***
Пока рыцари прочесывали город в пределах крепости, Гаюс посетил достопочтенного короля Мерсии, который, не зная, куда себя подать от безутешного горя из-за пропажи младшего сына, развалился на кушетках и заглатывал виноград прямо с ветки. Рядом стояли прислуживающие ему пареньки, смущенно склонившие головы вниз. Они будто стеснялись своего хозяина. Приход главного королевского лекаря Камелота развеселил короля, ветка с виноградом тут же полетела в одного из слуг, и Один, потеревшись о спинку кушетки, сложил руки перед собой и приготовился слушать Гаюса. Лекарь внимательно посмотрел на него, поняв, с кем ему предстоит иметь дело. — Ваше величество, — почтительно и с расстановкой произнес Гаюс, стараясь придать голосу каплю заискивания, предположив, что Один оценит это, — позвольте мне предложить одно необычное средство для вас. Это мой личный рецепт, никто в пяти королевствах никогда не видел подобного, — тут лекарь подошел к подносу, принесенному им и закрытому тканью, и торжественно убрал ее, предоставив всем лицезреть крохотный флакон с драгоценными камнями. — Что это? — приподнявшись, спросил король Мерсии. — Средство, которое позволит вам вернуть молодость, — важно приподняв подбородок, пояснил Гаюс. — Вы помолодеете и лицом, и телом. — С чего вы предлагаете это мне, а не своему королю? — усмехнулся Один и с недоверчивым видом откинулся обратно на кушетку. — Видите ли, ваше величество, — ничуть не смущаясь, продолжал Гаюс, — король Камелота и без того юн и силен — он не оценит моих трудов. Кроме того, я не горю желанием оказывать ему услуги: король Утер оставил меня при дворе, вынудив отказаться от использования магии. — Последние слова он произнес шепотом и настороженно огляделся по сторонам. — Я знаю, что вы соблюдаете договор пяти королевств о преследовании волшебников, но вы готовы дать возможность наиболее способным людям проявлять свои таланты. Ни Утер, ни Артур не способны на такое. — Хотите сказать, — глаза Одина загорелись, — что вы приготовили это средство при помощи колдовства? Гаюс скромно отвел глаза и ответил: — Как же еще можно заставить время повернуть вспять и обрести былую молодость? — Если бы я мог вам верить, — задумчиво произнес Один, поглядывая на Гаюса. — О, это легко устроить! — замахал руками лекарь. — Я готов отдать вам это средство, если вы возьмете меня с собой в Мерсию. — Вы желаете покинуть Камелот? — удивлению Одина не было предела. — Я же сказал вам, — с укором объяснял Гаюс, — в Камелоте я не могу проявить всех своих талантов, мне здесь не место. Пускай раньше я был готов смириться со своим положением, но, знаете ли, возраст заставляет задуматься о том, что я оставлю миру после себя. Я хотел бы, чтобы моими средствами пользовались и восхищались. Если вы чувствуете недоверие, я могу дать вам эту чудесную настойку, когда мы окажемся уже в Мерсии, однако она не может долго храниться, а на изготовление новой уйдут месяцы… Тут Гаюс сделал вид, что собирается уходить и снова накрыл поднос тканью. Один закусил край губы и бешено крутил головой по сторонам. Его разрывало желание попробовать средство. Исключено, что Гаюс пытается его обмануть или отравить посреди Камелота во время мирных переговоров, мерсийцы тут же начнут войну уже не за спорные земли, а за весь Камелот, мстя за смерть короля. Это было невероятно, так что, пожалуй, слова Гаюса вполне правдивы. К тому же он слывет лучшим из лучших в пяти королевствах, он, действительно, мог приготовить столь чудесное средство, а Один начинал ощущать, как все труднее ему было проводить целые дни в седле. Мысль, вновь оказаться молодым и выносливым, заставить врагов трепетать, охватила сознание Одина и подчинила его волю. Крепко вцепившись в подлокотник, он крикнул: — Нет, сегодня же я испробую ваше средство! Гаюс медленно повернулся, слегка удивленный. — Сегодня же, ваше величество? Но нужно подготовиться, помимо средства, чтобы все сработало, нужно еще кое-что. — Что же? — в нетерпении выкрикнул Один. — Кровь или волосы вашего близкого родственника, чем он будет моложе, тем лучше, поскольку тогда он отдаст часть своих сил вам. Взгляд Одина забегал по комнате, он тяжело выдохнул раза два, прежде чем ответить: — Это уже не ваша забота, как только ужин у короля закончится — будьте здесь. Вернувшись к себе, Гаюс испытал небывалые облегчение и удивление. — Ну, как? — бросилась к нему Гвиневра, пребывавшая в томительном ожидании. — Сам с трудом понимаю как, но он попался. Один желает уже сегодня вечером испытать средство на себе. Видно, он не мыслит никакой угрозы в этом флаконе кроме яда, а отравить его мы бы никогда не посмели, и он это понимает. Гвен необыкновенно обрадовалась, но тут же обхватила себя руками. — Теперь мой черед, — произнесла она, — он в любой момент может отказаться, и наш план провалится. Немного погодя Гвиневра заявилась в гостевые покои, где располагался Один, для уборки, что не могло вызвать подозрений. Слуги были слишком незаметны для королей и придворных, они сновали туда-сюда, прибирались, выполняли поручения и грязную работу. Вот и для Гвен одежда служанки являлась лучшим укрытием из всех возможных. Почти никто не заметил, когда она вошла, и никто не увидел, как она вышла. Гвен спряталась в длинном шкафу, где на боковой панели располагался узорчатый рисунок, сквозь который можно было наблюдать за происходящим в комнате, являющейся смежной со спальней Одина. Сюда доносились и разговоры из покоев короля. Девушка стояла, плотно прижавшись к панели и наклонив шею к резным отверстиям, — не самое удобное положение, но иного выхода не было. Долгое время ничего интересного не происходило: король отчитывал слугу, потом читал какие-то письма. У Гвиневры очень устали ноги, и сильно затекла шея, однако она продолжала смиренно и терпеливо стоять в ожидании хоть чего-то полезного. Гаюс сделал так, чтобы к вечеру Одину были необходимы кровь или волосы юного родственника. Возраст старшего сына приближался к тридцати, а вот младший, будучи еще ребенком, — единственный подходящий вариант для этого выдуманного заклинания. Может быть, его держат не в замке, раз рыцари все обыскали и ничего не нашли? Или, возможно, Один, пусть не отличавшийся крепкой отцовской привязанностью и не проявлявший никакой обеспокоенности из-за исчезновения принца Кенреда, тем не менее не причастен к нему? Если король все-таки знал о местонахождении мальчика, то должен был как-то проявить это до вечера, а долг Гвен — не пропустить и все понять, чтобы передать своему королю. Близилось время ужина, и вместе с тем рос страх девушки, что она вовсе ничего не узнает и ничем не сможет помочь. Скрипнула дверь в спальне короля, сквозь отверстие Гвен заметила, что сквозняк, проникший и в эту комнату, заставил ткань на столе шелохнуться. Было темно, и все очертания в комнате слегка размылись, лишь струйка света, лежавшая на полу, привносила ясность в этот сумрачный мир. Однако вскоре каждый уголок в комнате озарился: король Один с гостем, в котором легко узнавался его маг, перешли в эту комнату. — Что скажешь, Девон? — спрашивал у того король. — Возможно ли такое при помощи зелья и волос? — Ваше величество, — Гвен впервые услышала его голос, тихий и скрипучий, — это почти невероятно. Какой должен быть талант, какие навыки у человека, постигшего тайну молодости? — Но Гаюс славится своими необыкновенными талантами, все без исключения завидовали Утеру, что такой лекарь служит ему, — с досадой произнес Один. — Я бы на вашем месте был очень осторожен, — посоветовал ему колдун. — Вы согласились испробовать зелье? Гаюс что-то просил? — Попросил забрать его с собой в Мерсию, — самодовольно усмехнулся король, — можешь представить себе? Еще он добавил, что средство не может долго храниться, а готовится долго. И нужны волосы или кровь члена семьи, молодого члена семьи. — Что ж, — задумчиво сказал Девон, — чем сильнее средство, тем капризнее оно в хранении и приготовлении, это верно, а кровная магия усиливает любое заклинание. Но вам не кажется это подозрительным, учитывая, что случилось с принцем Кенредом? Гвен услышала шаги, а потом звон стекла: наверное, король налил себе выпить. — Я думал об этом, но что им дадут те же волосы? Мы скажем, что собрали их с его одежды, которая осталась в его комнате. Я не понимаю, что они смогут доказать этим, Девон, если это действительно ловушка. Но Гаюс, — он помолчал, — Гаюс в самом деле поразительный лекарь, и его желание уехать в Мерсию поразило меня. Что это, тоже часть игры? Нет, думаю, ему надоели Пендрагоны и Камелот, любому человеку, так долго терпевшему и подавлявшему свои способности, надоело бы. А уж Гаюс… Признаюсь честно, я бы очень желал видеть его при своем дворе. Гвиневра не могла знать наверняка, но ей показалось, что голос Девона стал натянутым и менее любезным, когда тот ответил: — Если ваше величество действительно желает этого, то я не смею противиться вашей воле. Девушка разглядела сквозь узкую продолговатую щелочку отвратительную ухмылку Одина, будто он уловил недовольство Девона и точно знал о его причинах. Но все это было лишь на руку Камелоту. — Тогда тебе следует ненадолго вернуть принца, чтобы я мог взять его волосы. Тут Гвиневра вся обратилась вслух. Где же они прячут мальчика? Где тот тайник, который не смогли найти даже рыцари Камелота? Король Один выглянул в спальню и словно позвал кого-то. Гвен забыла, как дышать, понимая, что сейчас перед ней откроется загадка исчезновения принца. В комнату заглянул молодой человек, один из слуг короля. Девон приблизился к нему и что-то прошептал. Гвиневра не верила своим глазам: слуга тут же стал превращаться в совершенно другого человека, пока полностью не принял облик младшего сына короля. Тот, в свою очередь, довольно хмыкнул и подошел к нему сзади с подготовленным кинжалом, приказав стоять смирно. Острое лезвие едва мелькнуло, и тут же рука Одина, сжимая нечто, юркнула в карман штанов. Девон дал принцу выпить из какого-то бутылька, вновь зашептал странные слова на незнакомом для Гвен языке, и мальчик превратился обратно в слугу. Лишь когда они все покинули комнату, девушка смогла выдохнуть. Она увидела правду, а теперь рассуждала, как это поможет Артуру. Они с Гаюсом надеялись, что разузнают о месте, где скрывают принца, скажут королю, и тот найдет его там и вернет Одину, чтобы спокойно приступить к подписанию договора. Но магия, которая оказалась замешана в этом деле, сильно все усложняла. Один и Девон ушли на ужин, а Гвиневра выскользнула из укрытия и со всех ног помчалась к Гаюсу, чтобы поделиться своим открытием. Лекарь, казалось, тоже был озадачен. Выслушав Гвен, он нахмурился и, подперев голову кулаком, молча сидел с сумрачным видом. — Нужно после ужина сразу же пойти к королю, но я пока не вижу выхода. Нужно придумать, как вывести Одина на чистую воду. — Если бы, — осторожно начала Гвиневра, — например, Мерлин был тут, он бы мог сделать так, чтобы ложь Одина стала явной для всех? Гаюс поднял на нее внимательный взгляд и ответил: — На раз два. Но Мерлина тут нет, и вообще при короле пока лучше не заикаться об использовании магии, так что нам придется постараться. Гвиневра покачала головой с пониманием, ей вообще свойственно было понимание, она старалась вникнуть в обстоятельства каждого и не спешила осуждать других. Гаюсу это нравилось, хотя он отмечал про себя, что ее мягкость и терпение даже излишни, если учитывать симпатии к ней самого короля. Совсем скоро это перестанет быть тайной для всего замка, и тогда Гвиневре потребуются силы и твердость, даже некая жесткость, которой пока чуткий взгляд старого лекаря не находил. Сама Гвен тоже прекрасно все понимала. Когда Артур впервые открылся ей, она резко оттолкнула его по двум причинам: тогда она не верила в искренность и надежность его чувств, и была убеждена, что двор никогда не примет безродную девицу, а ей не хватит сил, чтобы выдержать такое. К чему ломать себе жизнь, особенно если не испытываешь никаких чувств к высокомерному принцу? Теперь же, в ее глазах, Артур доказал истинность своей любви, но вот второе препятствие оставалось непреодолимым. Только держать расстояние уже не получалось, потому что сердце Гвиневры начало отвечать нежным ухаживаниям короля. Ей не на что было надеяться, но, по крайней мере, она могла помогать ему. Гвиневра искренне желала быть полезной королю, поэтому, даже сгорая от неловкости за свое низкое положение при виде каждого придворного, продолжала оставаться рядом с Артуром. Она скрытно наблюдала за ним, пока Гаюс излагал суть дела, но сразу отвела взгляд, когда в покои короля вошли рыцари. — Значит, один из слуг Одина — на самом деле его сын? — задумчиво протянул Ланселот. — А как именно он выглядит? — мотая головой, спросил Гавейн. — Он высокий и худой, — подала голос Гвен, — а еще на левой щеке у него родимое пятно. Замолчав, она поймала благодарный взгляд Артура, и уголки губ неуловимо дрогнули от охватившего ее трепета. — А что мешает нам заявиться к Одину и прямо сказать, что он водит нас за нос? — недоумевал сэр Гавейн. — Он станет отпираться, — ответил ему король, — заявит, что мы пытаемся свалить вину на него. Нет, если и предъявлять обвинение, то только имея неопровержимые доказательства. Нужно прижать их к стенке, тогда и подписание договора пройдет благополучно. — Но Гвен все видела! — воскликнул рыцарь. — К сожалению, — печально ответил Артур, пряча взгляд от девушки, — для Одина этого будет недостаточно. Все замолчали, задумавшись о том, как выбраться из непростой ситуации. Гаюсу вскоре нужно было идти в покои короля Мерсии, чтобы выполнить обещанное. — Все же довольно просто, разве нет? — произнес Ланселот, и все обернулись к нему. — Гаюсу надо испортить эти волосы, чтобы Одину снова пришлось превращать сына, а мы должны быть неподалеку, чтобы застукать его с принцем. Все переглянулись. — Звучит неплохо, — одобрил Артур, — но вот сможет ли Гаюс все это воплотить в жизнь? — Кажется, другого выхода у нас нет, — тихонько вздохнул лекарь, — я что-нибудь придумаю. — Будь осторожен, Гаюс, — Артур подошел к лекарю ближе, — не рискуй, если произойдет что-то серьезное, позови, и мы придем на помощь. — Король прошелся по комнате. — Когда нам нужно будет войти, крикни какое-нибудь слово… Например… — Камелот? — предложил сэр Леон. Король отрицательно помотал головой. — Таверна? — посоветовал сэр Гавейн. Все присутствующие косо посмотрели на рыцаря, дав понять, что его шутки не уместны. — Мерлин, — произнес Ланселот и пояснил: — пусть Гаюс спохватится, что ему нужен помощник, и якобы позовет Мерлина, мы ни за что не пропустим такое слово. Сэр Гавейн и сэр Леон с большим сомнением взглянули на короля, ожидая, что сейчас случится непоправимое, но, к их удивлению, Артур посмотрел куда-то в сторону, подумал, а потом даже с подобием улыбки сказал: — Пусть будет так, я не против.***
Гаюс несмело вошел в спальню короля Мерсии, тот уже в нетерпении ходил из угла в угол. — Вы изрядно задержались, — сказал Один вместо приветствия, — но надеюсь, что оно того стоит. Он окинул взглядом лекаря, подметив небольшую шкатулку, которую тот принес с собой. — Я готов, ваше величество, если волосы или кровь у вас на руках, — учтиво ответил Гаюс. Один подошел к стоявшему в центре спальни высокому столу и бросил на него клочок русых волос. — Достаточно? — спросил он, изогнув левую бровь. — Вполне, — заверил лекарь. Гаюс достал небольшой сосуд, подвесил его на каком-то странном сооружении, положил на стол флакон, еще какие-то маленькие пузырьки с неведомыми жидкостями. Когда под сосудом вспыхнул огонь, в комнату вошел Девон, и лекарь сразу встрепенулся, потому что помнил — в коридоре остались Артур и рыцари. Колдун встал, опершись на стену, так чтобы видеть стол, но ничего не сказал королю, что несколько успокоило Гаюса. Теперь нужно было, не вызвав подозрений, испортить волосы. Гаюс взял две тонкие палочки, которыми собирался подхватить волосы и бросить их в сосуд, но пальцы его «случайно» соскользнули, и прядь упала в огонь. Он суматошно начал причитать, вытаскивать прядь обратно с достаточной долей неловкости, Один и Девон устремились к столу и вытянули шеи, желая разглядеть, что там происходит. Гаюс лишь виновато пожал плечами и вздохнул. — Прошу прощения, — сказал он, — но, боюсь, мне потребуются еще волосы. У вас случайно нет в запасе? Весь облик Одина выражал крайне недовольство, по сжатым рукам было видно, насколько он хотел пустить их в ход; Девон же с еще большим подозрением посматривал на старого лекаря, потирая правой рукой гладкий выпирающий подбородок. — Девон! — прогремел свирепый голос короля Мерсии. — Вы идете со мной. Один жестом приказал Гаюсу оставаться в спальне, а сам со своим колдуном скрылся в соседней комнате. Гаюс подкрался к двери и наклонился к замочной скважине: те о чем-то совещались, потом Девон вышел из комнаты через дверь, выходящую прямиком в коридор, и вернулся спустя некоторое время с юношей-слугой. Лекарь тут же все понял, он мысленно укорял себя за то, что не подумал о месте, где Один и Девон будут делать превращение, но уже на цыпочках бежал к двери, соединявшей спальню и коридор. Гаюс выглянул наружу, помотал головой и заметил высунувшегося из-за рыцарских доспехов, украшавших замок, сэра Гавейна. Лекарь указал пальцем на соседнюю дверь, и рыцари покинули свои убежища. Артур нагнулся к замочной скважине, а Гаюс поспешил вернуться в спальню Одина. Тут же послышался шум, стало ясно, что король и рыцари ворвались в соседнюю комнату, и лекарь последовал их примеру. Его глазам предстала желанная картина: слуга уже обрел облик принца Кенреда и во все глаза смотрел на Артура и рыцарей, Девон излучал своим видом слова «Я же говорил», а Один с неудовольствием потирал руки и поджимал губы, осознавая, что его провели, как котенка. — Вот и принц нашелся, ваше величество! — с неуместной радостью воскликнул Гавейн, однако король, казалось, тоже хотел поучаствовать в этом нелепом представлении. — В самом деле, какое счастье! — подхватил Артур. — Мы так переживали! Рады, что вы нашлись, я как раз шел к вам, король Один, чтобы обсудить завтрашние переговоры, но, вижу, что необходимость отпала. Король Мерсии потрясенно заморгал. — Да-да, конечно… Такое счастье, что с Кенредом ничего не случилось… Знаете… Знаете, Девон нашел его где-то в городе и привел сюда. Должно быть, заблудился… — несвязно лепетал он. — Рад, что все разрешилось, — с широкой улыбкой заявил Артур и повернулся к Гаюсу. — Если вы не против, заберу своего лекаря, ужасно болит рука после тренировки. Прихватив с собой лекаря, Артур и рыцари покинули покои гостей, оставив тех в гневе жаловаться на сорвавшийся план. Через некоторое время Один вспомнил еще и о флаконе с омолаживающим зельем, на что Девон хлопнул рукой себя по лбу и сквозь стиснутые зубы объяснил королю, что и это было частью ловушки, в которую они имели глупость угодить.***
Легкие сумерки только начали собираться над островом Блаженных, где ревущие волны в любой день с яростным ревом обрушивались на прибрежные скалы. Казалось, в этом месте борьба между стихиями не умолкает ни на мгновение. Нимуэй, являя собой образец верховной жрицы Старой Религии, плавно ступала по каменному полу, направляясь от одних свеч к другим, и зажигала их пламенем другой, которую держала в руках. Можно было при помощи магии осветить сразу весь замок, но колдунья завела этот обычай в ранней молодости, было что-то в этом хождении по темноте от огня к огню успокаивающее, уводящее вдаль, поэтому даже спустя столько лет каждый вечер она тратила время на эту, по сути, бесполезную работу. Закончив со свечами, Нимуэй медленно опустилась на стул, который стоял рядом с окном, и стала наблюдать за дикими волнами, накручивая прядь темных волос на палец. Она попросила Моргаузу приглядеть сегодня за Морганой и не спускаться вниз. — Знаю, что ты не приглашала меня, — раздался громкий мужской голос, но Нимуэй не обернулась. — Я всегда рада видеть тебя, Эмрис. Как раны, не кровоточат? Тебя больше не тошнит? — с приторной любезностью спрашивала колдунья. — Твоими стараниями, — ответил маг, проходя в центр комнаты и изучая ее, — я страдал не больше пары недель, так что переживу. Я пришел поговорить о чаше. — Как же ты мог оставить ее в Камелоте? — в голосе Нимуэй звучал упрек, но на губах играла довольная улыбка, она встала и направилась к столу, где были вино и стаканы. — Раз уж она там, я решил, что мне следует заключить с тобой сделку. Даже если чаши не будет, ты найдешь иной способ напасть на Камелот, — сказал Эмрис, принимая из рук жрица стакан с вином. — И ты думаешь, что существует нечто, способное заставить меня усомниться в моем решении отомстить? — колдунья окинула его холодным взором. Эмрис замолчал, глядя на вино. — Я не предлагаю тебе отступиться от мести, — сказал он наконец, — я всего лишь хочу, чтобы ты перестала совершать военные набеги на королевство. И оставь чашу в покое. Понимаю, что запросил у тебя много, но перед полетом сюда я всерьез задумывался над твоим убийством. Нимуэй перестала пить вино и расхохоталась. Эмрис продолжал смотреть на нее, не совсем понимая причины ее веселья. — Какой же ты еще ребенок, право! — и снова засмеялась. — Задумывался над моим убийством! Давно меня так не смешили! Потом она резко оборвала свой смех и с пристальным блеском в глазах посмотрела на волшебника. — Если серьезно, я не против сделки с тобой, но мое условие такое: раз с меня требуется не совершать нападения на весь Камелот, то ты никогда в жизни не нападешь на Моргану ни с оружием, ни с магией. По виду Эмриса было заметно, что он совсем не ожидал такого условия, оно было слишком простым, и он мысленно искал подвох. — Если сама она когда-нибудь направит магию против меня или моих близких, я буду вынужден защищаться, — заметил он. — Об этом я не говорю, — молвила колдунья, — я прошу намеренно первым не направлять на нее меч или смертельные заклинания. Если тебе потребуется защита — пожалуйста, не сомневаюсь, что ты знаешь много безобидных, но действенных способов. Маг снова задумался. — Если это твоя цена, — он с сомнением смотрел на нее, — то я не возражаю. Где, кстати, Моргана? — Она у себя, не будем ее тревожить, — ласково пропела Нимуэй. — Для Артура больше не тайна, кто я, так что и перед Морганой нечего скрывать, — сдержанно сказал Эмрис. — Позволь мне решать, что для нее лучше и когда ей следует узнать всю правду, — непререкаемым тоном возразила жрица. Великий маг, оставив стакан с вином, прошел к окну, возле которого недавно сидела Нимуэй, выпрямился и сложил руки за спиной. У него действительно не было оснований вмешиваться в судьбу Морганы. Главное, что он выдернул из Нимуэй выгодную сделку для Камелота. Но легкость, с которой та согласилась, настораживала. Конечно, Нимуэй может подкупить кого-нибудь и отравить Артура или заколоть его, ведь она пообещала лишь не нападать на все королевство. Что-то тревожное было в том спокойствии, с каким она встретила мощнейшее поражение, какое-то неуловимое знание существовало в глубине ее глаз, недоступное даже сильнейшему магу всех времен. — Мы должны пожать друг другу руки в знак согласия, не так ли? — повернулся к ней Эмрис. Она едва заметно повела головой, подошла вплотную к нему и протянула свою ладонь. Она была такой белой и маленькой, сложно было представить, чтобы в ней держалась магия жизни и смерти. Эмрис пожал ее и, когда соприкоснулся с кожей, почувствовал холод, каким обладают ледяные воды. Нимуэй насмешливо улыбалась. — Все еще жаждешь убить меня? — Стоило бы, если ты действительно причастна к смерти моего отца, — злобно прошептал волшебник. Лицо колдуньи оживилось, словно перед ней появилось что-то невообразимо любопытное. — Так вот почему ты затаил обиду на меня, — медленным глубоким голосом произнесла она и обошла мага кругом. — Ты полагаешь, что я или Моргауза причастны к смерти Балинора? — Я не жду от тебя чистосердечного признания, — заметил Эмрис. — Ты и не дождешься, маленький глупый мальчик, — рассмеялась Нимуэй, не упуская из виду мрачнеющего лица Эмриса, — потому что, если бы ты хорошенько подумал, то понял бы, что мне не сдались твой отец и его смерть. — Кому же тогда сдались? — раздраженно спросил волшебник, он начинал горячиться. — У него не было врагов, кроме Утера, а тот уже посадил его в темницу и не стал бы тайком подсылать убийц. Остается подумать о моих «недоброжелателях», которые бы знали о Балиноре. Тут уж, извини, мне в голову приходите только вы с Моргаузой, я как раз отказал тебе в союзе, но не предполагал, что ты решишь отомстить мне так. — Конечно, — передразнила его Нимуэй, — я обиделась на твой отказ словно капризная девчонка, пошла в темницу к твоему отцу, который лично мне ничем не мешал, и убила его, чтобы ты стал последним повелителем драконов. По-твоему, я решила отомстить, наградив тебя еще одной огромной единственной в своем роде силой? — голос ведьмы источал насмешку, а вот Эмрис несколько опешил. — Кто же, если не ты? — ему нестерпимо хотелось узнать ее объяснение убийства отца. — А о северянах ты не задумывался? — вкрадчиво поинтересовалась колдунья. Тут настал черед Эмриса смеяться. — Это тебе Утер перед смертью внушил столь прекрасную мысль? Он до безумия боялся магии и раскидывался нелепыми обвинениями, но он ничего не понимал в ней, — Эмрис запальчиво оттолкнул предположение жрицы. — Так уж и ничего? — лицо Нимуэй хранило спокойствие, ей нравилось подкидывать дрова сомнений и догадок в этот яростный бушующий страстный магический поток, который переполнял Великого мага, он и вправду являлся воплощением магии наяву. — Утер сумел зажать всех магов по углам: меня — на этот остров, остальных — на север, а ты до сих пор веришь, что он ничего не смыслил в магии? — Она вновь вплотную подошла к нему и заглянула прямо в сверкающие голубые глаза. — Утер — не Артур, не путай. — Фэн даже не знал о моем отце и о том, что он находился в темнице Камелота, — тихо произнес маг, отведя взгляд. — Ты скрасил мой вечер, пускай давно уже нарушил все приличия, созданные для гостей, — сверкнула улыбкой Нимуэй, — разве под «северянами» я могу подразумевать только юного правителя? — Она повысила голос, что придало ему серьезности. — На севере были и есть люди, которые желают увидеть тебя сильным и сражающимся против Древней Религии. Поразмысли над этим на досуге, а теперь уходи. Эмрис и не подумал сдвинуться с места. — Я не верю, ты пытаешься запутать меня. Ни один советник не пойдет на такое, просто не осмелится. Либо с приказом от члена правящей семьи, либо никак. — Я тебе больше ничего не скажу, — сказала колдунья с тем же выражением, что и дракон. — Ты получил, что хотел, а теперь оставь меня. Удачная сделка не смогла отогнать негодование и злость от полученных невидимых пощечин, которые Нимуэ с такой щедростью раздавала Эмрису весь вечер. Громко впечатывая свои сапоги на обратном пути в каждую из ступенек, ведущих к прибрежному песку, он дошел до поджидавшего его дракона. — Не может быть, чтобы север был замешан в смерти моего отца, — шептал он, ничего не замечая вокруг. — Познавательная беседа со злой колдуньей? — прямо перед ним образовалась чешуйчатая морда. — Только не говори, — сердито прищурившись, сказал Эмрис, — что и ты думаешь, что север причастен. Нет, откуда ей знать? Она просто пытается отвести подозрения от себя. — Нимуэй живет на этом свете поболее твоего, юный маг, — нравоучительно заметил Килгарра, — так что она многое знает, но правда в том, что ей не было смысла убивать Балинора. Никакого, Эмрис, — янтарные глаза смотрели мудро и серьезно, его дракон ни за что не стал бы обманывать своего повелителя, он и вправду так считал. — Кажется, я и на севере потеряю спокойствие, — ворчал он, вбираясь на спину дракона. — Откуда она черпает знания о том, что происходит вокруг? — У нее есть кристалл Ниатида. В отличие от тебя она не боится постоянно использовать его. — Ну уж нет, больше я в ту пещеру ни ногой, — это Эмрис решил вполне определенно после первого же посещения древнего магического места.***
Мечты Артура сбылись, и спустя два дня он получил спокойно дышащий Камелот в свое полное распоряжение. Король Один с кислым видом сидел на переговорах, но делом никак не помешал заключить долгожданный мир на приемлемых условиях. Без всяких сожалений двор Камелота провожал незадачливых гостей из Мерсии в обратный путь. Желанный покой не обещал быть долгим — лорд Агравейн намекнул племяннику, что не мешало бы продолжить прерванный визит королей Карлеона и Немета, заверить их в нерушимости дружественных отношений между королевствами и поблагодарить за оказанную во время нападения армии бессмертных поддержку. Артур не имел ничего против, ему лишь показалось, что в морщинистых уголках глаз дяди притаился коварный расчет, касавшийся принцессы Немета. Определенные надежды питали и некоторые советники, это ощущалось по их искоса брошенным взглядам, которыми они провожали короля после каждого собрания совета. Артур беспокоился о многом, но эти поползновения его совсем не страшили. Первая победа на поле внешних отношений воодушевила его, а всем придворным показала, что юный король умеет добиваться успеха не только на рыцарских турнирах. Голоса завистников и недоброжелателей стали тише, но не умолкли окончательно, зато среди народа пробежала новая волна любви и обожания к новому правителю. Артур доказал свою готовность быть королем, хотя впереди был еще длинный путь. Он снова вспоминал слова Мерлина, о том, что королю не следует глушить голос сердца, и тут же в мыслях переносился к недавней пропаже принца Кенреда — именно близкие друзья помогли ему обличить короля Одина. Среди них Артур чувствовал себя свободнее и увереннее, но не учитывать мнения придворных не представлялось возможным ни для одного правителя. Рассказ Гаюса открыл перед ним другую сторону отца, сторону слабого человека, совершившего много ошибок. Невольно сознание собственной вины перед Утером отступило, Артур словно вырвался к чистому воздуху, где тиски образцовых и одобряемых отцом решений остались позади. Чувства к Гвиневре оказались тем последним, что Утер не одобрил бы при жизни, но от чего сейчас Артур был не в силах отказаться. Он с особенным трепетом относился к девушке, ему хотелось оградить ее от переживаний, от оценивающих взглядов, от предвзятых обращений, от презрения, которое выказывалось ей все больше, когда она вернулась в замок. Увы, сам король пока не видел выхода из противоречивого положения. Замутненным взором Артур окинул лист, на котором красовался символ Камелота — золотой дракон, и приступил к написанию еще одних приглашений для короля Родора и его дочери, принцессы Митиан, а также для короля Карлеона и королевы Аннис с их четырьмя сыновьями.***
Вернувшись на север, Эмрис обнаружил оживление в замке Крылатых, вызванное приездом некоторых гостей из старой столицы. Один из них, бывший советник при Кадагоре, по имени Горувер, а ныне член городского совета Катуреса, после визита к Фэну обходил замок своими размашистыми шагами, останавливался почти возле каждого мага, потому что всех их знал лично, расспрашивал о семьях и личных успехах, добродушно похлопывал по плечам и с широкой улыбкой отправлялся дальше. Его округлое лицо всегда было благодушно и к тем, о ком он думал хорошо, и к тем, о ком был не самого высокого мнения. Это было не снисхождение, но желание всякого не обделить словом и вниманием. Вот и Эмрис, идя по коридорам в комнату целителей, чтобы увидеть Фрею, наткнулся прямо на Горувера. — Ах! — услышал Великий маг, — мой дорогой мальчик! Эмрис! Дай-ка взглянуть на тебя! О-о-о! Вырос, знатно вырос, мужчина. — Эмрис хотел что-то сказать, но Горувер не дал. — Мне показали твою жену, она была занята, и я не осмелился потревожить ее, но ты ведь меня представишь ей? — Снова неудачная попытка вставить хоть слово. — Ничего, что я к тебе так по-свойски обращаюсь? Я не видел тебя уже лет пять, не так ли? — Горувер задумчиво почесал голову. — Верно, когда вы приезжали к старому правителю в последний раз, — наконец Эмрис смог что-то произнести. — Обращайтесь, как привыкли. Надолго ли вы в этот раз? — Что ты, — замахал рукой мужчина, — с тремя взрослыми дочерями никуда не съездишь, весь в делах, весь в делах! А вот ты, говорят, весь в разъездах, — Горувер сощурил глаза, и Эмрис понял, что тот знает достаточно, его говорливость не исключала ума, а его общительность позволяла с легкостью выуживать всевозможные сведения. — Не таких уж и далеких, — уклончиво сказал волшебник. — А я всегда полагал, что Камелот все же далек от столицы, — его тон был почти серьезным, и он мягко похлопал по плечу Эмриса. — Мне говорил учитель еще давно, — голос Эмриса стал ниже, он наклонился ближе к Горуверу, — что вы, один из немногих, бывали на юге и не один раз, когда служили в замке при старом правителе. — Было дело, — покачал головой бывший советник, — только уж слишком давно. Что тебя интересует? Кажется, если он будет хранить все в тайне, то никогда ничего не выяснит. Его учитель не знал, дракон молчал, сам он ничего не нашел. Эмрис отвел его в сторону. Он хорошо помнил и знал некоторых советников из Катуреса, которые постоянно наведывались в замок при Кадагоре, в том числе Горувера. — Я понимаю, что в замке о таком не попросишь, но постарайтесь не говорить никому о том, о чем я вас спрошу, хорошо? Мне нужно найти заклинание, древнее и очень сильное. О нем никто ничего не знает. Оно должно связать все земли Альбиона и в будущем защищать их. Для него нужны определенные вещи, не могу перечислить все, но вот дракон и Великий Изумруд, например. Я искал его на юге, был в пещере, где богиня провела свой обряд. Там все стены исчерчены непонятными символами, и либо я ничего не понял, либо они не помогут мне найти это заклинание. Я вообще не понимаю, как можно пытаться искать заклинание, ничего не зная о нем. Я в отчаянии, правда. Горувер внимательно выслушал его, ни разу не перебив. — Что если поискать в пещере на севере? — предложил он. Эмрис уставился на него в полном непонимании, и тот пояснил: — У каждого предмета или существа есть двойник. Глубоко на севере, гораздо дальше старой столицы, там, где до северных морей рукой подать, была пещера-двойник для той пещеры из Долины павших королей. — Спасибо за мысль, — медленно протянул маг и улыбнулся, — но двойники есть не у всех, — подметил он. — Думаешь? — Вы знаете двойника для меня? — Ну, двойник — это не всегда кто-то похожий. Иногда двойники дополняют нас, словно… — Словно вторая половина, без которой ты не можешь жить, — закончил за него Эмрис. — Вот, — с улыбкой сказал Горувер, — ты прекрасно понял меня. Они начали прощаться, и Эмрис поспешил к Фрее, мимо прошел Вотан, и Горувер, ласково похлопав главного советника по плечу, утянул и того в разговор о неожиданностях, которые может принести столь ответственная должность. Волшебник удовлетворенно заметил, что черному магу стало не по себе от покровительственного непринужденного отношения, свойственного людям, знавшим кого-то еще ребенком, но вот уже выросшего ребенка, получившего самый высокий пост на севере, такие манеры коробили.***
Фреи не оказалось на месте, а главный лекарь сообщил, что она у правителя. Наградив вестника мрачным и незаслуженным взором, Эмрис отправился к библиотеке. Когда-то он с легкостью отмахнулся от предупреждения Логи, поверил, но пренебрег им, не придав значения чувствам Фэна. Скольких очаровывало прекрасное лицо Фреи, и чувства скольких со временем улетучивались, оставляя лишь приятное воспоминание. Эмрис тогда готовился к первой поездке на юг и препоручил девушку заботам Фэна, беспечно полагая, что его симпатии могут оказать услугу в случае непредвиденных обстоятельств. Сейчас он не доверил бы правителю даже кошки. Бессмысленно укорять себя, да волшебник и не был склонен к такому, однако стоило признать, что он недооценил разгорающуюся въедливую безумную страсть, которая с каждым месяцем лишь крепла. Вставал другой вопрос: как уберечь Фрею? Изменения, которые наблюдал волшебник в Фэне, вкупе с неподдающимся объяснениям и логике влечением рождали в его душе чувство, прежде ему неведомое, — страх за любимого человека. Он считал, что симпатии, не имеющие под собой основания, скрываемые и безответные, долго не живут. А Фрея, довольно чуткая, что удивительно, не замечала особенных взглядов Фэна. Впрочем, если бы не Логи, возможно, и маг до сих пор пребывал бы в неведении. Эмрис задумал съездить на крайний север примерно через неделю, чтобы поискать пещеру, о которой упомянул Горувер. Стоило взять Фрею с собой, она никогда не путешествовала, и ей должна понравиться такая затея. Каждое появление Фэна рядом с ней теперь раздражало Эмриса, так что он определенно решил никуда не ездить без жены даже на одну ночь. А вот поиск заклинания, как он и сказал Горуверу, завел его в тупик. Эмрис находился на грани отчаяния, потому что у него не было ни одной путеводной ниточки. Может статься, что даже обнаружив его каким-то непостижимым образом, волшебнику так и не придется использовать его. Как там говорил дракон? Меч, изумруд, дракон, Великий маг и Артур. Почти никакой надежды, но все внутри Эмриса вскипало при мысли отказаться от поисков заклятия, пусть сейчас в них не было никакого смысла. Это его предназначение, и он его выполнит во что бы то ни стало, пусть наполовину, пусть неудачно, но все, что в его силах, он сделает и никогда не отступит.***
Фрея же уже привычным образом заканчивала обязательный осмотр у правителя, каждый день он проходил совершенно одинаково. Так что Фэн наблюдал на ее лице выражение усталой обреченности, хотя желал бы видеть совсем иное. Но для девушки это были скучные и отнимающие время обязанности. Всего лишь одно замечание разбавило этот однообразный визит, когда Фрея заметила на столе правителя вскрытое письмо со знакомой ленточкой. — Вы тоже переписываетесь с Логи? — вырвалось у нее печальное замечание. — Разумеется, его послания с восточных земель полны остроумных наблюдений, — произнес Фэн. — В самом деле? — вид у Фреи стал озадаченный, и, казалось, она погрузилась в свои мысли. — А я вижу в каждом слове его писем одиночество. Она погрустнела и принялась собирать вещи. В действительности, Фэн не видел большой беды, если Логи побудет в ссылке чуть дольше — слишком уж хорошо шли его дела с другими советниками, особенно с теми, на кого даже Кадагор едва находил управу. Фэн каждый раз думал, что выудит еще немного из пары неблагонадежных семей, а после надавит на совет, чтобы те одобрили назначение Логи в столицу. Но каждый раз впереди мелькало еще какое-нибудь безотлагательное дело, обещавшее благосклонность очередной северной семьи, и правитель откладывал свой благородный порыв. «В конце концов, — рассуждал он, — Логи сам согласился на эту ссылку, чем оказал мне большую услугу, конечно, но большой беды не будет, если она закончится не через месяц, а через два». Теперь же он смотрел на опечаленное лицо Фреи, и желание сделать ее счастливее оказалось более сильным поводом для действий, чем долг перед другом. Когда она вышла, он быстрее обычного отправился к рабочему столу, чтобы написать ответ в восточные земли.