Revival

      Хендерсон, штат Невада, США.       — Поверить не могу, что Оуэн всё-таки позвал меня!       — Не обольщайся, он пригласил всех новичков.       — Э-эй, я уже давно не «новичок»!       — Тогда не зазнавайся.       Ловко увернувшись от тычка в бок, Шон Коннор с улыбкой распахивает массивные дубовые двери и, подобно истинному швейцару удерживая одну створку, жестом приглашает пройти внутрь свою спутницу.       — Мадемуазель Элиза, добро пожаловать в Обитель Таблично-бумажного Зла и Ужаса!       — Благодарю, месье Шон! — она делает изящный реверанс и намеревается войти в просторный конференц-зал, однако замирает в смятении, не сделав и шага. Взгляд её глаз устремляется вдаль, словно пытаясь отыскать что-то за пределами здания, планеты, всей Вселенной…       От этой картины сердце Шона пропускает удар и стремительно падает вниз, потянув за собой улыбку. Знакомое в последнее время тревожное чувство накрывает с головой. Взволнованный взгляд старается уловить в мягких очертаниях лица любой отпечаток мысли.       Ещё удар. Лицо напротив по-прежнему бесстрастно. Непроницаемая маска, жизнь за которой угадывается только в смутном блеске серо-голубых глаз.       — Что-то не так? — наконец интересуется Коннор, отнимая руку от двери; та плавно затворяется. — Мне казалось, ты давно мечтала попасть сюда.       Слова действуют отрезвляюще, ломая мраморную корку лица девушки и одухотворяя его черты.       — Да, но… — она запинается, пытаясь подобрать нужные слова. — Как вы выживаете на всех этих совещаниях? — в глазах Элизы читается искреннее непонимание. — Я имею в виду… Уф-ф! — она тяжело выдыхает, заправляя выбившуюся из косы тёмную прядку волос за ухо. — Это же так скучно! Сидеть и слушать сухие речи начальства о распрях с конкурентами, рассматривать непонятные графики с ворохом ещё более непонятных точек и линий…       Губы Шона трогает печальная улыбка, волна странного облегчения прокатывается по телу. Всего-то. Он надеялся на худшее. Даже сознавая то, где она находится, её волнует всего-навсего перспектива сухости и уныния совещания. Дурацкий устоявшийся стереотип.       — Поверь, здесь скучать не придётся, — дрогнувший голос обретает уверенность. — Многие после таких совещаний с кучей «непонятных графиков» загораются какой-нибудь идеей, реализации которой хотят посвятить всю свою жизнь.       — А ты? Ты тоже загорелся идеей?       Неловкое молчание разрядом электрического тока накаляет пространство между ними, заставляя воздух загустеть. Шон замирает, раздумывая над своим ответом. Перед глазами маячат призраки болезненного прошлого. Далёкие события, забытые, но так не ко времени воскрешённые случайными словами…       Коннор осознаёт, что Элиза не специально задевает эти ранимые струны его души, которые он силится спрятать. Как наивный мальчишка силится спрятать то, что полностью скрыть невозможно. Невозможно избавиться раз и навсегда. Невозможно выдрать, не оставив ни единого корешка, способного прорасти. Едва начинаешь об этом не думать, и память услужливо подбрасывает возможность вспомнить всё до последней мелочи.       Шон не раз думал о правильности своего выбора. Об идее, перевернувшей его сознание. О последствиях, что она влекла за собой. И с каждым разом червь сомнений всё глубже и безжалостнее вгрызался в податливую мякоть души, оставляя за собой ноющую кривую червоточину. Осознание того, что несёт в себе эта затянувшаяся игра, неприятно холодит внутренности, пускает по спине вереницу колющих мурашек.       Если бы только он не опасался рассказывать чуть больше… Если бы только мог заранее предугадать последствия всех своих действий… Слишком много если бы ютится в мыслях. Слишком много этих тревожных колокольчиков, постепенно сливающихся воедино и образующих набатный перезвон.       — Шон? — осторожно зовёт Элиза, с тревогой вглядываясь в его потемневшее лицо. — Я затронула неприятную тему? Это что-то очень личное, да?       Коннор несколько раз моргает и слегка склоняет голову.       — Нет, что ты… — мягкая полуулыбка трогает его губы. — Просто идея оказалась неосуществимой.       Пожалуйста, больше ничего не спрашивай…       — Может, ты испробовал не все средства для её осуществления?       Всё-таки спросила...       Шон с шумом втягивает в себя густой воздух, механически пряча руки в карманы брюк, словно на них начертано нечто постыдное и не подлежащее огласке. Он давно привык ко множеству вопросов со стороны девушки. Научился отвечать на них полно, но при этом несколько отдалённо, не вызывая подозрений. Но раз из раза отвечать становится всё труднее, и Шон боится. Боится однажды окончательно запутаться, по уши погрязнуть в собственных недоговорках. В собственной лжи.       Кажущийся вполне лояльным и приемлемым ответ приходит сам собой:       — Нет, здесь совсем другое. Когда-нибудь я рас…       Слова тонут в противном писке сирен, разорвавших воздух миллионами клочьев. Свет резко тухнет, и на его смену приходят сигнализационные лампочки, мигающие невыносимо-ярким синим светом. На все окна опускаются прочные железные створки, превращая здание в неприступный бункер. В коридор тотчас высыпают вооружённые агенты, поднятые со своих мест сигналом тревоги. Сонм голосов переплетается с визгом сирен, образуя единую какофонию.       — Что происходит? — с едва скрываемым волнением спрашивает Элиза, морщась от режущего слух звука.       Шон спешно озирается по сторонам. Намётанный взгляд без труда определяет, что происходит на самом деле.       — Кто-то нарушил наше воздушное пространство, — констатирует он.       — Получается, здесь ещё одна база? — догадывается Элиза; в голосе её сквозят едва уловимая тоска и доля отчаяния. — Сколько же их?       — Больше, чем мы можем себе представить.       Элиза поджимает губы, глядя куда-то за его плечо, и от этого простого действия у Шона предательски щемит сердце. Он рвано выдыхает, с сожалением глядя на девушку:       — Прости за…       — Даже не думай извиняться! — с неприкрытой резкостью отвечает Элиза, хмуря брови: она терпеть не может, когда перед ней начинают извиняться без должной, по её мнению, причины. — Он уже здесь.       — О ком ты?       Вместо ответа Элиза, просветлев в лице, энергично машет кому-то рукой:       — Мистер Оуэн! Добрый день!       — Ах, Элизабет, здравствуй!— подойдя ближе, Грег Оуэн расплывается в своей лучшей добродушной улыбке. — Смотрю, ты как всегда пришла раньше всех остальных. Плюсик за дисциплинированность!       — Боялась опоздать на совещание, но…       — Совещание переносится, — торопливо произносит Грег, поднимая ладонь в примирительном жесте. — Мы сообщим о новых дате и месте, когда всё станет более ясно. Эти Мстители… — синие лучи сигнальных лампочек бьют Оуэна по глазам, распаляя в них ледяной огонь ненависти, — вечно лезут не в своё дело! Вечно…       — Сэр, Вы остаётесь?       Внезапный вопрос Шона обрывает Грега на полуслове. Обрубает все ниточки слов, которые мужчина явно намеревался озвучить. На мгновение Коннору кажется, что лицо начальника трогает тень растерянности, но только на мгновение: Оуэн не привык колебаться. Не позволяет подобным эмоциям брать верх.       — К сожалению, мне нужно срочно покинуть территорию, — его голос звучит твёрдо и несколько отчуждённо. — Bona venia vestra*, разумеется.       От острого, красноречивого взгляда Шону становится не по себе. Коннор косится на зажатый в руке Грега кожаный портфель, и Оуэн, перехватив этот взгляд, крепче стискивает ручку.       — Будьте осторожны, — сухо кивает Шон, поднимая глаза от портфеля.       — Осторожными следует быть вам, — поправляет Оуэн, незаметно заводя руку за спину. — Разберитесь тут с этой кашей.       Получив в ответ очередной утвердительный кивок, Грег спешит в сторону запасного выхода. Его властные приказы слышны ещё несколько секунд, после чего голос окончательно тонет в усилившемся писке сирен.       — Это какая-то проверка? — пытаясь перекричать звуковую сигнализацию, интересуется Элиза.       — Проверка? — переспрашивает Шон, нехотя отвлекаясь от спины уходящего начальника.       — Ну да. Что-то вроде «выявления особенностей поведения в чрезвычайных ситуациях».       Коннор, посерьёзнев, мотает головой:       — Нет, Лиз, это не проверка. Но ты вполне можешь считать это своим боевым крещением.       — То есть?       — Мы остаёмся с другими агентами.       — Комната управления?       — Комната управления. * — С вашего позволения (лат.)