У подножья холма горели огни. Маги подняли их в воздух и выстроили в форме огромного полумесяца. Колдовской огонь не издавал ни треска, ни запаха. Обычно безжалостный морской ветер в тот вечер притих, позволив лесным шорохам доноситься до людских ушей. Над островом раскинулось ясное звёздное небо. Ночь рождала чувство уединения, а тишина будто проникала в самое сердце.
Жрецы острова Блаженных проводили обряд, рядом с ними стояли дети — воспитанники и будущие приемники. Одна девочка сосредоточенно смотрела на огни и прислушивалась к говору жрецов, находившихся впереди неё. Вихри пламени напоминали языки неведомых существ, говорящие между собой. Они дрались, переплетались, оставляли тайные знаки, неподвластные человеческому разуму. Девочка не сводила взора с огня, пытаясь понять его язык, уловить неведомое. Один из жрецов возложил на гладкий камень козу со связанными конечностями. Живая, она дёргалась и сопротивлялась, предчувстуя участь, которую ей уготовили. Обрядовый кинжал взметнулся над головами магов и с силой вонзился в тело животного. Кровь брызгами оросила платье и щёки девочки, но она не шевельнулась: всё её внимание поглотили огонь и тени.
— Нимуэй! — строго окликнул её жрец, когда закончил обряд. — Идём.
Они вернулись в храм жрецов на острове Блаженных. Торжественно накрытый стол ожидал их каждый вечер. Нимуэй была одной из трёх воспитанников, кому позволяли ужинать вместе со взрослыми и слушать их разговоры. Считалось, что самые сильные ученики должны с детства разделять стол со жрецами, перенимать обычаи, учиться мыслить, как они. Потому что их будущее было предрешено.
За столом Нимуэй сидела безмолвно, однообразно поднимая руку, чтобы поднести ложку с похлёбкой ко рту. Им разрешалось слушать, но не говорить, а за любую провинность строго наказывали. Обычно во время ужина обсуждались короли и их придворные маги: кто из них достаточно почтителен к жрецам, а кого следовало проучить за неучтивость или жадность. Придворные маги назначались королями, но по советам жрецов, и те могли влиять на происходившее в королевствах. У тех, кто находился на острове Блаженных, имелась власть, чтобы провести обряд по уменьшению сил того или иного мага, но это было крайнее средство, до которого редко доходило. Хотя имелось и иное — то, что лишало магии навсегда и чем ведал один Верховный жрец. Но в обыденной жизни интриги и союзы являлись самыми частыми средствами, к которым прибегали служители Древней Религии.
— Мерсийцы пожадничали с жертвованием в этом месяце. Их король заявляет, что велел Корвину щедро поблагодарить Верховные силы за помощь в войне, но то, что мы получили, едва ли можно назвать «щедрым».
— Он прибирает к рукам часть дани.
— Так нужно убрать его с места.
— Не всё сразу. Ему кто-то помогает. Сначала выясним кто, а потом будем действовать.
— Жрец Кайден, как успехи наших подопечных?
Жрец странным и совершенно бесчувственным взором посмотрел на сидевших за столом детей.
— Они освоили обряд обращения к морской стихии в последние десять дней.
— И кто же вырывается вперёд?
За столом все усмехнулись, ответ был и так известен, но жрец всё равно произнёс:
— Нимуэй по-прежнему обгоняет Пирана, хотя его природная склонность к общению с духами поражает.
— Некромантия — не главное для служителя. Нимуэй, детка, однажды короли будут склонять головы перед тобой.
Девочка даже не шелохнулась, услышав похвалу. Ужин закончился, и она поднялась наверх, где находились комнаты для воспитанников, но прежде заглянула в учебную комнату. Там сидел жрец Кайден, который большую часть времени и занимался обучением детей, хотя в храме жило много других служителей. В конце коридора раздавались крики — обычное дело в храме. Вечером наказывали тех, кто провинился в течение дня. Поначалу Нимуэй тоже часто наказывали, но она быстро научилась не попадать под раздачу.
Она приходила в учебную комнату перед сном, тем самым отнимая у себя время на отдых, чтобы почитать одну из уникальных книг, хранившихся тут. Их не давали на занятиях днём, а к вечеру все падали от усталости. И только Нимуэй с несгибаемой силой воли снова и снова приходила сюда. Она быстро сообразила: здесь находятся истинные знания, и либо она возьмёт их сама, либо они так и останутся тайной для неё.
— Ты сейчас читаешь историю великих магов? — повернулся к ней жрец и потянулся за книгой, которая стояла слишком высоко для маленькой воспитанницы. — Держи. Не смей пачкать страницы! Ты хорошо вымыла руки после ужина?
Нимуэй быстро закивала, и жрец чуть снисходительнее сказал:
— Тогда садись.
Она села читать и вскоре закончила очередную главу. Напротив имени каждого волшебника, упоминавшегося в книге, стояли даты рождения и смерти, если те уже умерли. Однако в новой главе их не было.
— Почему нет дат рождения? — спросила Нимуэй, указав на страницу пальцем. — Они неизвестны?
Жрец Кайден мельком посмотрел на страницу и тут же вернулся к собственному чтению.
— Они ещё не родились. Это великие маги будущего.
Нимуэй продолжила читать. За вечер она одолевала по пять глав и уходила спать. На острове поднимались перед рассветом, проводили обряды, затем завтракали и отправлялись на занятия. Самыми лёгкими были те, на которых жрецы что-то рассказывали, а самыми изнурительными — практические, где им палками ставили правильное положение рук при заклинаниях. Требовалась гибкость, а она не у всех от рождения была хорошей. Кроме того, у жрецов существовали свои представления о том, как должны вести себя дети. Обряды, на которых они присутствовали, вынуждали стоять в неудобной позе долгое время, поэтому неудивительно, что все только и мечтали, как добраться до постели. Но Нимуэй всегда заходила сначала в учебную комнату и читала полагающиеся пять глав.
Через несколько вечеров она добралась до очередной главы. Страница отличалась по цвету чернил и этим сразу бросалась в глаза. Жирными линиями по центру было выведено имя «Эмрис». Она произнесла его одними губами, но жрец Кайден всё равно услышал.
— Особенный маг.
— Почему?
— Скажи, Нимуэй, — жрец отложил книгу и повернулся к ней, — как мы называем себя?
— Жрецами Старой Религии, — быстро выдала девочка заученный ответ.
— А ещё?
— Служителями магии.
— Верно. Мы — служители. Самые избранные из всех волшебников. Мы служим магии и природе, распространяем волшебство в мире, храним знания о нём и передаём следующим поколениям. Чтобы знания о магии не исчезли и чтобы люди никогда не забывали о том, кто в действительности обладает властью на этой земле. Что сказано в книге об Эмрисе?
— Что он станет живым воплощением магии.
— Именно. Мы служители, а он нет. Человеческое воплощение магии на земле, которой мы служим и которую оберегаем.
В голосе жрецы прозвучало особое уважение и почтение, но Нимуэй это не удивило. На острове все подчинялись воле магии, а точнее Верховного жреца, который диктовал эту волю. Детей приучали преклоняться перед природой вообще и магией в частности. Однако имя Эмриса было произнесено жрецом Кайденом с особым благоговением, причём не слепым, как обычно, а вполне осознанным. Нимуэй с трепетом провела ладонью по странице с именем и погрузилась в древнее повествование.
Спустя несколько десятилетий, когда она уже принесла клятву и стала одной из жриц Старой Религии, её послали проводить в последний путь одного могущественного друида-предсказателя. Нимуэй стояла у подножья его кровати, а он умирал и перед смертью узнал новость, которая в тот момент заполонила весь Альбион: о жертвоприношении природной Богини.
— Слишком много силы для одного человека, — проговорил он. — Его ничто не сможет удержать.
— В предсказаниях говорится, что с ним наступит расцвет магии, — проговорила Нимуэй. — Разве нас не должно радовать его усиление?
— Изменения предсказаний и судеб, что были отмерены много столетий назад, всегда приводят к страшным последствиям, Нимуэй. А если это изменение происходит в судьбе Эмриса — то это может ознаменовать конец.
— Конец чего?
— Трудно сказать. Раньше считалось, что он — дитя магии. А дети целиком зависят от родителей.
— И что изменилось?
— А теперь магия тоже зависит от него. — Это последнее, что он сказал перед смертью.
Нельзя сказать, что Нимуэй отличалась особой впечатлительностью. Но её дыхание почтительно замедлялось, когда она слышала, с какими словами люди уходили из жизни. Выбор последних слов казался важным. И слова друида о магии и Эмрисе врезались в память. Она, как и другие, жила со знанием, что он родится через много лет, но она этого времени не застанет.
Зыбкие пески времени неумолимо текли. Сбылось то, о чём ей говорили в детстве жрецы: её могущество и способности достигли небывалых высот, она стала Верховной жрицей, и короли склоняли головы перед нею. Однажды ей удалось заключить хитрую сделку с народом Ши, выгодную обеим сторонам, и Нимуэй обрела возможность управлять молодостью. Она вернулась к внешности, которая была у неё в двадцать пять лет, и сколько бы времени не проходило с тех пор, ни одна морщинка не проникала на её лицо.
С удивлением Верховная жрица открывала для себя иное течение времени. Поначалу казалось — это кратковременное чудо. Люди, обладающие магией, редко могли жить столько же, сколько те же Ши. Но каждое новое утро Нимуэй проводила ладонью по гладкой коже лица и понимала — её могущества достаточно, чтобы управлять старостью. Она присоединилась к тем великим и могучим волшебникам древности, о которых читала в детстве. Время не властно над ней.
И тогда в её голове начал проясняться прекрасный давний сон — подобно аромату благовоний он медленно, но верно отпечатывался глубоко в сознании. Мечта, казавшаяся недостижимой и оттого ещё более чарующей и волнительной, обрела очертания.
Увидеть Эмриса. Встать близко с легендой волшебного мира.
Сон обретал подробности и новые детали. Каждый раз — всё более смелые и такие правдоподобные. Ведь он придёт на землю ребёнком и кто-то должен его обучать? Следить за ним, воспитывать его, показывать заклинания, делиться секретами обрядов.
Долг жрицы — следить за магическим миром на земле, блюсти баланс, обучать новое поколение и наказывать провинившихся. Но жрица, которая будет жить в одно время с Эмрисом, останется на страницах магической истории куда более значимой фигурой по сравнению с остальными.
Мысли о небывалой роли, уготованной ей, кружили голову. Желание быть рядом незаметно превратилось в желание обладать любой ценой. Нимуэй мнила нерождённого Эмриса своим.
Чем ближе становился год рождения Великого мага, тем жёстче волшебный мир сражался за любую песчинку сведений о нём, которая могла бы быстрее привести к его колыбели. Нимуэй наступила на собственную гордость и сама явилась на должность придворного мага Камелота. Потому что помнила строчки, прочтённые ею в семилетнем возрасте об Эмрисе и будущем короле Артуре, которого тот будет оберегать. Жизнь Артура не являлась обязательным условием для жизни Эмриса, но вот рождение — да. Она зареклась идти на уступки самовлюблённым, ничего не смыслящим в магии королям, но нарушила собственное правило, когда Утер заговорил о рождении наследника. Она прислала лучших целителей к королеве Игрейн, и те подтвердили, что она бесплодна. Однако в предсказаниях чётко говорилось о рождении Артура, и Нимуэй поняла: это то, что должна взять на себя магия. Любой ценой. Хотя она честно предупредила Утера, что рождение сына обойдётся ему дорого и чтобы тот не рассчитывал на смерть конюха или простого слуги в замке. Король был одержим и не слушал её.
Обессиленная родами королева Игрейн успела взять на руки малютку Артура, а Нимуэй, стоя в дверях королевской опочивальни, рисовала в голове, как через пару лет возьмёт на руки совершенно особенного ребёнка. Эмриса. Она обладала властью над людьми, магами и королями, но что это в сравнении с частичкой самой магии? Свободной и независимой, которая будет принадлежать ей одной? И что ей был огонь Великой Чистки по сравнению с тем пламенем, что вызывала одна мысль об этом мальчике?
Но потом явился один ушлый мерзавец и обрушил все замыслы. Растоптал её прекрасный сон, залил ледяной водой огонь её души. Нимуэй считала других магов своими подданными, с кем-то заключала союзы, кого-то использовала, кому-то помогала, но никого не ненавидела со всей силой и яростью. Однако северян возненавидела. Они украли то, что принадлежало ей, и она поклялась рано или поздно вернуть своё: своё могущество, своё место в Камелоте и своего Эмриса.
И вот спустя более два десятилетия он был рядом с ней. Сидел за ужином напротив и прожигал взглядом, полным презрения. Не такой сон она желала претворить в жизнь, но испытания научили её быть гибкой и не обижаться на судьбу за то, что та любила играть в свои игры. Куда более важно: Нимуэй научилась подводить свои расклады к её капризам и без сожалений отбрасывала ненужные фигуры.
Терпения ей было не занимать, однако она считала исчезновение магии Эмриса тревожным сигналом.
В поисках ответов он неизменно приходил к ней. Переступая неприязнь и презрение, но всё-таки приходил. Знал, что большими знаниями в Камелоте не обладал никто. Нимуэй видела его колебания, его злость, его отчаяние и его выдержку. Эмрис принял решение стойко перенести потерю силы, не жаловаться, не умирать и не закрываться от всего мира. Он принял то, что магия может к нему не вернуться.
— Ведь в истории магии был случай, когда сильный волшебник терял силу, а потом она возвращалась? — спросил он как-то, зайдя в её рабочие покои и усевшись напротив.
— Ты про колдуна Теора? Четыреста лет назад? Это было лишь временное притупление из-за болезни, он не лишался магии, как думали многие, — она старалась вести себя приветливо и гостеприимно, ничем не напоминая о том, что держала в своих руках жизнь Фреи. Ведь он смягчится со временем, если увидит, что она не намерена угрожать ему теперь, когда управляет Камелотом и он находится подле неё?
— Может, и для меня это как болезнь? Ведь Артур разрезал пожирателя, — рассуждал Эмрис.
Нимуэй отвела взгляд. Мерлин сцепил руки и наклонился вперёд, впившись в неё требовательным взглядом.
— Ты редко говоришь, что думаешь. Постоянно уходишь от прямых ответов. Сама веришь, что я навсегда лишился силы?
— Тебе важно узнать, что я думаю? — с любопытством спросила она.
Мерлин сглотнул.
— Да. Важно.
Нимуэй наклонила голову в другую сторону, не сводя с него взора.
— Ты часто смотришь в окно? — внезапно спросила она.
— Не сказать, что у меня стало сильно меньше работы, но иногда я, знаешь ли, отвлекаюсь, — ответил Мерлин с нескрываемой насмешкой. Видимо, думает, что она вновь пытается уклониться от ответа, догадалась Нимуэй.
— И давно ты видел ясную погоду?
Мерлин оторопел.
— Ты тоже заметила? — Он отвернулся в сторону. — А я думал, это плод моих фантазий.
— Ещё не закончилось лето, а уже ни одного солнечного дня, сплошной сумрак, — плавно говорила Нимуэй. — Природа ощущает, что произошло сильное смещение баланса.
— Смещение? Кстати, куда ушла моя сила? Обратно в природу?
— Больше некуда, — пожала плечами Нимуэй. — Такую силу никто не способен удержать. Пожиратель — лишь проводник.
— Тебе видней, это же под твоим руководством Моргана сотворила пожирателей.
— Я хотела использовать их против северян, а не против тебя.
Видимо, Мерлин хотел поспорить с ней, но усилием воли остановился.
— Так в чём же смещение? Разве вся магия не принадлежит в конечном итоге природе? Она ушла туда, откуда пришла.
— Всё не так просто, Эмрис. Сильные маги забирают волшебство на Авалон. — Нимуэй несколько резковато поднялась с места и прошлась по комнате. — А твоя магия — вещь очень особенная.
— Мне часто приходилось слышать это от разных людей, но, как видишь, хватило недолгого нападения одного пожирателя, чтобы вся моя сила…
— Никогда не сомневайся в исключительности своей силы, — оборвала его ведьма. — Природа не может принять твою магию обратно. Поэтому злится. И пускай существуют законы, их можно обернуть вспять. Привычное состояние природы — это когда магия находится в твоих руках.
— Природа недовольна, это даже я чувствую. Но что это изменит? Есть ли способ вернуть силу? Я должен что-то сделать со своей стороны?
— Не знаю, Эмрис, — покачала головой Нимуэй, — не знаю. Я понимаю только одно: природа рано или поздно всегда забирает своё. Она не станет мучиться, а будет искать выход. И возможно, этим выходом окажется возвращение твоей магии.
— Даже если так и случится, на это могут уйти годы, — Мерлин положил руку перед собой. Кольцо с погасшим изумрудом всё так же было на нём, он не захотел снимать его. — И ты будешь самой сильной в Камелоте. — Он поднял голову на неё.
Нимуэй догадливо приподняла бровь.
— Вот чего ты опасаешься? Что я объединюсь с Морганой против тебя и Артура, когда она явится сюда? Готовишься к её возвращению, не так ли? Но ты забыл, я дала кровную клятву.
— Ничуть, — возразил Мерлин. — Но клятвы не так надёжны, как кажутся. Они разночтимы.
Мерлин с видом охотника сидел напротив и ждал ответа. Нимуэй давно заметила, что лучше с ним не играть, а быть предельно честной. И она пыталась, несмотря на груз тайн, что тянулся через её столетнюю жизнь.
В каждом движении Эмриса она видела недоверие и пыталась лечить его невиданным для самой себя количеством правды. Он выпытывал у неё ответы на волнующие вопросы, но избегал физической защиты, в которой начал нуждаться. В этом деле он прибегал к услугам Алатора, который преданно следовал за ним по пятам.
Нимуэй в совершенстве контролировала себя, однако Эмрис умел пробивать чувства. «Как же, сама магия», — думала она про себя.
— Перестань подозревать меня в мелочных вещах, — сказала она ему через три месяца изнурительных игр.
Мерлин сдвинул брови и бесстрастно оглядел её.
— Мелочных? Жизни моего лучшего друга и моей жены, конечно же, мелочи для тебя.
— Глупо отрицать, что было, то было. Но я переиграла партию, не видишь? Я всё время показываю, что не враг тебе, а ты упрямо не веришь.
— Действительно, у меня же нет оснований? — вспыхнул Эмрис. Огонь внутри него притягивал и манил. Творить заклинания он не мог, но в остальном ни капли не изменился. — Про пожирателей вспомнила не ты и Моргану усилила не ты? А ведь я наверняка ещё не всё о тебе знаю.
И его проницательность. Тоже на месте. Есть вещи, в которых она до смерти не осмелится ему признаться. Которые, в отличие от Фреи и Артура, даже для неё являлись грузом на совести.
— Я хоть раз нападала на тебя лично? — пошла она с другой стороны. — Хоть раз запускала смертельное заклятие?
— Лично — нет, если не считать нашей схватки, когда ты напала на Артура, — усмехнулся он. — Зачем же рисковать самой, когда у тебя была Моргана?
— А тебя не смущает, что когда она доросла до смертельных заклинаний в твою спину, я тут же порвала с ней?
— Смущает, — ничуть не растерялся Эмрис. — Полагаю, ты задумала очередной хитрый план, а я брожу словно слепой котёнок и не могу разобраться. Недавно ты помогала нам с Артуром следить за Морганой, но известно, чем всё закончилось.
Горькая улыбка быстро промелькнула на лице Нимуэй.
— Ты теперь и в лишении магии меня подозреваешь? Разве не я напомнила тебе, что у Морганы есть Гиен Кэнэх? Разве не я вообще сообщила, что она забрала его с острова? Ты сам пошёл туда, это твоя ответственность. Весь замок гудел, что там ловушка.
Последние слова она произнесла строго, словно отчитывала провинившегося щенка. Она умела постоять за себя и остудить пыл собеседников. Однако Нимуэй тут же вспомнила, что намеревалась вести себя с Эмрисом как можно мягче.
— Лишение магии — это месть тебе в той же степени, что и мне, — сказала она, и Эмрис сурово посмотрел на неё.
Он не верил ей. Молчал и хмурился. Она ощущала себя волной, которая каждый раз налетает на неподатливую ледяную глыбу.
— С каких это пор? — сухо спросил он.
— С тех пор, как Моргана поняла, что ты значишь для меня.
Чем являлся для неё Эмрис? О, он до сих пор был дорог ей. Как самое большое сокровище на земле. Как может быть дорого олицетворение магии той, что поклялась хранить её и оберегать. Как может быть дорог тот, кого она считала своим сыном.
— Ты усилила её, — его обвинения не в первый раз обрушивались на неё. — Говоришь, у нас поровну ответственности за Моргану? Как бы не так. Мне бы и в голову не пришло наделять её той силой, которой наделила её ты. Поверх того, что дано ей природой. Всучить ей магию другой жрицы? Причём обманом при помощи меня? Ты сыграла в игру, которая нам всем выйдет боком! А теперь ещё и я без магии! Что будет с Камелотом? С магами? С людьми? С Артуром? Хотя, — он остановился и обречённо махнул рукой, — кому я об этом говорю? Если всё обратится в пепел, ты, видимо, будешь счастлива. Иногда я думаю, что твоё возвращение — это присутствие в первом ряду того, что будет. Ты просто хочешь насладиться сполна.
Когда у него исчезла магия, он стал меньше сдерживаться. Видимо, считал, что угроза Фрее значительно потеряла в весе. Хотя всё равно не позволял себе сильно распыляться.
— Ты ошибаешься, — невозмутимо ответила Нимуэй. — Я не желаю, чтобы маги обратились в пепел. Долг жрицы — сохранять магический мир, а не разрушать. А ко всему остальному до последнего времени я питала равнодушие. Артур значит много для тебя, но не для меня. Раньше я считала, что его смерть будет неплохим дополнение к мести Утеру, а теперь предпочту видеть живым.
В сущности, ей было всё равно, кто правит Камелотом. Если рассуждать, то и Артур, и Моргана являлись детьми Утера.
— Раньше? — переспросил Эмрис. — Что, Артур тебя так обаял и ты отказалась от Морганы?
— Я отказалась от Морганы по иной причине, — холодно отчеканила Нимуэй.
Её план касательно Морганы не так давно казался почти безупречным. Пылкая, управляемая, не умеющая мыслить стратегически — идеальная игрушка в руках опытной жрицы. Нимуэй и вправду ко многому была равнодушна, а то, что являлось её истинным интересом, во-первых, глубоко скрывала, во-вторых, верила в его неуязвимость. Пара битв за Камелот не нанесли бы серьёзного урона Эмрису, а на остальных ей было всё равно. Но Моргана вышла из-под контроля и всерьёз сделала своей целью уничтожение Эмриса.
— Слишком много стараний для пустого результата, — бросил он ей в лицо.
Неугомонный ребёнок. От другого она бы не стала слушать и сотой доли подобных оскорблений.
— Ты прав, я заигралась. Моргана смогла догадаться, что неприязнь, которую я прививала ей к тебе, — причём, замечу, с малым успехом — фальшивая. Забавно, но именно в тот момент она по-настоящему и возненавидела тебя. Да так, что начала кидаться смертельными заклятиями, несмотря на мой запрет.
— Так прививала бы ей не ненависть, а любовь, — насмешливо протянул Эмрис, скрестив руки на груди. — Для чего столько лжи?
Любовь? С детства Нимуэй уяснила, что самые лучшие отношения, какие только могут быть между окружающими её людьми, это отчуждённость с нотками презрения и недоверия. Один из её самых больших страхов — союз Эмриса и Морганы. Нимуэй не выстояла бы против них двоих, не вернулась бы в Камелот.
— Помнишь, как она сбегала к тебе с острова Блаженных? Вот поэтому. Сам знаешь, запреты она воспринимала с точностью да наоборот.
Эмрис иронично кивал головой.
— Значит, боялась, что я перетяну её на свою сторону? Так ты отказалась от неё окончательно? Или когда настанет момент, перебежишь обратно? Так ли много я значу для тебя, как ты утверждаешь? Особенно теперь?
Его бесконечные вопросы навевали усталость. Нимуэй привыкла одолевать сопротивляющихся противников, но этот бой не был похож на обычный. Если Эмрис сдастся, погибнет или так никогда и не перестанет видеть в ней врага, то она проиграет. Странная схватка, в которой она порою по привычке использовала старые методы, забывая, что с ним они не работают.
— Знаешь, как говорили жрецы, когда у них спрашивали, почему они не становятся правителями? «Кто-то должен управлять землями, пока мы занимаемся более важными вещами». Мы — это ты и я. Могла быть Моргана, но если она намерена уничтожить тебя, то тогда ей нет места среди нас. С магией или без — ты важнее.
Раздался громкий выдох человека, которого утомили мучительные поиски истины. Голова Эмриса упала вниз, мрачная тень сползла на лицо, но в линии плеч по-прежнему скрывалось много сил.
— Почему? — бесхитростным хрипловатым голосом спросил он.
— Я же уже много раз без утайки давала понять, — Нимуэй сделала два шага вперёд, повела одной рукой, но тут же перехватила её другой и сложила их в замок перед собой.
— Не понимаю тебя, — отстранился от неё Эмрис. — Если раньше я что-то представлял, то теперь… Какой смысл занимать сторону простого человека, когда впереди ещё ни одна магическая схватка?
— Потому что я водила пальцами по странице с твоим именем, когда мне было семь, — сорвалось проникновенное признание с её губ. — Видела, как умирали могучие волшебники и перед смертью говорили о тебе. Чувствую, что природа стонет с тех пор, как ты лишился магии. Да, я пыталась сделать так, чтобы вы с Морганой оба остались в Камелоте и при этом не вытеснили меня, но с запозданием поняла, что замахнулось на невозможное. И когда настал момент выбирать между тобой и ней — для меня выбирать было нечего. Это всегда ты. Потому что сколько бы Моргана не пыталась, она не станет в мире магии и близко равной тебе.
С бледнеющим лицом он выслушал её признание до конца и ушёл прочь. Нимуэй ощутила, как колени норовили всё время согнуться — настолько странным казалось глубоко и по-настоящему открывать своё сердце другому человеку. Она прыгала в пропасть, не имея запасного плана.
Она наблюдала за ним внимательнее прежнего, но Эмрис проявлял неизменную отчуждённость. Он не мог не замечать, как безупречно Нимуэй выполняла свои обязанности, как держала слово. Она целиком заменила его в Камелоте, учитывая его потерю магии.
При Нимуэй в Камелот начала возвращаться последняя волна магов: матёрых и повидавших многое. Цинизм пронизывал их с головы до ног, они приловчились выживать в самых жёстких условиях и застали времена, когда тот же Альварр и не родился. Они возвращались, потому что Нимуэй являлась для них символом старых порядков и исчезнувшего мира магии.
Лишь перед Верховной жрицей они склоняли голову, пускай и удивлялись тому, что она выбрала сторону сына Утера. Они высказывали недовольство не таясь от Артура и не смущаясь того, что он слышал их.
Не без интереса старые маги смотрели на Эмриса. Один из них громко спорил с Нимуэй:
— Это же перечёркивает всё, чему нас учили отцы! Все книги, предсказания, старые свитки можно сжечь в одном костре! Ты же знаешь, что он такое, тебя учили ещё старейшины, — он тыкал пальцем в Эмриса и громким голосом привлёк к себе внимание половины замка. — Если у него исчезла магия, то куда катится этот мир? Как ты допустила, а?
У короля Артура от удивления приоткрылся рот, ему было в диковинку слышать, как кто-то требовал у Нимуэй объяснений и предъявлял претензии. Эмрис с непередаваемым выражением лица прислушивался к их разговору.
— Есть шанс, что вернётся, — спокойно ответила Нимуэй.
— Есть шанс? — возмутился маг. — Нам нужно точно знать, а не гадать! Если магия отвернулась от него навсегда, то это легко проверить.
Нимуэй мигом сообразила, куда клонил Дейк — старый колдун, живший в заброшенных землях Карлеона. Он хорошо разбирался в старых порядках, а прежние методы отличались предельной жёсткостью.
— Не смей! — прошипела она, готовая вгрызться в старого приятеля. — Он теперь обычный человек.
— Если
он стал обычным человеком, то нам крышка! Всем! Это значит, магия уходит из мира.
Дейк, как и старуха Докрейд, верил, что существование Эмриса связано с пребыванием самой магии на земле. Нимуэй, при всём почтении, которое она с юных лет испытывала к хранителю Альбиона, никогда бы не поверила, что столь могучая сила целиком зависит от одного человека. Однако связь имелась мощная — отрицать это было глупо.
Дейк взмахнул рукой и заклинанием вжал Мерлина в стену. Алатор и другие маги бросились ему на помощь, Артур обнажил Экскалибур, но Дейк вскинул другую руку и крикнул:
— Спокойно! Я не хочу вредить ему, только проверить!
Нимуэй закусила губу, когда воздух сжался вокруг шеи Эмриса и тот сморщился от боли. Внутри неё никогда ничего не шевелилось при виде чужих страданий, но его беззащитность, его боль оставляли глубокий шрам на давно затвердевшем сердце.
— Всегда знал, что в Старой Религии одни помешанные, — просипел Эмрис.
— Не такие уж и помешанные, Эмрис, — возразил ему Дейк. — Это враньё северян. — И повернулся к Нимуэй: — Говорил тебе, нужно было взрывать чёртов замок Крылатых и забирать у них Эмриса. Они неправильно воспитали его.
— Какие, к чёрту, проверки? — Вперёд вышел Артур с обнажённым мечом. — Вы делаете ему больно! — Остриё Экскалибура очутилось возле шеи мага.
— Тут уж ничего не поделаешь, — хмыкнул Дейк, увеличивая нажатие на шею бывшего мага, и снова повернулся к Нимуэй: — Смотри-ка, сын Утера вступается за Эмриса! Чудеса! — через его голос сочилась издёвка. — Может, ты и права, оставив его править. — Он снова повернулся к Нимуэй. — Болван Утер в могиле покоя не находит, глядя на сыночка.
— Заканчивай, — буркнула Нимуэй и взмахом руки приставила к шее Дейка остриё собственного кинжала. Два лезвия, направленных на колдуна с двух сторон, мало его смущали. Хотя он точно знал, что в случае с Экскалибуром не переживёт даже царапины.
— С твоим чадом ничего не случится, — проворчал Дейк и с кислым видом поглядел на покрасневшее лицо Эмриса, который задыхался в тисках заклинания.
Внезапно за окном сверкнула молния, и мощная волна ворвалась в комнату замка и снесла с ног Дейка, да и всех остальных тоже. Эмрис скатился вдоль стены и грохнулся на пол, откашливаясь и хватаясь за горло.
— Придурок! — яростно крикнул он Дейку. — Что ты там проверял?
Старый маг с изумлённым видом оглядывал комнату. Все, кто там находился, поднимались с пола после сильного удара, Дейк перевёл удовлетворённый взгляд на Эмриса.
— Похоже, магия не отвернулась от тебя. Ты по-прежнему её дитя.
Эмрис злобно сверкнул глазами в его сторону, потирая руками следы от удушья, а затем повернулся к распахнутому окну. Больше никаких молний и порывов ветров. Все в комнате, от короля Артура до последнего друида, явственно поняли: это сама природа защитила Эмриса. Она не допускает его гибели. По крайней мере, пока.
Нимуэй приблизилась к Эмрису и коснулась рукой шеи. Он хотел отпрянуть, но она посмотрела на него одновременно твёрдо и умоляюще. Приподняв голову и убрав ладонь с шеи, Эмрис позволил прочесть заклинание, которое тут же убрало все следы. Его кожа была не просто тёплой — горячей, в то время как руки Нимуэй отдавали льдом.
В тот же вечер Эмрис заглянул к ней.
— Мне тяжело свыкнуться с этим, но умом я уже понял. Ты никогда не навредишь мне. И Моргане не дашь, пока я обессилен, я правильно думаю? — Нимуэй смерила его одобрительным взором. Неужели она была права и время всё залечит? — Правда, я помню про Фрею. И Артура. Для тебя все люди — пустое место, но для меня нет. — добавил он.
Нимуэй было достаточно и этого. Слишком нелепо было видеть, как он верил в то, что она хотела убить его.
— Это уже неплохо, — сказала она ему.
— Значит, ты ответишь мне на любой вопрос? Раз я у тебя нынче в любимчиках? — хитро прищурил глаза Мерлин.
— А с Кадагором ты также торговался?
— Всё было куда хуже, — закатил глаза Мерлин. — Мне кажется, приди ты на север, когда мне было лет тринадцать, он бы отдал меня и ещё бы приплатил вдобавок.
Нимуэй тихонько рассмеялась.
— Ты был венцом его успехов, он бы никогда не отдал тебя. Спорю на кристалл Ниатида, он сопротивлялся как мог, когда ты удумал ехать на юг.
— Так и было, — подтвердил Мерлин и спросил: — Как мне теперь вызвать дракона? Я хотел поговорить с ним.
— Никак. Но, думаю, он сам прилетит к тебе.
— А яйцо? Неужели нет ни шанса?
— Вот вернётся к тебе магия и призовёшь дракона. Яйца хранятся по тысяче лет, а уж столько ждать не придётся.
Мерлин сдвинул брови и, глядя в пол, неожиданно сказал:
— Может быть, ты и могла бы стать мне отличным наставником, если бы не перешла черту. Мне ты не желаешь зла, но близких мне людей уже дважды подвергла риску смерти.
Для него это было очень серьёзно, но Нимуэй не ощущала чужой боли, только свою. А её хоть и ранили его слова, но осознание того, что она вновь в Камелоте, а он подле неё, превышало всё остальное.
— Я не верю в точки невозврата, Эмрис, — сказала она без всякого сожаления. — Как бы то ни было, знай, я прикрою твою спину, пока к тебе не вернётся магия.
***
Королева Митиан подарила северу наследницу утром, когда за окном вовсю хлестал дождь. Сразу же она потребовала поднести дочь к себе, чтобы хорошенько рассмотреть её. Никаких изъянов, никаких признаков того, что она была рождена от северянина и одного из сильнейших магов Альбиона. Правда, одна из женщин по имени Агнесс, работавшая у лекарей, сообщила ей, что первые признаки волшебства обычно проявляются не раньше трёх лет. Митиан удивилась: ей же столько рассказывали о рождении Эмриса, чьи глаза осветились золотом в момент рождения.
— Потому и рассказывали, ваше величество, — ответила Агнесс, — что обычно так не бывает.
Успевшую расслабиться Митиан, вновь обуял страх. Малышка со светло-голубыми глазами проникла в самую глубину её сердца. Неужели она окажется волшебницей? Кэмпбелл рассказывал, что у магов могут рождаться дети, обделённые волшебным даром, и Митиан горячо молилась каждый день, чтобы так и получилось с малышкой Айлин. Её дочь казалась королеве частичкой человеческого мира, и она желала сохранить эту нетронутую душу в первозданной чистоте.
У правителя появление ребёнка вызывало удивление — словно он не подозревал, что таковые рождаются, да тем более у него. Он редко баловал Айлин своим присутствием, скорее формально выполнял обязанности, полагающиеся ему по статусу: выбирал стражу и нянек. Митиан полагала, что последнее доверят её женским рукам, но северяне и тут влезли со своим мнением.
Зато вернувшийся с войны Логи проявлял завидный интерес к северной принцессе. Он приходил в её комнаты, и няньки, что ужасно раздражало Митиан, безропотно отдавали ему Айлин. Главный советник держал на руках принцессу чаще, чем её собственный отец. Королева видела в этом желание завладеть сердцем маленькой девочки, как это уже удалось Логи с Фэном.
В замке шептались о недобросовестности главного советника, намекали на его сговор с Эмрисом в деле с Неметом. Митиан втайне радовалась, что её родное королевство ускользнуло из-под носа Фэна, но причисляла это к заслугам короля Артура, а не Логи. В мыслях она называла его северным прихвостнем и всякий раз боялась обронить прозвище вслух при служанках, так как те мгновенно разболтали бы услышанное по всему замку. Одно Митиан усвоила на отлично: не хочешь лишних проблем — молчи, даже если стоишь перед стеной в пустой комнате.
Маленькая Айлин скрашивала её страшное одиночество, и за это она боготворила дочь ещё больше. В редких несмелых мечтах она представляла, как бежит обратно на юг и Айлин становится королевой Немета. Король Артур уступил бы земли законной наследнице, в его благородстве Митиан не сомневалась ни мгновения. Так же как не сомневалась и в том, что Фэн ни за что на свете не позволит своей наследнице покинуть север.
Каждый день королева приносила Айлин к отцу, часто тот продолжал свои бесконечные совещания, и принцесса просто сидела у матери на руках. Обычно она молча смотрела на отца, но один день расплакалась на весь зал. Выяснилось, что Фэн не переносит детских криков и плача. Он уронил тяжёлую голову на ладонь и утомлённо ворчал:
— В тронном зале должна соблюдаться тишина. Почему принцесса плачет? Вы что, не покормили её? Забота о ней — ваше главное дело, — назидательно вещал Фэн. Айлин в тот момент начала плакать ещё громче. — Небо, сделайте что-нибудь! Мне докладывают о делах в царстве Лота, я не нуждаюсь в шумовом сопровождении. На юге и так сплошная неразбериха, никакого порядка. Вы решили создать такую же неразбериху в сердце севера?
Закусив губу от злости и досады на Фэна, Митиан пыталась успокоить крошку Айлин, которая странным образом никак не прекращала плакать.
— Айлин обычно ведёт себя очень тихо, вы же сами знаете. Думаете, вы в детстве никогда не плакали?
— Нет, — отрезал Фэн. — Я не плакал, можете спросить у советника Антониуса.
Митиан послала ему сердитый взгляд. О, она охотно верила, что
он не плакал! Внезапно из-за спин трёх стоявших перед правителем советников выскользнул Логи и наклонился к принцессе.
— Позвольте мне взять её высочество на руки. Уверен, нас посетит благодатная тишина.
С нескрываемой неохотой королева протянула ему Айлин под пристальным наблюдением Фэна. Впору было снова кусать губы от досады, потому что девочка, как нарочно, тут же прекратила плакать. Логи вышагивал по залу с ребёнком на руках и болтал о всякой ерунде.
— Это советник Антониус, принцесса, — приговаривал он. Айлин потянулась к блестящему камню, висящему на груди мужчины. — А это янтарный оберег, вот подрастёте, я научу вас делать такой же. Вы не представляете, как весело смешивать протёртых ящериц с янтарными остатками и заговаривать на разные штуки.
Терпению Митиан подошёл конец. Этот человек говорил о
магическом обучении её дочери.
— Мне лучше забрать принцессу наверх, — вскочив, резко сказала она.
Логи вернул Айлин матери, но вечером королева зашла к Фэну и высказала всё, что думает о чрезмерном вмешательстве главного советника в жизнь принцессы. Тот с равнодушным лицом выслушал её и поджал губы.
— Я так и не понял, что вы хотите от меня. Чтобы я запер Айлин в её комнате с вами? — Он посмотрел на супругу исподлобья.
Её комнате. Оскорбительное напоминание о том, что Митиан не позволили оставить дочь в собственных покоях даже на время кормления грудью. Для наследницы севера существовали отдельные комнаты.
— Я хочу, чтобы вы ограничили общение главного советника с нашей дочерью. Он занятой человек, и то время, которое он выделяет ей, он забирает у дел севера, — нашлась Митиан, чтобы у Фэна появился свой резон последовать её требованию.
— Логи не в чем упрекнуть, — упрямо ответил Фэн. — К тому же вокруг меня в детстве тоже вертелись советники и все, кто обитал в замке. Это естественная часть жизни Айлин как наследной принцессы. Смиритесь.
Сжав костяшки пальцев, королева выскочила за дверь. Она осознала, что ей придётся приложить неимоверные усилия, чтобы оградить Айлин от пагубного влияния севера.
***
Артуру казалось, что потеря волшебства ознаменует собой конец света для Мерлина. Он много раз видел смерти, слышал крики умирающих и вопли колдунов, которых его отец сжигал на кострах. Но даже представить не мог, что самым страшным звуком для него станет глухой шлепок и последующая тишина за спиной. Его пальцы похолодели, а он сам онемел в тот момент. Артур проклинал позже свою скорость и выносливость, потому что — кто знает — если бы он не перегнал Мерлина так сильно, то быстрее пришёл бы ему на помощь. И может быть, пожиратель не успел бы лишить его магии.
Артур принимал магию в сердце и в королевстве именно через Мерлина. Это его пылающие золотом глаза отучили от слепого страха, внушённого отцом. Это его голос водил Артура по новому миру волшебства и знакомил с его устройством. И его слёзы заставили почувствовать всю боль от потери магического дара.
Вряд ли Артур сможет забыть ту дорогу из царства Лота в Камелот. Единственное, о чём он беспрестанно думал — нельзя отпускать Мерлина. Король вцепился в его руку на болоте, когда тот потерял сознание и начал тонуть. Окружённый преследователями, он думал лишь о том, как вытащить Мерлина на поверхность, к воздуху. А тот, как нарочно, тянул изо всех сил вниз. Он словно решил проститься с жизнью. Артур обхватил его за плечи и потянул наверх. Он сам захлёбывался, но Мерлину воздух был нужнее. Сердце колотилось как ненормальное. Вытащив Мерлина на траву, он тряс его за плечи, кричал, угрожал — потому что был в ужасе от мысли, что тот решил умереть.
Голубая вспышка его глаз была подобно надежде. И всю последующую дорогу Артур не переставал следить за Мерлином. Военный опыт предполагал и общение с теми, кто не справлялся с потерями и близостью смерти. Артур видел разные случаи, поэтому поведение Мерлина казалось ему странным.
Странным в своей удивительной выдержке. Артур чувствовал его надломленность в ночь нападения, но когда Мерлин очнулся утром на берегу после долгого пребывания под водой — он будто переродился. Безусловно, он во всём остался тем же Мерлином, которого знал Артур. И всё-таки на поверхность пробилась иная, чисто человеческая сила.
В Камелоте придерживались разных точек зрения: кто-то полагал, что сила покинула Мерлина навсегда и нет ни шанса на её возвращение, кто-то сомневался и допускал вероятность и плохого, и хорошего исхода. И только два человека, по наблюдениям Артура, безоговорочно верили, что магия Мерлина вернётся: Фрея и Нимуэй.
Две женщины, которые, судя по всему, должны были питать друг к другу далеко не самые тёплые чувства, были едины в своей вере и не допускали мысли, что возможно обратное. Только если Фрея открыто заявляла свою точку зрения, то о мнении Нимуэй приходилось догадываться по оговоркам или чаще по многозначительному молчанию. Когда её бывшие союзники обсуждали новое положение дел в королевстве и, разумеется, потерю сил главного мага, она ни разу не поддержала их.
Для Артура это был сигнал: Верховная жрица рассчитывала на возвращение магии к Мерлину. И если вера Фреи была понятна и обоснована: такое горячее и любящее сердце, наверное, разбилось бы вдребезги, если бы потеряло надежду, то вера Нимуэй — совсем другое дело.
Расчётливая, сдержанная, сильная, со своими принципами и понятиями о преданности, она была последним человеком, который стал бы питать пустые надежды. По её собственному признанию, она ошибалась — с той же Морганой — но никогда не действовала безосновательно.
Дни продолжали лететь, и было бы несправедливо сказать, что мир магии выставил Эмриса за дверь и громко хлопнул ею у него перед носом. Удивительно, но работы у него не стало меньше. Бывший маг, а ныне просто советник по магическим вопросам время от времени жаловался королю:
— Иногда мне кажется, что решительно все вокруг начали видеть во мне огромную говорящую книгу по магии! Мол, раньше подходить ко мне и беспокоить по пустякам было страшно, а теперь пожалуйста! Очередь до сокровищницы!
Артур едва сдерживал улыбку, глядя на его уморительно-возмущённую физиономию. Король догадывался, что на самом деле ворчание Мерлина — только прикрытие, и тот был рад, что его всё также находят полезным. У Артура вид этих очередей вызывал облегчение — он считал, что его друг остро нуждался в ощущении значимости, чтобы пережить первую острую боль после утраты магии. Правда Мерлин отлично держался, чем вызывал у короля тайное восхищение. Он пытался представить, что чувствует его друг, размышляя, как бы вёл себя он, если бы, например, потерял руку. Но приходил к выводу, что всё равно далёк от того, что переживает Мерлин.
По крайней мере, огромная работа по принятию магии в королевстве уже была проделана, а Нимуэй достойно выполняла обязанности. Для неё безупречная служба была вопросом репутации, а репутацией она крайне дорожила.
Как человек Артур глубоко сопереживал Мерлину, а как король понимал, что королевство лишилось сильного и преданного защитника. Поэтому он намеренно поддерживал идею создать в Камелоте место, где дети магов могли бы обучаться. Новое поколение, выросшее и обученное на новой земле, при всём желании не будет иметь предрассудков своих родителей. Хотя Артур прикладывал неимоверные усилия, чтобы и старое поколение магов обрело покой в Камелоте и покончило с ненавистью. А при том, что угрозы королевству не развеялись, главным посылом являлась защита — теперь — их общего дома.
Вечерами Артур подолгу сидел вместе с Гвиневрой в своей комнате или в соседней с большим столом и кипами указов и карт. Иногда они просто молчали, пока Артур работал, а рука Гвиневры лежала поверх его. Иногда заговаривались до поздней ночи. Артуру было приятно видеть, как она вместе с новыми знаниями обретает уверенность в себе. Гвиневра стала куда лучше читать, а её почерк приобрёл уверенность и аккуратность. Если раньше она не осмелилась бы написать Артуру и пары строчек, то теперь с радостью передавала небольшие записки в течение дня. Король торопливо раскрывал её послания и хранил в отдельной от прочих королевских писем шкатулке. На его глазах эта прекрасная молодая женщина расцветала и открывала удивительные для себя самой стороны.
В один вечер король вернулся в свои покои и застал там Гвиневру и Мерлина. Артур вопросительно посмотрел на них, и Мерлин, качая головой, и заговорил:
— Я хотел вам сказать, что довольно откладывать свадьбу из-за меня. Вы боитесь расстроить меня своим счастьем, но в действительности я куда больше огорчаюсь, когда понимаю, что вы откладываете своё счастье из-за меня. Пожалуйста, прекратите это и идите уже женитесь. Небо — свидетель, это невыносимо.
Он с таким чувством и искренностью смотрел на них в этот момент, Артур приподнял бровь и спросил:
— Ты уверен? — И повернулся к Гвиневре: — Вы оба уверены?
— Если Мерлин уверен, то, думаю, нет причин откладывать, — пожала плечами она.
Мерлин сорвался с места, схватил Гвиневру за руку, подвёл к королю и вложил её руку в ладонь Артура.
— Небо! Да сколько можно ждать? Если бы я столько ждал свадьбы с Фреей, то уже сошёл бы с ума. Вы безумцы. — Он повернул голову на Артура, потом на Гвиневру и обратно. — Совершенные безумцы, таковыми я вас и считаю. И Фрея, кстати, тоже. Женитесь поскорее.
Он послал им обоим многозначительный взгляд и проворно выскользнул из королевских покоев. Артур несколько растерялся из-за такого порывистого поведения Мерлина, но под долгим взглядом Гвиневры тут же осмелел.
— Стало быть, нет причин откладывать? — лукаво произнёс он.
Она подыграла ему и улыбчиво закрутила головой.
— Ни малейших, ваше величество.
Король крепко обнял её и прижал к себе. Стоя так, с закрытыми глазами, умиротворённо улыбаясь, он не мог не послать мысленную благодарность Мерлину, который даже в час величайшего для себя испытания продолжал думать о его счастье.
***
В день перед свадьбой Артура Мерлин ходил на озеро, находившееся неподалёку от замка. В его распоряжении больше не было заклинаний, а потому он просто пришёл к воде, покрывшейся рябью от нескончаемых ветров. Встал на самый край, посмотрел на отражение и прошептал просьбу. Мерлин не знал, к кому обращался, и не знал, кто его услышит. Просто попросил, чтобы на следующий день в небе появилось солнце, которого Альбион не видел уже несколько месяцев. Некоторое время постояв в смиренном молчании возле озера, он вернулся домой.
Фрея заварила терпкий травяной чай, и Мерлин подумал, что это то, что ему нужно. Она отложила ветхий справочник по мазям, положила голову на край высокого кресла и наблюдала за ним из-под полуопущенных ресниц. На её шее тускнел изумруд.
— Можешь больше не носить его, — сказал Мерлин.
— Нет, буду, — упрямо возразила она. — Так я сразу узнаю, когда к тебе вернётся магия.
Мерлин сглотнул. Никто в целом свете не знал, как долго будет длиться его испытание и закончится ли оно вообще. Он поставил кружку, и его взор упал на глубокий шрам, украшавший теперь его ладонь. Фрея проследила за его взглядом.
— Прости, что не рассчитала силу.
— Только любящая жена может со всей страстью так замахнуться, — усмехнулся Мерлин.
Он не сердился, телесные раны были ему не важны. Была бы у него магия, она бы всё залечила, а теперь, когда её ни стало, в сущности всё равно останутся на нём шрамы или нет.
— Не понимаю, как у меня вообще хватило духу поднять руку, чтобы навредить тебе, — пробормотала Фрея, отводя взгляд.
— Ты привыкла, что я неуязвим, — сказал ей Мерлин, — а ещё была очень расстроена. Фрея, не бери в голову, я уже и думать забыл.
— От твоего великодушия я ещё больше корю себя.
— Мне стать брюзгой, который из-за каждой мелочи придирается к тебе?
— Это не мелочь.
— Это как раз-таки мелочь.
— Ты стал чаще бывать у Нимуэй. Она что-то знает? — спросила Фрея, переложив книгу на колени, но не открывая её.
— Только строит догадки. Никто ничего не знает.
— Нужно дождаться дракона.
— Он будто улетел загорать на острова и при этом в небо не смотрит, — проворчал Мерлин.
Фрея улыбнулась.
— Он обязательно прилетит.
— Я уже подумываю о некромантии. Пообщаться с духом Кадагора было бы познавательно, только Нимуэй точно не согласится быть вызывающим магом.
— Не стоит тревожить умерших, — тихо сказала Фрея.
— Верно. Дурная затея. Мне стали чаще приходить в голову дурные мысли. — Он с усмешкой посмотрел Фрее в глаза. — Так что я точно не страдаю от твоего маленького кинжала.
— Ладно. Забыли, — сказала Фрея и снова отложила книгу. — Но ты наговариваешь на себя: одна хорошая мысль на этой неделе тебя всё-таки посетила.
— Просто я устал смотреть на них двоих, — вздохнул Мерлин, но на душе у него потеплело при мысли о короле и Гвиневре.
— А я как устала! — согласилась Фрея. — Уже подумывала раздобыть любовное зелье для них.
Мерлин откинул голову и рассмеялся.
— Зачем им любовное зелье? Они и так по уши влюблены. Им нужны свадьба и уединение.
— Чтобы они перестали сдерживаться, наступая на горло чувствам, — не сдержала улыбки Фрея. — Я понимаю: манеры, этикет и всё такое. Но это слишком!
Её праведное негодование ещё сильнее развеселило Мерлина.
— Ну теперь-то они точно поженятся, — заверил он Фрею и протянул руки. — Иди ко мне.
Она вмиг очутилась на его коленях. Её карие глаза засверкали от предвкушения. Всё-таки свадьбы лучших друзей навевают самые прекрасные мысли.
***
Утром Эмрис распахнул глаза, почувствовав, как шаловливый светлый луч солнца, прошёлся по его лицу. В немом изумлении он уставился на светло-голубое небо за окном. Сказочно-ясное утро было тем более сказочным, что впервые за долгое время Альбион увидел яркое солнце. Сонная Фрея повернулась к нему на кровати и пробормотала, не раскрывая глаз:
— Видишь, не зря ходил. Вот и солнце.
Эмрис улыбнулся, глядя через окно на небо. Ему не хотелось, чтобы Артур и Гвиневра женились в объятый сумраком день, особенно если учесть, что причиной этого сумрака являлся он.
Свадебная церемония была назначена на полдень. Фрея достала одно из роскошных северных платьев: потому что оно соответствовало поводу и потому что она уже проверяла и знала, что это по-настоящему цепляет Нимуэй. И Эмрис не стал отставать от неё в этом вопросе. Они подготовили подарки, которые должны были вручить, как и все приглашённые, на свадебном пире, следовавшем за основной церемонией и представлением ко двору. К счастью, Эмрис позаботился о своём подарке ещё в тот момент, когда магия была при нём, потому как тот требовал незаурядных усилий. Он подготовил защитный кулон, который мог носить обычный человек. Нельзя сказать, что в магическом мире не существовало рецептов защитных артефактов, подходящих для людей, но все они обладали столь жалким набором защитных свойств, что дружно игнорировались как магами, так и людьми. Эмрис же соединил несколько камней, долгое время смешивал различные пропорции и изучал результаты, прежде чем сотворил собственный артефакт. Бледно-сереневый камень носил отпечаток его былого могущества и покоился на бархатной алой ткани, ожидая момента, когда его наденет новая королева Камелота.
Мерлин и Фрея пришли на церемонию заранее и успели услышать, как по замку расползлись слухи о том, что солнце одарило своим присутствием Камелот по случаю свадьбы короля.
— Вот пусть так и думают, — подмигнула Фрея Мерлину.
Хорошо изучивший Гвиневру Мерлин заметил волнение в её сжатых пальцах, когда она проходила по тронному залу к ожидавшему её Артуру. Но был уверен, что остальные сочли, будто будущая королева чувствует себя совершенно спокойно и уверенно. Король не сводил с неё взгляда, пока она шла, а когда приблизилась, нежно улыбнулся и что-то шепнул на ухо.
В то время как Артур и Гвиневра обменивались брачными клятвами, солнечные лучики игрались в их волосах, чем вызывали улыбки умиления у всех присутствующих. Мерлин, стоявший в первом ряду, удивительным образом сохранял радостный взгляд и серьёзное выражение лица. Фрея выглядела куда более расслабленной, а рыцари готовились к великолепному празднику. Впрочем, и собравшиеся в приличном количестве сильные маги королевства ничуть не возражали против роскошного королевского пира.
За спиной Эмриса Альварр бросил неудачную шутку, что королевские свадьбы — идеальное время для нападения на королевства, чем даже от Нимуэй заслужил укоризненный взор и тут же умолк. Она всех держала в ежовых рукавицах.
Наконец со всеми формальностями было покончено, и Гвиневру приветствовали в качестве королевы Камелота. Артур держал её руку, а она сияла от счастья, стараясь сохранять осанку и постоянно бросая взгляды на супруга. Громче всех «Да здравствует королева!» кричал Гавейн, чему Мерлин ничуть не удивился.
Во время пира он не спешил вручать подарок, а пропустил большинство гостей, хотя пару раз чувствовал на себе взор королевской четы. Они ждали его. Фрея несколько раз поворачивалась к мужу с вопросом: «Теперь пойдём мы?» Однако тот качал головой и отвечал, что нужно чуть-чуть подождать. Он собрался ближе к концу. Фрея от себя преподнесла особые средства для красоты и снятия усталости. А после неё Мерлин положил перед Гвиневрой шкатулку и распахнул её. То был единственный раз, когда в огромном переполненном зале образовалась тишина.
— Мерлин, я благодарю тебя от всего сердца, — сказала Гвиневра, которая, очевидно, не сразу поняла, какой именно подарок ей преподнесли.
— Это не просто кулон, ваше величество, — начал объяснять он. — Это магическое соединение нескольких артефактов. Он уникален, и не один маг не сможет повторить его, даже если будет знать точное соотношение входящих элементов. Вы можете без опаски носить его каждый день, он будет оберегать вас от проклятий, заговоров, от большинства смертельных и любовных чар, а также от ядов.
— От ядов? — переспросил Артур.
— Если вблизи будет отравленное питьё, еда или даже какой-то предмет, камень на время потемнеет. Поэтому не снимайте его. Он совершенно безвреден для человека.
Артур, Гвиневра и весь зал сидели с приоткрытыми ртами, не осмеливаясь спросить, вернулась ли к Мерлину магия. Тот же скромно поклонился и отправился на своё место. Правда чуть позже Гвен улучила момент и подошла к нему, ещё раз поблагодарив за редкий подарок.
— Мерлин, неужели… — она понизила голос до шёпота и огляделась по сторонам. — Неужели магия вернулась к тебе, и поэтому сегодня так солнечно?
— Нет, — покачал Мерлин головой, стараясь, чтобы ни капли сожаления не проступило на лице. Сегодняшний день — праздник для Гвиневры. — Я сделал подарок в то время, когда силы были при мне. Это работа не одной недели и даже не месяца.
— Ясно, — Гвен опустила голову. — Но солнце на небе твоих рук дело? — с надеждой спросила она.
— Кажется, моих, — таинственно ответил Мерлин, и лицо Гвен озарилось улыбкой.
— Я так рада! — выдохнула она. — Спасибо, Мерлин!
Пир закончился, и гости разошлись. Мерлин отправился домой, не оставаясь в замке и не дожидаясь Фреи, которая задержалась у его мамы. Он добрался до стола в своей рабочей комнате, сцепил руки в замок и упал на них лбом. Завтра сумрак вновь сойдёт на Альбион. Эмрис зажмурился и оттолкнулся локтями от стола. Он откинулся в кресле и остановил взор на драконьем яйце. Сначала, когда его переживания были особенно острыми, Эмрис думал, что оно будет действовать на него как упрёк от лица всего драконьего рода, но с удивлением обнаружил, что не ощущает ничего подобного. Напротив, оно успокаивало его и отгоняло дурные мысли. Он любовался совершенными формами, как и в тот день, когда впервые увидел его. В том числе благодаря ему Эмрис по-прежнему чувствовал себя частью магического мира. Все загадки природы сошлись для него в одном этом яйце. Он отчаянно нуждался в Килгарре. Только дракон мог знать ответы на его вопросы.
