю учиняла разврат. До Кимсана доносились пошлый хохот, воркования и скрип одежды. Вводя в замок спальни отмычку и прислушиваясь к щелчкам в скважине, ко всему остальному он оставался глухим. В спальне Алиса хранила особенно редкие картины, которые ценители искусства точно пожелали бы урвать втридорога как раз за счёт их невинности и почти нулевой истории пребывания на выставках. «А ещё там наверняка немало драгоценностей…» — Я больше не терплю твоих отнекиваний, дорогой, — Алиса хвастала ещё и щебечущим голоском. У Кимсана даже мысли не возникло, что ей стоило бы скинуть половину от имевшегося веса или вроде того. Ни в коем случае, не такому очарованию. Душу грызла совесть. И не за кражу драгоценностей. За удар художника художнику под дых. Своруй кто-нибудь полотна Кимсана, он бы рвал и метал. Что, в принципе, и случилось спустя много лет в особняке и заметно его надломало. Однако вторая, подлая, сторона шептала: «Ты портишь конкурентке жизнь. А в войне искусства все средства хороши». Замок щёлкнул, и Кимсан юркнул внутрь комнаты. — Ладно, Алиса, уломала! — воскликнул Вэл. — Но, может, начнём с ванны? Я сделаю тебе такой массаж с пеной, да ты в жизни не переживала ничего подобного. — Чудно! — она захлопала в ладони. — Зайду в спальню за прекрасными кружевами, которые хотела тебе показ… — Нет, никуда тебя не отпущу. А ну сюда… Кимсан достал из кармана лезвие и вскарабкался на письменный стол, дотянулся до высоко висевшей рамы. Доски под ногами заскрипели. В сером свете полудня сверкнули блики с улицы. Лезвие вонзилось в полотно и обвело по периметру. Не было времени доставать картины из рам и не хотелось тащить их в тяжеленном виде. За дверью послышались грохот и хохот. Запахло тошнотворно сладкими духами Алисы. Славный пейзаж Малахитовых Водопадов был свёрнут и положен в сумку. Его судьбу разделил портрет Евы Призрачной. Ручку двери кто-то дёрнул. Кимсан молнией бросился за шкаф и прикрылся шторой. Алиса почти просунула в комнату белокурую голову, но оказалась схвачена за талию Вэлом и завизжала, брыкаясь ногами. — Да тебя не узнать! Раньше не уломать было, а теперь на полу готов меня уложить! — Я терпел, я жаждал казаться благопристойным, — Вэл вцепился с жадным поцелуем в её шею и смял по груди. Внутри Кимсана дважды неприятно ёкнуло. С одной стороны, он потому и не избрал роль соблазнителя — не хотел марать чужое тело обманом. С другой — видеть Вэла настолько тактильным и озорным с кем-то другим совершенно не понравилось. Как потом воспринимать эти руки, когда они лезут с очередным объятием? «А почему нет? Мы же друзья», — попытался себя успокоить Кимсан. Не вышло. «Всё равно мерзость, просто мерзость». Признавать в себе какие-то чувства он отказывался и считал, что прошло слишком мало времени. Главной страстью оставался Борон, пускай даже отказавшийся от встреч и засевший у чёрта на рогах. Но зудело-то почему? Наверное, Кимсан был ревнивцем, только и всего. Он упёрся рассеянным взглядом в картину у окна напротив. Неслышно присвистнул. «Скандал» Юлии Мицкевич. Ссора в художественной галерее. Творец творцу разбил о голову бутылку вина. Шторв, почти пять веков тому назад… Кимсан и не подозревал, что у Алисы был такой хороший вкус. Он ринулся к сейфу. Стоило забрать драгоценности, пока в комнату снова не нагрянули. Вэлу удалось увлечь Алису в ванной. У Кимсана встала дыбом несуществующая шерсть под кожей. Сердце истошно заколотилось. Они взаправду там целовались, тискались?.. Как же грязно. По отношению к ней, по отношению к нему. Весь этот дом, украшенный пёстрыми коврами, произведениями искусства и живыми растениями, вмиг перестал казаться роскошным и уютным. В прошлый раз, когда Вэл очаровывал одного экцентричного поэта из Анаруна, так далеко не заходило. «К чёрту». Кимсан вскрыл сейф, вывалил драгоценности в сумку, перекинул её через плечо и двинулся вон из спальни. — Алиса, ну ты куда? — предостерегающий крик Вэла он не услышал. Прошёл мимо нескольких дверей, глянул через перила на первый этаж, шагнул к лестнице. Алиса выскочила из ванны, встала напротив и завизжала. — Воры! Роберт, воры! Кимсан от шока едва пошевельнулся, но секунду спустя сообразил и перемахнул через перила: приземлился на нижний этаж и дал дёру через главный вход. Вэл выбежал из ванны, на ходу набрасывая рубашку, натягивая штаны и устремляясь следом. — Я догоню! Я сейчас! Кимсан миновал лабиринты переулков, добрался до парка и скрылся под густыми кронами ив. Никто во всём мире не отыскал бы его, кроме Вэла, хорошо знавшего, куда бежать и где искать любимое сокровище. Нагнав Кимсана, он схватил его за локоть и потянул на себя. — Всё выгорело? — Взял самое ценное. — Хорошо. В конюшне у западных ворот тебя ждёт скакун. Садись и гони в Армедор, я скоро. Кимсан глянул на Вэла, перепачканного розовой помадой на шее, ушах и щеках. Сморщился и вот-вот бы недовольно отвернулся, но смуглая ладонь поймала за щёку. На сей раз Шакал обратился в соблазнительного найхана. Но не для Кимсана, а для Алисы, и это-то особенно раздражало. — Эй, всё в порядке? Ты сам не свой. — Нормально. Иди успокой Алису и возвращайся. — Сан… — Вэл подтащил Кимсана к себе. — Только подумай, мы так долго об этом мечтали. К ночи достигнем Армедора, найдём, как сбыть драгоценности, купим билет на концерт Джинны. Самой Джинны, представляешь? Как твоя мордашка при таком раскладе вообще может быть расстроенной? У Деласара начинали закрадываться подозрения, и он им не радовался. Следовало раньше думать, что Кимсан не просто прикипит к несуществующей личности, а по уши влюбится. Поначалу это казалось невозможным, но теперь выглядело, как издевательство над его чувствами. — Меня бесишь ты в таком виде. Иди, — Кимсан шлёпнул Вэла по щеке и бросился прочь. Алиса, конечно, никак не успокаивалась. Рыдала от злости и досады. Вэл по возможности утешал и заодно предоставил вызванной страже улику: ткань, которую якобы сорвал с убегавшего. Принадлежала она, разумеется, не Кимсану, и никого вменяемого по ней ни за что бы не нашли. Особенно после применённого Деласаром в нужный момент гипноза. Только через час он ото всех отвязался и под шумок ускользнул, снимая одну иллюзию и набрасывая другую, уже полюбившуюся. Будь Вэл самым что ни на есть обычным человеком, он бы уже ни за что, хоть галопом беги, не нагнал Кимсана. Но птица нагнала. Деласар материализовался у лесополосы, растрепал уже почти родные рыжие волосы и закричал вслед наезднику на сером скакуне: — Кимсан Боне! А ну подожди! — Пр-р-р! Конь встал на дыбы, звонко ударил землю передними копытами и остановился. Кимсан обернулся, огромными глазами уставившись на подбежавшего Вэла, красного как томат и пытавшегося отдышаться. — Шакал, что за чудеса? Ты пешком пригнал? — У меня свои секреты, — Вэл схватился за поданную ладонь и взобрался в седло позади Безупречного. С присвистом выдохнул, будто сейчас надвое сломается, опустил пальцы на его талию и сжал. Прямо как Алису. Кимсана передёрнуло, но он, не сказав ни слова, пришпорил коня. Скакун понёсся по замшелой дороге прочь из Арона, врываясь в благоухающий летний лес. Давно Кимсан не помнил такой яркой зелени, пышной и пряной, такого густого и сладкого воздуха, давно мысленно не подпевал трели довольных птиц. Полгода совместной жизни с Вэлом многое поменяли. Возможно, они-то и вернули краски прежде серым пейзажам. Ночи больше не казались одинокими, а даже если вдруг являлся чудовищный кошмар, Шакал находил, какими словами его прогнать. Он встревал в драки во имя Кимсана, обнаруживал всё новые способы вместе подурачиться или обзавестись тёплыми сердцу предметами быта. Сколько водопадов было посещено вместе, пикников устроено, крыш оббегано… Хочешь не хочешь — проникнешься, привяжешься и задышишь легче. Вэл стал для Кимсана оберегом, убежищем и неизбывной причиной для смеха. Пускай сначала и для вымученного. Возможно, назло иногда умудряешься не просто жить, но и снова чувствовать. — Ревнуешь, — прошептал Вэл, опустив подбородок на плечо Кимсана и опалив его левое ухо загнанным дыханием. Безупречный глянул вскользь и увидел на щеке Шакала следы от грима. Якобы от грима. — Ты не отмылся нормально. — Так отмой сам. Сначала Кимсан не отреагировал, но потом вытянул руку назад и мазнул ладонью по бессовестному лицу. Ничего, конечно, не стёрлось, и смуглые пятнышки остались блестеть на коже. — Какая незадача, — охнул Вэл. — Въелось. Прямо как твоя ревность. — Мне просто не понравилось, как ты вёл себя с Алисой. Это было грязно по отношению… — Ой, давай без морализаторства, дорогой друг. Ты не этим недоволен. Возможно, заигрываниями Деласар пытался убедиться, что не ошибся в своих предположениях. Но было и кое-что другое, погрузившее его в пучину глубокой запутанности: он начинал отождествлять себя с Вэлом. Растворяться в нём. И забывать, кем являлся на самом деле. Атессу не волновало, в чьём облике работал её Посланник. И Посланник, ненавидя своё истинное лицо, перестал его обнажать. Так, стало быть, всё это больше… и ложью не являлось? — Допустим, — наконец сдался Кимсан. — Возможно, мне не нравится видеть, как ты лапаешь других. Я привык, что ты только со мной руки распускаешь. — А почему? — Мы стали близки за последнее время, разве не ясно? — поводья в пальцах заскрипели. Чувствуя улыбку Вэла, Кимсан непонятно почему раздражался. Он закатил глаза и пропыхтел: — Ты стал мне… можно сказать… каким-то очень уж особенным другом. — Нет-нет, это из другой истории, — Шакал отмахнулся и зашарил по карманам. — Останови коня. Кимсан послушался. Его обогнули по бокам две длинные руки. Они схватили сначала за запястья, потом за ладони и принялись надевать на пальцы перстни. Прекрасные платиновые перстни. В замысловатых узорах металла, изображавшего короны, сердца и водовороты, блестели рубины и сапфиры. Ресницы Кимсана задрожали, и он в благоговении уставился на украшения. Под розовым небом они пленительно переливались. Даже язык не повернулся спросить, украдены эти прелести или найдены необъяснимым волшебным образом. Деласар знал. Не украдены. — Моё отношение к Алисе было игрой. Моё отношение к Бернарду было игрой. Моё отношение ко всем вокруг — в какой-то степени игра. Но ты… Вэл надел на большой палец Кимсана последний перстень: единственный, где сапфир и рубин крепились друг к другу в виде единого целого. — Но даже если с тобой я тоже играю, то по-настоящему. Деласар пообещал себе не лгать в трактовках. Он склонился к Кимсану, увидел его потеплевший взгляд и улыбнулся. Вроде даже не как Вэл. По-своему. — И я понимаю, что ты чувствуешь. Я тоже тебя ревную. Кимсан цинично ухмыльнулся и отвернулся. — К покойникам моей жизни? — Нет. Хоть они ушли от тебя, это не делает их мёртвыми. Я ревную к твоим чувствам. К тому, как ты скучаешь по брату, по наставнику, хотя рядом есть я. Иногда мне кажется, что всех усилий мира не будет хватать, чтобы ты обратил на меня внимание. Кимсан нервно фыркнул: — Ты же не из таких. — Кто знает? — Вэл обласкал каждый его палец, облачённый в перстень. — Я дарю тебе их в знак любви к нам вдвоём. Рубины — это пламя, ты. Сапфиры — лёд, я. Кимсан рассмеялся. — Разве ж ты лёд? — У меня свои секреты, я же сказал, — Вэл снова улыбнулся, обнял большой палец Безупречного и огладил по косточке. — Недаром на этом перстне лёд и пламя вместе. Ношение кольца на большом пальце означает стремление обрести смелость и волю. И я хочу, чтобы твоими смелостью и волей стали ты и я. — Я и не знаю, что сказать. — Просто ответь, ты рад, мой человек? — Рад. Но, чёрт, тебе палец протяни — руку оттяпаешь. — Наслаждайся подарком, Боне. И вечером. Мы много старались, чтобы позволить себе его.