И я ждал тебя, Тебе всего себя посвятил, А ты меня на место последнее поставил, А ты меня с другими сравнивать начал, И в ничто вдруг превратил. Но заслуживал я этого ли?
Чонни мерещится знакомая машина, а за ней — не менее знакомый силуэт. Придя быстро в себя, он понимает, что не может дышать. Появление его будто бы ледяной водой обрушилось на Чонни, стихийные бедствия за собой принесло, и точно он ещё с ума сойдёт, если Виён приехал именно за ним. Он просит у рядом читающей девушки тинт, торопит её, пока она копается в сумке, наспех наводит его на губы, разглядывая себя в отражении, поправляет волосы, белую рубашку и обтягивающие штаны, благодарит самого себя, что наделал их сегодня вместо обычных брюк, после чего отправляется быстрым шагом к холлу на первом этаже. Прибегая к самому эпицентру столпотворения, оглядывается судорожно по сторонам и молится, чтобы ни в коем случае не упустить из виду. — Здравствуй, — звучит из-за спины. И по голосу Чонни уже понимает, что Виён пришел за ним. Он заберёт его. К себе в обитель. Где не страшно, где нет давящих стен, он заберёт его, не так ли? — Здравствуйте, — с улыбкой чуть кланяется, резко обернувшись, студент. Зубы стиснув, глаза жмурит сильно, милым кажется таким, что аж за щёчки хочется потрепать. И Виёну нравится худоба под рубашкой оверсайз, сережка длинная в ухе, которую просто-напросто Чонни забывает всё время снять, хотя сама она ему уже давно надоела, — Виён в восторге от мальчика, потому и говорит: — Может, нам как-нибудь пообедать вместе? «Мне хоть поужинать, хоть пообедать — одна хуета, итак ем один раз в два дня, боже, неужели ты покормишь меня?», — проносится в голове у Чонни, пока он отвечает, что не против. Виён же подбирает примерный срок, когда Чонни уже окажется в его доме, ухмылку не скрывает. — Ты сразу заметил? — Ага, — кивает Чонни, по-детски глядит снизу-вверх, ресницами хлопает, осознавая, Что это игра на миллион.Я заметил повадки твои, Всё к одному свёл, Желания свои прятать ты не хотел, Ну, а я свои И подавно.
— Когда у тебя заканчиваются пары? — смотрит глубже, чем просто в фальшивые глаза ВиЁн, на дне их тоже тянущееся что-то разглядывает, и главное, представлять не останавливается, как руки те цепляются за него, как на Чонни ничего нет, особенно остатков совести. — Я буду ждать тебя. Нет, это я тебя буду ждать. Ведь я и так ждал тебя целую жизнь. И пусть жизнь моя ещё не закончилась, Но надеюсь, конец её близок. Они прощаются до скорой встречи, Чонни смущенно голову опускает прежде, чем уйти, напоследок лишь взгляд мимолётный бросив и ВиЁну тем самым беззвучно прокричав: «Я готов». И на крыльях устремляется вместе со звонком на урок, и крылья те подрезать приходиться, чтобы слишком высоко не взлетал, в небе том дома нового не находил, когда ненароком замечает проходящего Тэна. И на что он смысл свой меняет? И почему же так… так просто с ним связь разрывает, но правильно ли поступает? Уместно считая, что «правильно», а что нет, однако Чонни в это не лезет и разбираться в этом в силу духовности своей, точнее, отсутствия её как такого, не смеет, зато точно сказать может о «неправильном». И неправильно то — жить кем-то посторонним и грезить, будто бы ты ему когда-то станешь близким в то время, как у тебя шансов даже ноль удивится. Чонни назвал это глухонемой любовью: и сказать о себе она не способна, и не слышит, что ей наперебой все на свете вторят: зря живёшь. Любовь смирится со своей никчёмностью, И никчёмность эту боготворить будет, Ибо создана для Бога, А всё, что для духа его святого, Само уже свято.