***
Деласар понял раз и навсегда. Ни разу больше он не пытался к Кимсану лезть и даже намекать на жажду тактильной близости. В конце концов, когда столетиями топчешь землю и имеешь возможность понаблюдать за людьми и укладом их жизни, нет-нет да вычленяешь бесценные уроки. Например, понятный и дураку — не совать нос в чужую пару. А уж что юный Борон отличался вспыльчивостью и жадностью, Деласар осознавал и далее держался на дистанции даже не лучшего из друзей Кимсана. Может, он назвал бы себя родственной душой из прошлого. Старым учителем, вроде того. Продолжив встречаться с подросшим Кимсаном, Деласар вёл себя так осторожно, что сам Боне стал раздражаться и искать хотя бы подобие прошлого тепла. Однако вскоре тоже сообразил: он давно не являлся ребёнком, а превратился в почти вошедшего в отношения юношу. Осознание пришлось горьким, но возмущения прекратились. Деласар обучил Кимсана тому, в чём был профессионалом — умению скрытно передвигаться и некоторым уловкам в общении. Они превратили и без того обаятельного парня в настоящего краснослова. Конечно, большей части интересного Кимсан обучился по жизни позже, но даже небольшие уроки помогли ему себя понять. Пришло умение распознавать мошенников среди торгашей, воров на людных улицах, моменты нервозности и слабые места у оппонентов в спорах. Всё играло на руку. Когда отношения у близнецов стали ещё интимнее, Деласар окончательно согласился с позицией старшего покровителя, нежели друга. Слово «покровитель» он ненавидел. Может, из-за Атессы. Деласар избрал тактику «поддерживать на расстоянии». Наслать белых мотыльков на сцену к танцующим братьям. Обратиться птицей и привести Борона к месту нападения на Кимсана. Чёрным котом, перебежавшим дорогу и отвадившим от опасной улицы. Согревающим ветром. Причиной, по которой Герберт задержался по пути домой и дал Боне больше минут побыть вдвоём. Деласар вроде и искал причину, чтобы уйти, ведь оставить Кимсана счастливым и повзрослевшим звучало правильно и хорошо. Борон подавал себя надёжным, идейным и настоящим. А нутро всё равно зудело от чего-то, похожего на зависть. В конце концов Кимсан, окрылённый любовью, начал отдаляться, так двух родных людей и не познакомив, а Деласар с происходящим согласился. Мало-помалу попытался от покровительства отойти, заняться собственной жизнью. Только дурное предчувствие не отпускало. Уж сколько Сэлдори на себя бранился из-за него… Вот же предвзятый параноик! Пусть Марция в своё время и пошатнула его веру в способность представителей Боне жить спокойно, это вовсе не служило поводом косо смотреть на братьев. Сердце доводы разума не слышало и не унималось. Борон был очень на Марцию похож. При всей беззаветной любви к Кимсану он оставался традиционным представителем «тёмных лошадок». И продолжал тянуться к запретным знаниям. А запретные знания, связь с жутким родом и далёкие от стандартных амбиции ещё никого к хорошему не приводили. Интуиция Деласара не подвела. Он отсутствовал жалких три дня. Три дня, за которые обречённые братья приняли у Мануэля и Ханнаса Зелья Желаний и зверски разделались с двумя невинными девушками в ночном парке. Должно быть, именно тогда для Деласара всё рухнуло в первый раз. Он не подозревал, что рухнет оно и во второй, и в третий, и каждый раз осколки досады вопьются глубже в плоть. Когда Деласар вернулся, детали случившегося, одна хуже другой, обрушились на него вулканической лавиной. В ней кипели и неверие, и оцепенение, и страшное самокопание, а ещё… Ярость. Животная ярость. В первую очередь во всём захотелось обвинить Борона, ведь в нём проще всего было сыскать козла отпущения. Но Деласару хватило сил встретиться с Кимсаном. Ни понимания, ни чуткости он в беседе выразить не сумел. — Я разочарован, Кимсан. — Вот только ты теперь отца передо мной не изображай. — Не сравнивай меня с ним. В отличие от Герберта, я все эти годы был к тебе добр. И тебя доброте учил! Как так получилось, что ты прикончил невинных девочек, будто гнусный мясник? — Ты не понимаешь, нас доконало давление! — Кимсан ушёл в глухую оборону и сдаваться не собирался. Он весь чесался, дрожал и озирался по сторонам. Да, близнецов действительно затравили. После их рокового публичного танца и ссоры с дочерьми знакомых Деласару не раз требовалось отваживать от бедолаг жестоких подростков. Сверстники всё норовили оскорбить запрещённую любовь и считали, будто имели право за неё наказать. Наказанием в их понимании являлась чистая и неразбавленная жестокость. Деласар, хоть и пытался разорваться, физически не мог оказаться везде. Травля происходила в Коллегии, дома со стороны отца, в узких кругах друзей. Деласар и без того почти забросил работу и подобие своей жалкой личной жизни. А заднюю дать, наблюдая ужасы общественного линчевания, не мог. И вот. Три дня отсутствия. Три дня, по истечении которых Кимсан перестал походить на самого себя. — И что теперь, под гнётом осуждения людей кончать? — Деласар редко кричал, но в тот день он рявкал. Чтобы выцепить Кимсана, пришлось поймать его на улице, схватить за локоть и уволочь под навес первого попавшегося здания. Темнота и проливной дождь смешивались в грязное марево и стеной отрезали от внешнего мира. Как однажды в беседке. — Почему ты молчишь, Боне? Тебе невдомёк вся мерзость случившегося? — Да не соображали мы, Деласар! Мы выпили ту бадью и просто ничего не понимали! Я тебя умоляю, перестань вот так делать выводы! Пожалуйста! Пожалуйста, пойми меня, хотя бы ты… Кто-то назвал бы Деласара лицемером. Да что уж там, он сам себя им нарёк. Ведь толпами когда-то лишал невинных жизни, оправдывая это сначала службой банде, а затем высшим долгом и преданностью Атессе. Всё то же самое? Нет. Между холодным убийством и кровавой расправой пролегала заметная грань. Содеянное близнецами Деласар считал именно животной дерзостью, бездумным и ничем не объяснимым поступком. Возможно, он всё ещё боялся увидеть, как судьба братьев начинает напоминать несчастную судьбу Марции. Возможно, замечал первые изменения в Кимсане, перекликавшиеся с тёмной натурой Борона. Возможно, накопил внутри тонну невысказанного и неосвобождённого. — Я просил тебя не обращаться к этому мошеннику Ханнасу за помощью, — Деласар подошёл к Кимсану вплотную. С губ сорвалась колючая дымка и укусила его за подбородок. — Просил ведь. Теперь ты доволен? Знаешь, как вас возненавидят за убийство? Раньше были цветочки. С ягодками разбирайтесь сами, с меня хватит. — Деласар, прошу тебя, ну прошу… — Кимсан всхлипывал и заикался. Увидел, что Деласар отвернулся и собрался уходить, и начал хватать его за рукава. — Ты самое дорогое, что у меня есть! Только ты и Борон! Я ошибся, я не знал, что зелье так подействует! Я признаю вину! Сэлдори встал столбом и развернулся так резко, что Боне шатнуло. — Давай. Скажи мне, что твой разум был затуманен от корки до корки. Прямо настолько тебе неподвластен, что не было даже шанса остановить происходящее. Смотри в глаза и признавайся. Кимсан стушевался. Он попытался, выдержал три секунды пытки пронзительными серо-голубыми глазами и отвернул лицо. Деласар закивал. — Я больше не покупаюсь на твои жалко дрожащие плечи, малыш. Он ушёл. Обратился грачом и улетел, оставив разрыдавшегося Кимсана горбиться на чужом крыльце. И, стало быть, поступил слишком жестоко, как рассудил потом. Да, обоим Боне через время стукнуло бы целых двадцать лет, но что эти двадцать лет означали для человеческих особей? Беспомощные младенцы. С точки зрения эльфа точно. Верно в Гелторионе совершеннолетие наступало в двадцать один. Куда уж там шестнадцать и восемнадцать… Так или иначе, Деласар не вернулся. Он заставил себя оторваться от гниющей опухоли, разросшейся на судьбе близнецов, и оставил их самостоятельно преодолевать тёмные времена. Кимсан навсегда запомнил бездушную птицу, давшую дёру и ни разу не обернувшуюся. Но далеко Деласар убежать не смог. Вскоре его нагнал скверный слух: младший сын семьи Боне сбежал, прекратил выплачивать долги семьям умерших, и те пали на плечи старшего. О том, что болезнь Кимсана гнусный лекарь прозвал неизлечимой и стремительно убивавшей, Деласар не знал. Не знал он и о том, что Борон сбежал искать от неё лекарство. Картина представлялась другой: младший брат не выдержал обязательств и попросту кинул старшего в одиночестве. Всё рухнуло во второй раз. Позабыв об обидах, Деласар помчался обратно в Астру и там же поймал второй слух: Кимсан Боне тоже наплевал на семью и бросился наутёк в неизвестном направлении. Неверие в сложившуюся ситуацию тут же спровоцировало лавину самоненависти. Насколько же Деласар был жалок, если не сумел защитить двух детей в сложный момент их жизни? Да, он не являлся ни родителем, ни даже дальним родственником, не нёс никаких обязательств, но почему так гложило? Самокритику сменило липкое нетерпение к Борону Боне. Семя осуждения оказалось посажено, полито и удобрено. «Как ты, сука, мог убежать?» Деласар выкрикивал в пустоту немые вопросы, птицей выискивая Кимсана по тем жалким следам, которые тот оставлял. А Кимсан ведь, как назло, хорошо обучился у любимого наставника избавляться от лишних зацепок. Так благо и вовсе обернулось медвежьей услугой. «Кимсан выбрал тебя, положился на тебя, ты давал ему клятвы в любви… А теперь бросил! Да я ведь и сам на тебя положился, Борон Боне! Только узнаю, что ты по чёрному пути пошёл, попляшешь у меня, маленький колдун. Найду — за шкирку приведу обратно к Кимсану просить прощения. А воспротивишься…» Последнюю мысль Деласар никогда не додумывал до конца. Не мог представить, что убивает Борона, ни за что, ведь сволочью подобного рода себя не считал. Кимсан любил его. А Деласар любил Кимсана. Конечно, сразу винить младшего брата в гнусном предательстве было даже несправедливо. С Бороном могло что-то случиться. Угрозы, шантаж, даже похищение. Вскоре связные донесли до Деласара новую информацию: на границе Астры и Союза оказался замечен идеально подходящий под описание юноша со шрамом на лице. Один из шпионов продемонстрировал набросанный им портрет. Клеточка в клеточку Борон Боне. Целый и невредимый, совершенно одинокий, он бежал в дикие земли. Лететь за ним Деласар не спешил. Сначала решил отыскать Кимсана, убедиться в его благополучии или помочь в случае нужды. Только потом шокировать подтверждением наихудших догадок: Борон жив, никем не похищен и, вполне вероятно, по собственной воле принял решение уйти. Долгожданная встреча, конечно, произошла. Только совсем не так, как Деласар себе её изначально представлял. На изначальное ему, видимо… совсем не хватило духа.***
На прибрежных рынках всегда странно пахло. Вонь уже застоявшейся рыбы мешалась с ароматом морепродуктов только-только пойманных. Флёр от специй, существовавших явно для того, чтобы сгладить ситуацию, ложился поверх. Воздух от него становился терпким и вынуждал каждые три минуты чихать. Кимсан с его вечной простудой лишний раз чихать уж точно не хотел, а вот наскрести медяки на скудный ужин был не прочь. Он за Бороном побежал, бросив вообще всё. Обворовать отца не додумался, а от идей поднакопить, закончить учёбу или обратиться за помощью к Валериану отказался впопыхах. Не мог больше дома находиться, боялся, что если не сорвётся тут же, потом кто-то обязательно помешает. На лице ещё желтели синяки и набухала кожа. Герберт хорошо постарался в последний раз. Ныли истощённое тело, ссадины на руках, но пуще всего, конечно, душа. В том, что Борон именно сбежал, Кимсан почему-то не сомневался, хотя перерыл все их общие места и не нашёл ни одного послания. Или думал, что перерыл. Или думал, что не нашёл. Вряд ли Герберт или кто-нибудь ещё заточил Борона, будто маньяк из грязных рассказов про сумасшедших. Не убили же обозлённые сверстники? Нет ведь? Брат не раз грозился убежать и в красках описывал перспективы. Но ведь обещал вместе, если что… Хотя в последнее время на уточнения про «вместе» реагировал странно, не отвечал. А что оставалось Кимсану? Деласар улетел от него, оставив на сердце гниющую рану. И Борон поступил точь-в-точь. Может, с Безупречным никто попросту дел не хотел иметь? С больным-то, впечатлительным, приносящим одни проблемы и причины для скандалов. Кому придётся по вкусу вечно трястись и оберегать? К чёрту. Герберту и Миране, решил Кимсан, эта участь тоже больше не перепадёт. Астрал, небольшой городок у берегов Глубокой Бирюзы, обещал упрятать на какое-то время. В нём могли найтись и стабильная койка, и, мало ли, легальный способ зарабатывать деньги. А там… Кто-то быстро-быстро захлюпал ботинками по грязи. Звук сначала был громкий, а затем удаляющийся. Кимсан рассеянно сунул руку в карман, чтобы посчитать монеты, и понял: кошель пропал. Ботинками хлюпал убегавший воришка. — Эй ты! — ничего более угрожающего в воспалённую голову не пришло. Кимсан бросился следом, расталкивая сонных людей, но быстро потерялся в толпе и понял, что догнать не сумеет. — Да как же так? Да что же я… Не стоило в себя погружаться. На рынках-то, Деласар говорил, часто воровали, особенно на таких непримечательных. Кимсан выглядел отличной, а, главное, доступной жертвой: растерянный весь, отстранённый, но в хорошей одежде, хоть и потрёпанной. Воры подобных любили: как будто бы богатых, но в беде. Благо, душевная боль, посеянная тяготами последних месяцев, помешала упасть на колени и разреветься из-за какой-то там жалкой кражи. Но во втором кармане, и то чудом, остались всего три медяка. На них ужин уже не купишь, хоть сам воруй. Кимсан остервенело пнул ботинком камешек, запустив его ненароком кому-то под ноги. Статный мужчина, покупавший у соседней лавки овощи к рагу, выругался и швырнул тот обратно. Заморосил противный редкий дождь, а с ним похолодел и воздух. Кимсан брёл по рынку и думал, что если какой-нибудь художник попробует нарисовать пейзаж Астрала только в чёрно-белых цветах, то ему не придётся ничего менять. Всё вокруг и так являлось серой мазнёй. Слякотной и противной. За рукав кто-то дёрнул. — Забирай свою мелочь, тут и воровать-то нечего, — первыми бросились во внимание веснушки и бурые кудри. Они забавно закручивались, намокая под дождём. Большущие глаза в тусклом мареве казались странными: и серыми, и зелёными. — На, говорю тебе. Кимсан оцепенело оглядел незнакомца и взял свой кошель обратно. Он даже не сразу понял, что напротив стоял не добрый прохожий, перехвативший вора и вернувший деньги. Сам вор вернулся. Абсурд. — Ты разжалобился, что ли? — Кимсан до скрипа сжал кошель и вдруг разозлился. — Вот спасибо, теперь я не сдохну от голода. Сдвинься. — Мог бы и повежливее быть! — незнакомец увязался следом. Весь одетый в чёрные вязаные лохмотья, он, что забавно, бедолагой несчастным совсем не казался. Шёл бодро, вприпрыжку, кудрями тряс туда-сюда. — Ты ведь почти остался без ужина! Но благодаря мне не остался. А куда ты уходишь? Ты же рыбу собирался купить. — Да что ты пристал ко мне? — Кимсан развернулся, побагровел от возмущения и приготовился надвинуться на наглеца. Правда, перспектива была сомнительной, ведь он явно проигрывал в росте. — Плевать уже на рыбу. Пошёл вон, не то лицо тебе раскра… — Э, спокойно! Спокойно! — незнакомец запрокинул руки в примирительном жесте. — Ишь, это вроде я уличный паренёк, а кулаками готов махать ты. Давай не будем драться и просто познакомимся. Меня Вэл зовут, а тебя? Кимсан закатил глаза и продолжил шагать. Вэл обогнал его и какое-то время шёл спиной вперёд, потом замер. Замер и Кимсан. Странно всё это было. Захотелось сквозь землю провалиться и где-нибудь спрятаться. Вдруг Вэл являлся шпионом разгневанного Герберта или просто любопытной мордой из тех, что приносили одни неприятности? Хотя вроде таким и не выглядел… Смотрел прямодушно, добро, шмыгал явно заложенным носом. Красивым, с горбинкой. Конечно, в последние месяцы Кимсан научился парней с улицы бояться едва ли не до трясучки… Но Вэл источал что-то непонятно-приятное. Какое-то магическое обещание успокоения. Оно влекло. Влекло, будто было знакомо. Но почему знакомо, истощённый разум наотрез понимать отказывался. — Меня Сан зовут, — сами ответили губы. — Так-то лучше. Здравствуй, Сан. Извини, что умыкнул твой кошелёк. Вэл подобрался ближе и панибратски закинул руку на плечо Кимсана, развернул его в другую сторону и потащил за собой. На сопротивления реагировал с юмором, легкомысленно: терпел пинки, хохотал и не останавливался. — Я добросовестный вор! Не знал, что такой симпатяга ничего при себе не носит. Подумал, да свинья я какая, последние гроши отбирать? Кимсан сморщился. Он не любил болтливых. Борон зачастую предпочитал молчание, говорил только по существу, Деласар тоже подбирал моменты уместные и чётко обдумывал сказанное. А от этого Вэла разболелась голова. — Так ты воруешь, что ли, у богатых? — спросил Кимсан. — Ну нет, если ты спрашиваешь, разбойник ли я из сказки, то вынужден разочаровать. Просто я во всём знаю меру.***
Деласар действовал по наитию. Наконец обнаружив Кимсана посреди прибрежного рынка, он так смешался, что все мысли разом покинули голову. Стало очевидным кое-что неприятное: возвращаться напрямую было нельзя. В любой другой ситуации возлюбленный наставник, может, и порадовал бы Безупречного, но теперь мог напугать и не в лучшую сторону растормошить. А если Кимсан увидит в знакомом лице угрозу и снова бросится наутёк? Безобидный сценарий на первое время придумался сам: пускай очаровательный ровесник, полная противоположность всех, о ком болела душа Кимсана, попытается его ограбить, а потом разжалобится и передумает. Пускай Вэл будет знать, каково это, выживать на улице. Пускай почудится юным, неопытным, местами легкомысленным мальчишкой. Ненадолго… «Ненадолго», — повторял себе Сэлдори. А сам наскоро придумывал новые биографию, привычки, мимику и выраженные черты внешности. Когда Кимсан всё-таки уговорился пройти с Вэлом парочку улиц, тот уже успел озвучить и фамилию. — Меня по фамилии здесь на улицах зовут, она клёвая. Шакли. А я кто-то типа… постоянного обитателя берегов Астрала. — Ты из банды какой-то? Думаешь, как бы меня аккуратнее завербовать? — хмуро интересовался Кимсан. Уж он-то от Деласара наслушался и о сексуальном рабстве, и о жертвах торговцев наркотиками, и о том, как опасно было знакомиться на улицах с подобными людьми. И всё равно шёл. Может, от отчаяния. Ужасных последствий не боялся, ведь о страхе как таковом забыл. Теряя всё, про страх думаешь в последнюю очередь. — Ага, и стал бы я в таком случае орать на половину улицы, лицом ходить светить? — Вэл отворил тяжеленную скрипучую дверь в угловом здании. Она вела в дешёвенькую харчевню. Покосившаяся деревянная вывеска твердила: харчевня принадлежала «Бабе Яне». Кимсан, ещё слегка пооглядывавшись, понял, что вели его не в тёмный переулок, и порог успешно переступил. Дымный воздух заставленного низкими столиками помещения аппетитно пах. Прямо как милейшие столовые, куда иногда близнецы Боне вдвоём забредали ради быстрого перекуса. Мысль о Бороне тут же ужалила, да так, что в глазах потемнело и ком в горле осел. Он правда убежал? Вот прямо убежал и бросил? Или всё-таки крылась во всём причина? Впрочем, Кимсан знал: даже самое весомое оправдание являлось бы трухой. Его оставили. Два человека за раз. Это было важно. Остальное нет. В воздухе висели ароматы варёного картофеля, масла, сливочного соуса и рыбы. Кимсан замер у входа и осмотрел посетителей: они были дёшево одеты, выглядели усталыми и не такими, какими обычно казались жители столицы. Столкновение с каким-то иным существованием, бесперспективным и бедным, совершенно убило тоской. Но Вэл находился рядом и не намеревался позволить Кимсану в ней утонуть, как и тот, кто прятался под его личиной. — Баба Яна, можно картошечки, пожалуйста? И рыбных тефтелек! И подливки побольше! — крикнул он. Добрая тётушка, в глаза Вэла прежде не видевшая, своим нежным и отзывчивым характером невольно подыграла его сценарию. — Конечно, золотой. На одного? — На двоих! Паранойя Кимсана ворчала, но желудок ворчал сильнее. Тепло харчевни и аппетитные ароматы сделали своё дело: он сдался и сел за круглый столик неподалёку от выхода. Как будто, если что, быстрее убежит. Вэл стащил с себя растянутый свитер, повесил на спинку стула и упал на него в одной рубашке. Раскрасневшийся от жары и весёлый. — А ты не из опытных «убегашек», я тебе скажу, — заявил он и сложил пальцы в домик. — Ну, это если я прав, и ты действительно откуда-то бежишь. Кимсан недовольно нахмурился, но с истиной спорить не стал. — Я просто боялся не успеть… Потому что бежал за человеком. Некогда было вещи собирать и финансы рассчитывать. — А что, без вещей и финансов быстрее его найдёшь? — съехидничал Вэл, что вполне подходило образу уличного мальчишки, не знавшего особенных манер. Однако Деласар выверял слова и подбирал их дотошно, зная, насколько Кимсан оставался чувствительным. В образ конченного засранца ударяться не следовало. — Кто убежал-то хоть? Причину знаешь? Кимсан помотал головой. Баба Яна принесла заказанные порции. От запаха желудок свело, и, взяв ложку, Безупречный принялся есть все поочерёдно: сначала пюре, затем рыбные тефтели, потом, вообще отдельно, подливу. Он, когда нервничал, с пищей вёл себя крайне странно. Вэл, наоборот, развёл в тарелке хаос и начал поглощать его стремительно, чуть не глотая ложку. — Вот это ты аристократ! — удивился он. — Голодный, а ешь всё по отдельности и маленькими кусочками? — Никакой я не аристократ, — оскалился Кимсан. — Просто не развожу грязищу в тарелке, как свинка. — Это хотя бы вкусно! — дерзкий и громкий голос Вэла заставлял вздрагивать. Кимсан надеялся, что рано или поздно привыкнет. Хотя к чему привыкать? Они пообедают и разойдутся. Если повезёт, запомнят друг друга в лицо. А лучше бы нет. Ни к чему. Герберт ведь намеревался вернуть сыновей и был готов их искать даже самыми грязными методами. Не стоило никому запоминаться, пока папаша не пройдёт стадию принятия. — А насчёт пропажи человека… — вспомнил Вэл. — Знаешь, я ведь шикарная ищейка. И денег много не беру. Дешевле меня не найдёшь, правда. Если кого отыскать надо, могу попробовать. Кимсан скептично свёл брови и замер с ложкой у губ. Тоже хотелось наброситься на еду сдуру и всё за раз проглотить, но смакование приносило больше удовольствия. Кимсан не простил бы себе, опустись до варвара, до какого-нибудь невежливого бездомного. Не хотел он такой жизни. — Ты и правда похож на какого-нибудь пса-ищейку. Не прими за оскорбление. Лохматый, глазастый, рыжий. Прямо как… Шакал? — Я за мертвецами не подъедаю, — нехорошо улыбнулся Вэл. — Говори давай, нужна тебе помощь или нет. По существу. — Я пока не готов расставаться с личной информацией. Кимсан продолжил есть молча, и разлившееся по желудку тепло немного устраивало его мысли. Истеричный побег из дома привёл к сегодняшнему дню. Дню без гроша в кармане с упёртым, почти отчаянным нежеланием связываться хоть с кем-то знакомым. Но ведь Вэл был прав, Борона в таком положении не сыщешь. А если он добровольно ушёл, то не волочиться же следом собачкой при отвратном здоровье и жалких перспективах? Это Борон выжил бы везде с его колдовскими замашками, амбициями и способностями. С чего же начинать Кимсану, кувшины на заказ лепить? Никому в Астрале не нужны были кувшины. И картины, наверное, тоже. — А ты каждого встречного со свинками и собаками сравниваешь? — с опозданием спросил Вэл. — Это же пошло. Кимсан молча на него уставился. Да, загнул, с уличным-то парнем… Но заднюю давать уже не стал и непримиримо покачал головой. — Почему назвать кого-то котиком считается ласковым, а псом или свинкой — уже фетишем грязным или оскорблением? Не впервые замечаю этот мерзкий двойной стандарт. Вэл тоже несколько секунд молчал, а потом захохотал так, что все в харчевне обернулись. — И чего ты ржёшь? — не понял Кимсан. — Да какой-то абсурдный диалог, вот и ржу, — Вэл вытянул ноги под столом. — Ладно тогда. Зови меня Шакалом, если хочешь. Взгляд Кимсана внезапно приобрёл какой-то особенный оттенок. Деласар знал его природу, а Вэл нет. Вэл только изумлённо засмотрелся на мимолётное потепление чёрных глаз. Растроганных? Благодарных. — Ты так уверен, что мы увидимся ещё раз? — спросил Кимсан. Вэл беззаботно улыбнулся. — Мы — двое никому не нужных мальчишек, встретившихся на рыбном рынке. Ты не считаешь, что это начало отличной дружбы?***
Отрицать, что Вэл принёс в отшельническую жизнь Кимсана лучик света, было нельзя. Вдруг, не окажись никого рядом, Боне в припадке смертельной тоски наложил бы на себя, несчастного, руки? Волнения кусались, особенно одинокими ночами. Кимсан поймал себя на мысли, что каждый скрип и шелест воспринимал за надежду. Деласар вернулся? Он птица, он легко падёт на след, постучит клювом в окно, и… Никто не стучал. Но что, если половицами скрипел неведомым образом навестивший Борон? Он ведь мог передумать исчезать насовсем и найти брата при помощи магии. Кимсан всё ещё воспринимал себя занятым, противился мысли о разрыве и отрицал вроде бы очевидный факт: если человек свалил без прощания, между вами всё кончено. Миновали день, другой. Первый десяток. Второй. Ни Деласар, ни Борон не возвращались. Зато время от времени и в окно стучал, и половицами скрипел Вэл, навещая Кимсана то в его съёмной комнатке, то, как сегодня, в харчевне «Бабы Яны». — Повар, что у нас сегодня? — Шакли стряхнул со лба отросшую кудрявую чёлку и с хлопком двери ворвался в обеденное помещение. Кимсан выглянул из ведшего в кухню окошка в стене. Он уже второй месяц (не без успешных переговоров Вэла и бабы Яны) подрабатывал в харчевне поваром. Уж что-что, а кулинарные лекции Борона помогли. Добрая женщина согласилась приютить «симпатичного бедного заюшку». Платила она немного, еле хватало на место для ночлега, зато кормила бесплатно. А тепло и труд успокаивали израненную душу. — Томатный суп с колбасками, — отозвался Кимсан и пригрозил поварёшкой. — В честь чего ты принарядился-то так, модник? Со временем он начал воспринимать Вэла кем-то вроде славного приятеля. Не брезговал эстетически наслаждаться его веснушчатой красотой и вечной бодростью, больше совершенно не раздражавшей. Вэл переговорил с Яной в первый же день знакомства с Кимсаном. Отказался принимать у него, ошалевшего, благодарности за горячий обед и помощь. И с тех пор периодически навещал, приносил то сладости, то полезные бытовые штуковины, посылал приветы. В последние две недели отсутствовал, но наконец вернулся. — Да просто увидел эту чудо-шляпку и решил взять, — Вэл натянул федору себе на нос и изобразил, будто курит толстенную сигару. — Какое дело мы расследуем сегодня, пан Кимсан? — Дело о пропаже из нашей кухни трёх мешков крупы. Баба Яна не подумает же, что это я прибрал к рукам? — Думаю, её милая внучка тебя оправдает. Кстати! Они тебе сколько раз предлагали пожить у них, чего продолжаешь деньги тратить на свой жалкий угол? — А я тебе уже отвечал, — Кимсан закатил глаза и укрылся в глубине кухни, где принялся черпать из чана томатный бульон и наливать в тарелку. — Я очевидно нравлюсь Амелии. — И? — А она мне нет. И я не хочу этого напряжения. — Кому ж не нравится Амелия? — Вэл развёл руками и исчез из поля зрения. Прямо-таки упорхнул. Кимсан подёрнул плечами и продолжил заниматься порцией. О Бороне он так Вэлу и не рассказал. Поспешить, испугать единственного приятеля, который наверняка к любви между родственниками или даже просто мужчинами относился предвзято? Дудки, думал Кимсан. — Не мне, — ограничился он. И тут всего как током ударило. — Ты чего, Шакал? Объятие. Со спины. И знакомый холодок, который всегда приходил лишь с одним существом, обдал всё тело. Но позади не стоял Деласар. Там уместился Вэл, ласково прильнувший к Кимсану и скрестивший пальцы в замок у него на животе. Подбородок на плечо опустил и смотрел своими собачьими глазами в самую душу. Поварёшка упала в суп и осталась там же. — Поддержать тебя захотелось. А то на грустного кота похож. — Да ну тебя… — Кимсан места себе найти не мог. Он так истосковался по нежности, по тесному, пускай даже невинному, взаимодействию тел. По жару кожи. С Бороном ещё незадолго до его побега ласки были доступны редко, с Деласаром прекратились по причине расставания. А почему от Вэла схоже пахло? Хотя… Чудилось, наверное. Аромат Шакала хоть отчасти и напоминал горькие эльфийские нотки, он приправлялся дешёвым одеколоном, мешался с запахами кухни и потасканной одежды… А руки были холодные, потому что погода на дворе стояла ужасная. — У тебя пальцы шелушатся, — прошептал Кимсан. — Да, и что? — Я дам тебе бальзам. — Спасибо, конечно, но мне лень будет им пользоваться. — Я научу. И вообще, я думал, ты меня обнял, чтобы потешаться. — Над чем тут можно потешаться? — Вэл неохотно разомкнул хватку и сделал пару шагов назад. Кухню заполонил дым от котелков. — Ну, мол, мне не нравится Амелия, потому что я «из этих». Кимсан тут же обругал себя за уязвимое откровение. Он ведь даже намекать на эту тему не хотел! Хотя в глубине души попросту надеялся, что Вэл опровергнет ненависть к подобному, только и всего. Объятие велело расклеиться и ударить прямо в лоб. — «Эти» — это какие? — Вэл изобразил дурачка. Кимсан обернулся. — Забудь. Вэл хихикнул и благодушно улыбнулся. — Ты-то последний, кто может оказаться «таким», да ведь? — спросил как бы с издёвкой. — Да ведь… — задумчиво повторил Кимсан и вручил Вэлу его порцию супа. Тот упал на стул в углу кухонки и осушил половину тарелки за несколько секунд. Шляпа снова съехала на нос. — Предложение у меня к тебе, — заявил Вэл. И, стоило сказать, тон его не терпел пререкательств. — Прямо сейчас зовёшь бабу Яну, отпрашиваешься на час и отправляешься со мной. Сюрприз приготовил. — А вот и настал момент, когда ты заманишь меня в узкий переулок и обдерёшь до нитки, — не успел Кимсан стать за месяц знакомства особенно доверчивым. И всё же то, что Шакал во многом помог и продолжал забавлять шутливым поведением, плюсик ему в карму, определённо, дало. Плюсик этот хорошо теперь мог сыграть. — Надоели эти твои шутки, я так скоро обижусь, — фыркнул Вэл. Поиграл запястьями. Они у него тонкими были, гибкими и тоже покрытыми веснушками. — Идём, мой ты «не этот». Тебе понравится.***
Должно быть, за полтора месяца Кимсан совершенно забыл, что такое настоящая роскошь. Иначе не объяснить, почему открывшаяся перед ним захудалая мансарда произвела такое впечатление. Или дело в убогой комнатке, которую Боне снимал? Она была настолько узкой, что влезать между кроватью и тумбой приходилось боком, ничего кроме них не вмещалось, и Кимсан начинал подозревать о присутствии клопов. Хотя куда уж подозревать — красные пятнышки на коже говорили сами за себя. Вэл, возбуждённый и по-обычному встрёпанный, прошёл вперёд и махнул рукой. — Одна расчудесная женщина, живущая с такой же миленькой дочкой, согласилась сдать эту мансарду «двум законопослушным и вежливым молодым людям». Скажи, я хорош? А? Скажи! Кимсан осматривался и глазам не верил. Мансарда была просторной, светлой и опрятной, дерево на стенах и полу сохраняло сухость. У большущего, растянутого вширь окна стояло старенькое кресло. В противоположной стороне спал крепким сном кирпичный камин. Осталось соорудить место для сна, принести необходимые для быта вещи, и можно было зажить лучше прежнего. Даже лучше, чем при Герберте. Без назойливого надзора. — Женщина много попросила? — Не-ет. Она была очаровательна, а я обаятелен. Хотя даже предположу, что не так обаятелен, как сама пани, — у Вэла улыбка треснула от уха до уха. — Мы с тобой, работая вдвоём, не только сможем наскребать на оплату этого места, но ещё и поднакопим что-нибудь для лучшей жизни! Хочешь? — Предложение любопытное, — Кимсан нахмурился. Вообще-то, он не планировал оставаться в Астрале надолго. Изначальным планом было вообще убежать к чёртовой матери из Астры, но, и правда, куда? В Гелторион-Дирвир ободранным никого не пускали. В Союзе больной мальчишка с патологической неспособностью в звериную жестокость и цинизм сгинет первым. В Чаще тоже. Меззия? Жаркая, свободная Меззия… Она находилась далеко на юге, так далеко, что до неё пришлось бы снова пересекать всё Королевство, а затем стараться не попасться в лапы скальным тварям. Вэл был прав. Сначала следовало окрепнуть и подзаработать, раз уж Кимсан так самонадеянно отказался от родительских средств. Деласар, в свою очередь, вёл игру. Его мастерство лицедея против проницательности обожаемого юноши. Его умение подать образ искренним и открытым против подозрительности Кимсана. Его азарт к жизни против трагической утраты последнего. Идея держаться в облике Вэла за месяц успела укорениться и облачиться в шелка идеального плана. Именно такой человек, как Шакли, требовался Кимсану на первых порах. Бодрый и подталкивающий. — Я-то не против, — Боне сдался. — Но ты же вор. А я не хочу, чтобы ты своими деяниями привёл к нам сюда каких-нибудь недоброжелателей. — Ой, — Вэл отмахнулся. — Святой нашёлся. Кимсан угрожающе свёл брови. — Ладно! Говорил же, подворовываю там, где безопасно. А ещё на побегушках у одного дяденьки работаю, он заведует большущей, но… обдрипанной столовой. Я вас познакомлю, убедишься, что не лгу. Ну как? Берём мансарду? — Чёрт с тобой. Кимсан впервые за долгое время поймал себя на желании улыбнуться. По-настоящему. От тёплой убеждённости в не-одиночестве и не-брошенности. Хоть рядом находился совсем не тот человек, который чудился в шорохах (ни один из них), он всё ещё оставался реальным. Настоящим. Согревавшим. Единственным имевшимся на весь мир комфортом. А когда хоть кто-то грелся под боком, особенно если этот кто-то — очень даже очаровашка, дышалось легче. — Пойдём знакомиться с хозяйкой и её дочкой, — пробухтел Кимсан. — Я знал, что ты согласишься, мой узкоглазенький друг! — Шакал снова сгрёб Боне в объятие. — У тебя нет никого из бренидов в роду? Ты когда щуришься, прямо вылитый… — Уж не знаю, кто у меня там в роду, а ты вылитый варвар. Убери свои лапищи! Хохот. Как давно они оба не слышали собственного хохота.