Пара

Они впервые отправили Никтополиона куда-то одного. Конечно, непонятно, понравится ли ему в садике, но это совершенно не имело значения. За долгие полтора года Веном и Брок были вдвоем. Одни. — Хочу тебя, Эдди, — прошипел паразит, оборачивая щупальца вокруг своего человека. —М-м-м, — занятый вылизыванием паразита, Эдди не мог ответить что-то более внятное. Они только-только добрались до квартиры, было как прежде не убрано: пыль, разномастные игрушки, грязная посуда от поспешного завтрака Эдди и Терры. Поднятые жалюзи, пятнистый ковер, незастеленная кровать, — и оглушительная тишина. — Ты перестилаешь кровать, чудак? — Брок, прижатый к стене своей слизью, сумел за недолгое время совместной жизни преимущества многофункционального Венома. — Уже. Не отвлекайся, — и сжав сладкие ягодицы Эдди, продолжил: — Громче! Я хочу слышать. Веном был везде: душил за горло, сжимал бедра и задницу, сковывал конечности, щекотал и щипал, не имея возможности кусать из-за бритвенно острых зубов. Он был горячее Эдди, что странным образом захлестывало с головой, подобно объятию с гигантской кошкой. Они скорее вылизывали друг друга, чем целовали, — дико и безумно, со страстью и горящими глазами. Эдди обожал этот влажный, горячий язык, бесподобно достающий до самого горла. Он дышал непотребно часто и иногда волновался — переживет ли он этот, еще один, раз — грудь его вздымалась, вжимаясь в Венома, в его суть — и это доводило до дрожи, до счастья в дрожащих коленках. — Хочу-хочу-хочу, Веном, твою мать! — ныл Эдди в передышках. — На кровать. Давай во мне, пожалуйста, чудовище! Перенести маленького, даже хрупкого для симбиота человека ничего не стоило. Он раздевал в совершенстве, не переставая целовать и ласкать, как делал всё в принципе. Эдди обожал в нем это: безумную чувственность, способность предугадывать и ходить по грани. Любое действие Венома было удивительным по своему существу: он мог убаюкивать Терру, готовить ужин и гладить моющегося Эдди по голове — только бы двери открыты. Он стремился всем своей сутью подстроиться и понравиться, не требуя и не принуждая. Паразит впитывал человеческие привычки, как губка, — но только для Эдди. Своего Эдди. — Еще! Пожалуйста, дай мне почувствовать тебя. Я хочу смотреть твоими глазами. И смотрел, чувствовал себя со стороны, отголоски эмоции и кашу из мыслей, оттеснив — буквально на секунду — свое чудовище. Он протяжно выл, когда беспощадный монстр не давал ему кончить. Тяжело дышал и снова лез целоваться, несмотря на острые зубы и желание Венома слышать его. — Давай. Войди. Пожалуйста, Ви! И он входил. Хотя им не нужна была смазка, потому что паразит сам мог менять форму и подстраиваться, но Эдди любил её, любил чувствовать влагу и быстрое скольжение. Веном менял форму постепенно, но никогда не отказывал себе в особой чувствительности, в смеси боли и наслаждения, зная, что мгновенно регенерирует, когда захочет. Ему нравилось выходить на голое человеческое тело и покрывать малейшие выпуклости, мгновенно менять текстуру, сползать с напряженного члена, охлаждая потоком воздуха. И слушать, слышать, чувствовать на двоих. — Веном, блядь! Двигайся! — Как скажешь, крошка, — и одновременно нажимая на простату, увеличивал трение вокруг члена. — Пожа-а… — не успел закончить Эдди, получая резкий и доводящий до края поцелуй. В голове оглушительно пусто. Остается ленивая нежность и слепящее счастье. Веном создает почти человеческие ладони — длинные отростки — чтобы позволить ощутить себя более материальным, реальным и, наверное, даже привычным. Эдди закрывает глаза и чувствует себя в полной безопасности.