Широкие двери скрипнули, еле держась на петлях, когда толпа посетителей хлынула в магазин. Смех заполнил пустующие так долго павильоны, а радость, кажется, можно было потрогать руками.
Гермиона уже видела это однажды, но тогда она смотрела на это чужими глазами. Сны продолжали сниться, иногда смущая ее по утрам, а иногда — заставляя долго плакать навзрыд, как в прошлый раз. Кажется, этот сон был последним в цепочке, но та тоска до сих пор скручивала легкие, сидела где-то в животе и не отпускала. Сладкий запах так и витал где-то в воздухе, хотя девушка понимала, что сирени, той сирени из сна, рядом быть не могло.
— Если хочешь, — Джинни оказалась рядом, — оставайся сегодня тут с Фредом. Я что-нибудь придумаю, — подруга хитро улыбнулась. — Джордж, вроде как, останется у Анджелины…
— Откуда ты знаешь? — Гермиона округлила глаза.
— Ты пыталась обмануть меня? — Уизли рассмеялась.
Смех вернулся в этот мир. Он ударялся о старые стены, бился о толстые стекла окон и снова возвращался, растворялся в воздухе. Смех наполнял сладости, прятался между старыми книжными страницами и оседал в котелках с зельями.
Гермиона нашла глазами Фреда, который, как обычно не отходил от брата и нахмурилась. Она уже и так все поняла, но поговорить было необходимо.
Поэтому, когда ночь опустилась на Вредилки, и звонкие колокольчики оповестили о том, что последний покупатель покинул магазин, Грейнджер поспешила найти парня.
Фред считал выручку от первого дня, напевая себе под нос, когда почувствовал теплое прикосновение маленькой ладошки.
— Ты даже не представляешь, Грейнджер! — он усадил ее на стойку кассы. — Вырученного в первый день хватит на новое сырье, ещё и останется тебе на конфеты, — парень хлопнул выдвижным ящиком.
— Можно я сегодня останусь? — она знала, что Фред точно не откажет, но спросить стоило.
— А как же мама? — он подтянулся на цыпочках и сел рядом.
— Джинни… — этого было достаточно. — Тем более рано или поздно, нам придется рассказать.
— Ну если Джинни знает, скорее всего нам не нужно будет ничего делать, — парень подвинулся ближе, прижимая теперь Гермиону к своему боку.
Тишина впервые за сегодняшний день застыла в магазине. Кажется, девушка слышала, как Фред улыбается.
— Так мне можно остаться? — она попыталась отстраниться, но он не пустил.
— Конечно, Грейнджер, — Джордж появился на лестнице, ведущей на второй этаж. — Главное, утром будь одета, к моему возвращению. А вернусь я рано, до открытия.
— Привет Анджелине, — Фред ухмыльнулся. — И главное — будь одетым, когда будешь возвращаться.
Джордж попытался обидеться, но все же улыбнулся. Он махнул сладкой парочке и скрылся за дверью, снова задев колокольчик.
— Я могу спросить? — Гермиона обратила на себя внимание Фреда, все еще смотрящего вслед брату.
— Нужно, — теперь он стоял.
— Кто ещё умер в твоем мире? Кроме меня… Только правду, Фред.
Уизли замер, но тут же шагнул ближе, так что теперь ноги Гермионы мягко прижимались к его бедрам. Несколько секунд он отрешенно смотрел куда-то выше ее плеча, но когда их взгляды пересеклись, она была уверена, что все поняла верно. Грейнджер потянула парня на себя, так что он теперь мягко прижимался к ее телу.
— Я не хочу делать тебе больно, но, пожалуйста, скажи…
— Джордж, — Фред уткнулся куда-то в ее волосы. — Чертова стена…
— Которая здесь придавила тебя… Поэтому ты не хотел возвращаться? — она ласково гладила широкую спину.
Парень кивнул.
— И из-за тебя, конечно…
— А если бы я не…
— Думаешь, я бы успокоился? Нет…
Несколько минут они так и молчали. Когда же Фред отстранился, Гермиона поняла, что он плачет. Она снова вцепилась в широкие плечи, обнимая.
— Все хорошо, — девушка целовала нежную шею. — Ты здесь. И Джордж здесь. И я… Всегда буду.
Она спрыгнула с прилавка, перехватывая горячую ладонь. Гермиона тянула Фреда наверх, в комнату, где, она знала, были синие занавески. Она сама видела, когда утром переодевала мантию. И он шел словно зачарованный.
— Иногда я ревную тебя, — Грейнджер закрыла за ними дверь. — Вспоминаю, как ты был с ней. Первый поцелуй, признания. Она подбрасывает мне это во снах, будто напоминая, что та Гермиона была первой, а я всего лишь замена… Но потом становлюсь эгоисткой. Пусть был с ней. Больше никогда не будешь. Только со мной.
— Иногда я боюсь того, что чувствую к тебе, — Фред потянул тонкую лямку топа вниз. — Боюсь, что люблю сильнее, чем любил тогда. А ведь обещал, что никогда и никого. Но я люблю именно тебя. Не ту Гермиону. Нет, не так… Конечно, я никогда не смогу забыть то, что между нами было. Но сейчас я уверен, то, что чувствую — твое. Для тебя…
— Я люблю тебя… — Гермиона притянула его ближе. — Пусть ты уже это проходил. Но я — это я. И я хочу быть с тобой.
Она почувствовала его ладони на пояснице. Фред подцепил майку, потянув вверх.
— Ты такая красивая, — он любовался. — Я буду аккуратным.
Гермиона кивнула, стягивая его футболку.
— Пусть это будет наша история. Новые Фред и Гермиона, — она опустилась на мягкие подушки.
— Я люблю тебя…
***
И только когда Гермиона понимает, что он тот самый, перестает бегать и сдаётся в эти большие, теплые ладони, она начинает ценить темноту.
— В темноте мир замирает, — Фред хмыкает, поджигая палочку бенгальского огня, которого тут, в его комнате на всех хватит. Коробки стоят под кроватью, в шкафу и даже под подушкой маленькая, плоская упаковка.
— Раньше они, — девушка кивает на брызги света, — ассоциировались только с праздниками. А теперь только с тобой…
— Я и есть праздник! — Фред прижимает ближе, затягивая в поцелуй.
— Праздник рано или поздно заканчивается, — она отворачивается, но так просто не сбежишь.
— Тогда, что ты предлагаешь? — Фред тянется за новым огоньком, но Гермиона крепко сжимает его ладонь, не позволяя.
Она думает. Лицо её мрачнеет, но света от фонарей с Косой аллеи недостаточно, чтобы разглядеть всю серьезность её размышлений.
— Пусть темно, — наконец, девушка определилась. — Но долго. Навечно…
Она начинает ценить темноту.
— Где-то в другом, еще одном параллельном мире такие же Фред и Гермиона лежат вместе на кровати. Целуются и признаются в любви. Но только занавески…желтые.
***
Минерва Макгонагалл улыбнулась, когда небо осветили тысячи разлетающихся фейерверков. Она и не мечтала, что в школу кто-то вернется так скоро, но студенты не просто вернулись. Сегодня они выпускники. Гермиона Грейнджер оглядывалась по сторонам в поисках виновника салюта; Джиневра Уизли — сжимала руку мальчика, который дважды умирал, но любовь спасала его; Невилл — с ним она точно не прощалась; Луна Лавгуд, как всегда мечтательно смотрела на падающий пепел, что-то напевая себе под нос.
— У меня для вас кое-что есть, — она оказалась рядом с рыжим семейством.
— Письмо? — Фред нетерпеливо шагнул вперед.
— Письмо. Но там строгое условие — открыть может только получатель, — она улыбнулась. — Поэтому я не могу отдать его Вам.
— А получатель… — договорить парень не успел.
Потому что все понял.
Здравствуй, Молли Уизли.
Прости, что не ответила сразу — мне нужно было многое обдумать, а времени с этой семейкой у меня вечно не хватает. Хотя, думаю, ты и сама знаешь об этом… А еще Джинни. Ты знаешь, какой упертой может быть наша дочь.
Я долго думала, что написать тебе? Написать так, чтобы ты поняла. Но Артур верно подметил: что бы я не написала, ты поймешь в любом случае, потому что ты — это я… Но я, которая проживет полную жизнь. Которая пойдет в магазин к своим сыновьям, обнаружит их, конечно, голодными и тут же накормит. Ты та, кто сможет трепать эти рыжие макушки. Кто обязательно будет надоедать, когда они наконец-то решат жениться. Кто будет поднимать полный бокал за счастье молодых. Кто будет счастливой бабушкой. Нет, конечно, у меня это тоже все будет. Но эти моменты мне подарят другие дети. Как же хорошо, что мы принимали их как дар, а не испытание. Но и помучиться с ними пришлось. Чего только стоит выходка Перси! Но я отвлекаюсь.
Когда не стало Джорджа мне казалось, что не стало части меня. Я не представляю, что чувствовал Фред, но прекрасно представляю, что чувствовала ты. Поэтому, если одной из нас выпадает возможность прожить полную жизнь, жизнь в которой они оба живы, в которой они рядом — почему нет? Разве я могла бы отказаться от такой возможности, случись это с нами? Если бы Джордж однажды появился на пороге нашего дома, я бы никуда его больше не отпустила. И я уверена, что ты смогла бы принять верное решение. Потому что ты тоже видела то, что видела я. Слёзы ребенка — самые горькие слезы.
Я отпускаю Фреда. И я прошу тебя — люби его так, как любила я. Как можешь любить только ты. Будь справедливой матерью ко всем своим детям, несмотря на то, сколько бы лет им не исполнилось. Я счастлива от того, что он будет счастлив. Если есть где-то мир, где мои дети снова живы и вместе — я не могу сопротивляться.
Молли Уизли, проживи эту жизнь за нас двоих. Живи счастливо.
***
Когда в Косом переулке зацветает сирень, Гермиона вспоминает тот день, который она точно никогда не проживала. День, когда Фред Уизли ушел на войну. Когда та, другая Гермиона встретилась с ним в коридорах Хогвартса, от него жутко пахло сладкими цветами. Она дала себе обещание, что навсегда запомнит это мгновение, но для той девушки навсегда закончилось слишком рано.
Гермиона умеет ценить воспоминания. Умеет помнить. Умеет любить. Умеет представлять, что где-то, в очередном, созданном ей же самой мире, из-за маховика, она и Фред так же лежат вместе, смотрят на зачарованный потолок, но вот занавески… Желтые.
