Рождественский нортшавин с лирическими отступлениями

Сколько времени прошло с тех пор, как они расцепились, одному Богу было известно. На тумбочке обнаружились дорогие наручные часы - Даршавин видел глазами, что времени без десяти семь, вот только время штука странная. То как пуля просвистит – год за два, а то как сопли тянется. И тянется, и тянется, и уже сам не помнишь, куда и когда пришел, и зачем бурбон с водкой мешал, и при чем тут тюльпаны? Олег поискал взглядом букет, как будто он портативная точка сборки и чем-то поможет. Мятые тюльпаны вразброс валялись между порожних бутылок и стаканов, самый невезучий цветок вообще торчал из горлышка «Абсолюта». «Ну и нажрались же вы вчера, товарищ Тихонов» - пронеслась в голове реплика из анекдота. Олег закашлялся и попытался ни о чем не думать, но хуй там. «Невзирая на полноту, некоторые обстоятельства могут подкрасться очень незаметно. Невзирая на полноту, некоторые обстоятельства могут подкрасться очень незаметно. Невзирая на полноту …» Фразочка резвилась на просторах сознания, не давая покоя. Олег заебался натыкаться на неё то тут, то там, однако, и сам понимал, что на новые дары мозга рассчитывать пока не приходится. Притомились они с мозгом опосля оргазма, товарищем Нортом проспонсированного. Кстати, как там Норт поживает? Олег, не глядя, протянул руку и нащупал Лукаса. Тот лежал поперек его тела, пристроив голову на солнечное сплетение, и то ли спал, то ли притворялся. Даршавин переместил руку поближе к макушке, пошебуршил пальцем в шелковистых волосах, и почувствовал себя еще хреновее, чем прежде. Намедни он эти несчастные волосы чуть не выдрал - до того сильно вцепился, а теперь всё произошедшее кажется вымыслом, глюком. Ну как так? Вот ты спал и видел сон, всё было тихо и мирно. А потом проснулся и ни с того ни с сего угодил в гомоеблю с сотрудником британской разведки, и в какую! Горячую, ёпта, любовную перипетию, с объятиями, поцелуями, и нихуя себе минетом. Переварить такое было непросто, и Олег понимал, что Лукас неспроста притих, а по той же самой причине. Может, в этом и была его главная беда? – он всегда слишком хорошо понимал этого британского засранца. Но ведь реально шок. После всего дерьма, что было, после стольких лет, когда всё вроде бы забылось, вдруг столкнулись в заштатном аэропорту и здрасте, я ваша тётя - как мордой об забор. Отдекорячили стокгольмский синдром содомией. Причем оба хороши. Лукас вообще хуй знает чем с похмелья решил заняться, но он-то на голову больной британец хренов, спрос с него невелик, а здравомыслящий-то человек мог бы и пресечь! А хуй там… Олег тяжело вздохнул и почесал за ухом. Врать себе он не привык, хоть и хотелось порой. Бывало у него с мужиками, и не раз бывало, и хорошо, смачно бывало. И Норт как раз типаж, который самый доставлючий – статный, чернявый, да с голосом внушительным. Даршавин всю дорогу старался не думать о нем в этом смысле. И знатно старался, на совесть старался – потому что, если бы хоть разочек всерьез допустил идею, что можно с Нортом того этого, руки бы сами потянулись, а где руки, там и хуй. Однако, винить себя, когда дело сделано – пустота. Как говорится – «иди и больше не греши». - Эй, Лукас, ты там спишь? - Нет. Даршавин пожевал губами. Не англичанин, чай, по-английски уходить - надо что-нибудь сморозить на прощание. Вот только что. Подходящие слова ворочались внутри - мягкие, расплывчатые, и очень простые, - но он не мог слепить из них ничего годного за одну секунду. - Где ты таким штукам научился, а? На оперативной работе? Англичанин перевернулся, уткнулся острым подбородком в живот Олега, и показал, что шутку понял – совсем маленько, уголками рта. - Чего не сделаешь ради Её Величества, - мурлыкнул он. - Отличник боевой подготовки, ёпт. Лукас похлопал ресничками и отвел взгляд. У Олега нехорошо заныло в животе. Решимость встать и уйти съежилась, как нашкодившая сука, и запряталась неизвестно куда. Вместо того, чтобы встать и уйти, он начал наглаживать Лукаса по куполам, сиречь по спине, и рассматривать, как тот болтает в воздухе длинными худыми ногами. Красивыми и сука депилированными ногами. Последний факт сносил Олегу крышу, и напряжение – то самое, которое довело до ебли в прошлый раз, - нарастало. Но на этот раз Лукасу не требовалось сочинять истории о Лушанке. Олег освоился с ситуацией, и возбуждался сам по себе, от того что было перед глазами. - Значит, ты всегда вот об этом думал, да?.. - Ладонь по-хозяйски прохаживалась по хребту англичанина, заезжая то на загривок, то на поясницу. – А стокгольмский синдром как же? - А, забудь, - легкомысленно хмыкнул Норт. - Считай, что я его имитировал. Олег усмехнулся, а Лукас, глядя ему в глаза, неспешно начал прогибаться в спине, подставляя зад. Сначала Олег гладил подставленное, но потом внезапно сграбастал ягодицу и сжал, наслаждаясь тем, какая она твердая и неподатливая. Лукас бесстыдно застонал, а Олег, подключив вторую руку, начал массировать и сдавливать горошины маленьких аккуратных сосков. - Психоанализ - хуета … - англичанин эротично понизил голос и зажмурился, одобряя как именно Олег это делает. – Не более, чем попытка… Попытка… Сделай так еще… О… Попытка мозга получить удовольствие… Предназначенное для другого органа. - Хорошо сказано. - Про нас сказано. - Трепло ты, Лукас... - Олег притянул Лукаса ближе и начал обрабатывать рельефный пресс языком, вылизывая влажные дорожки поверх художеств ебанутого романтика Блэйка. - Нависаешь своим «Архитектором», как Сикстинская капелла, ёпта… - А может быть, как Эрмитаж? - Лукас от ласки моментально обнаглел и, подтянувшись на руках, «встретил» Даршавина со своим окаменевшим хуем. - Добро пожаловать в музей,- заявил он и, затаив дыхание, легонько провел головкой по губам Олега. - Все экспонаты можно трогать, даже знаменитые... - Яйца Фаберже, - мрачно докончил Даршавин, и заржал в голос. Но смеялся он, конечно, не долго, потому что потому. Он уж и забыл, когда в последний раз брал в рот и что по этому поводу чувствовал, но неестественная теснота в глотке внезапно отозвалась таким мощным приливом возбуждения в хую, что вскоре Лукас стонал в голос и порывался просовываться как можно глубже. Но Даршавин не зря тягал гантельки каждый божий день – сдерживая напор руками, он позволял наглому британскому члену входить ровно настолько, насколько ему самому было приятно и удобно. А когда Лукас задышал в три раза чаще и поджал знаменитые фаберже, готовясь к неизбежному, вообще отпихнул его нафиг. - Что?! - Ничего! Оправдывая репутацию пиздецки непредсказуемого человека, Олег передислоцировал Лукаса вниз и, наскоро смочив хуй слюной, приставил к твердому поджатому очку. Лукасу идея понравилась – он сам раздвинул ягодицы и подался навстречу. Олег наклонился вперед и, стараясь не торопиться, медленно ввел. Сначала шло не очень, и он начал целовать Лукаса в шею, шептать всякий успокоительный бред из серии «ну ты мой хороший, ну потерпи, всё будет » - что обычно говорят в таких случаях, и постепенно тугое очко пропустило его по самые яйца. Он двинулся назад – медленно, с оттягом, и Лукас охнул от боли. Снова «потерпи, родной, все будет о`кей, да ты у меня самый красивый, самый сильный, самый мужественный», и вот Лукас уже часто дышит, потихоньку отпуская член, и тревожно вздрагивает бедрами, почуяв что-то набухшей простатой. И понеслась. Великолепное чувство правильности подстегивало Олега даже после того, как они оба кончили. Лукас был совсем никакой, а Даршавин, хоть и лежал шпалой, испытывал удивительный прилив мозговой бодрости. Он думал о том, что выебал Лукаса не как мужика, а как идею, и улыбался. Отлюбил и осквернил в его лице всю гребаную Великобританию, и в большей степени, все-таки отлюбил, потому что действовал бережно, без окаянства, стараясь отдать побольше, а взять поменьше. - Лежим, как две шпалы на привале. Давай поговорим что ли? - Давай. - Давно хотел спросить, чего за прикол с желтыми цветами, а, Лукас, не помнишь? - Не помню. Может быть, мы однажды дискутировали на тему викторианского языка цветов? - Гениальное предположение. Напомнило: «колокол звонит, наверное, это как-то связано с религией». Лукас тихо рассмеялся, глядя в потолок. Олег закрыл глаза. Когда-то он мог похвастать развитым «звуковысотным» слухом. Потом попал на контузию, и локаторы поприглохли, но нет худа без добра – научился различать тембральные нюансы. Голос Норта в этом смысле всегда был форменной погибелью. Тихий, но сука из самого нутра вибрирующий – «шайтан-баритон», от которого и в летний день мурашки по коже... - Однажды его ранили в голову, но даже это не помогло, - Даршавин привстал на локте и потянулся за сигаретами. - Это ты к чему? - Да просто так, присказка. Лукас взглядом попросил сигарету, Олег вытряхнул из пачки последние две штуки и одобрительно кивнул. - Ну вот, теперь хоть пепельница есть. Олег покрутил в пальцах сигарету, крошево просыпалось на подушку. - А ты мне снился, знаешь? Пару раз. Закурил он один, но выдохнули оба. - Пару раз? - Пару-тройку раз. Какая-то галиматья, я не придавал значения. - Тебе может сниться «галиматья»? - лениво удивился Лукас. – Не верю. Расскажи. - Не буду. А то сбудется, ну нахуй. - Поплюй через левое плечо. Или просто забудь и пошли в баню. Ты любишь баню? - Люблю. На том и порешили – идти в баню, смывать грехи, благо гипертоников в рядах не наблюдалось.